Предыдущий | Оглавление | Следующий

(12) Итак, по обыкновению тех философов[1], я и спрашиваю тебя, Квинт: если гражданская община лишена какого-либо качества и именно по той причине, что она лишена его, ее следует не ставить ни во что, то надо ли причислять качество это к благам?

КВИНТ.– Да, и притом к величайшим.

МАРК.– А следует ли гражданскую общину, не имеющую закона, именно по этой причине не ставить ни во что?

КВИНТ.– Бесспорно

МАРК.– Следовательно, закон непременно надо относить к числу величайших благ.

КВИНТ.– Совершенно согласен с тобой.

(13) МАРК.– А многие вредные, многие пагубные постановления народов? Ведь они заслуживают названия закона не больше, чем решения, с общего согласия принятые разбойниками. Нельзя же по справедливости назвать предписаниями врачей те смертоносные средства, которые, под видом спасительных, прописывают невежественные и неискушенные люди, а народ не должен называть законом любое, даже пагубное постановление, если народ таковое принял. Итак, закон есть решение, отличающее справедливое от несправедливого и выраженное в соответствии с древнейшим началом всего сущего – природой, с которой сообразуются человеческие законы, дурных людей карающие казнью и защищающие и оберегающие честных.

(VI) КВИНТ.– Прекрасно понимаю это и, право, думаю, что ничего другого нельзя, не говорю уже – считать, нет, даже называть законом.

(14) МАРК.– Значит, ты ии Тициевых, ни Апулеевых[2] законов не считаешь законами?

Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966. – С. 114

КВИНТ.– Нет, даже и Ливневых[3].

МАРК.– И правильно – тем более, что они в одно мгновение, одной строчкой постановления сената, были признаны недействительными[4]. Между тем закон, смысл которого я разъяснил, не может быть ни признан недействительным, ни быть отменен.

КВИНТ.– И ты в таком случае, очевидно, предложишь законы, которые никогда не будут отменены?

МАРК.– Конечно, если только они будут приняты вами обоими. Но и мне, думаю я, следует поступить по примеру Платона, ученейшего мужа и в то же время строжайшего из всех философов, который первым написал, сочинение о государстве и другое – о законах, и, прежде чем прочитать самый закон, следует высказаться в пользу этого закона[5]. Точно так же, вижу я, поступили Залевк[6] и Харонд[7], когда они не из простого усердия и не ради развлечения, а ради пользы государства составляли законы для гражданских общин. Последовав их примеру, Платон, по-видимому, признал, что закону свойственно также и стремление кое в чем убеждать, а не ко всему принуждать силой и угрозами[8].

(15) КВИНТ.– Но как объяснить то, что Тимей[9] вообще отрицает существование какого бы то ни было Залевка?

МАРК.– На том, что он существовал, настаивает Феофраст, авторитет не меньший, во всяком случае, по моему мнению (а многие считают его большим); ведь Залевка помнят его сограждане, локряне, мои клиенты[10]. Но вопрос о его существовании не относится к делу; мы говорим о том, что сохранено преданием.

(VII) Итак, пусть граждане будут с самого начала твердо убеждены в том, что над всем владычествуют и всем правят боги, что все совершается по их решению и воле, что они оказывают людям величайшие благодеяния и видят, каков каждый человек, что он делает, каковы его поступки, с какими мыслями, с каким благоговением чтит он обряды, и что они ведут счет и людям, исполняющим свой долг, и людям, не исполняющим его.

(16) Умы, проникшиеся такими мыслями, конечно, не будут далеки от полезных и правильных решений. Да может ли быть что-либо более правильное, чем уверенность, что никто не должен быть заносчив, чтобы думать, что ему самому разум и мысль присущи, а небу и вселенной не присущи? Иными словами, чтобы думать, что тела, [охватить] которые едва может высшая [сила] разума, движутся, не будучи подчинены разуму? Как вообще можно признать человеком того, в ком не вызывают чувства благодарности ни порядок движения светил, ни чередование дня и ночи, ни смена времен года, ни земные плоды, произрастающие для нашего пропитания? И так как все обладающее разумом стоит выше всего того, что разума лишено, и так как, согласно божественному закону, ничто не может быть выше природы в целом, то следует признать, что природе присущ разум[11]. Кто,

Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966. – С. 115

однако, станет отрицать пользу таких мыслей, понимая, сколь многое скрепляется клятвой, сколь благодетельны обязательства, налагаемые союзными договорами, сколь многочисленны люди, которым страх перед божьей карой не дал совершить преступление, сколь священны узы, объединяющие граждан, когда бессмертные боги участвуют в делах людей как судьи или как свидетели? Вот тебе введение к закону; ведь так его называет Платон[12].

(17) КВИНТ.– Да, брат мой, и во введении этом меня очень радует, что ты пользуешься не такими примерами и высказываешь не такие мысли, какие высказывает он[13]. Ведь ничто в такой степени не отличается от высказываний Платона, как сказанное тобою ранее или именно это введение, касающееся богов. Мне кажется, ты подражаешь ему только в одном – в особенностях изложения.

МАРК.– Пожалуй, хочу подражать. И право, кто может, вернее, кто когда-либо сможет ему подражать? Ведь передавать чужие мысли – дело очень легкое, что я и стал бы делать, если бы не хотел быть вполне самим собой. Ибо совсем не трудно говорить то же самое, передавая это почти теми же словами.

КВИНТ.– Вполне с тобой согласен. Однако, как ты сам только что сказал, предпочитаю, чтобы ты был самим собой. Но теперь ознакомь нас, пожалуйста, со своими законами насчет религии.

(18) МАРК.– Да, я вас ознакомлю с ними, как смогу, а так как ни предмет, ни особенности языка [отнюдь не] подходят для приятельской беседы, то я прочту вам «законы законов» полным голосом.

КВИНТ.– То есть как?

МАРК.– Ведь законы, Квинт, составлены в определенных выражениях, хотя и не таких старых, в каких написаны древние Двенадцать Таблиц и священные законы[14], но все же – дабы они имели больший авторитет -в немного более старинных, чем те, в каких ведется наша беседа. Итак, этот способ изложения, в сочетании с краткостью, я и применю, если смогу. Законы будут приведены мною не полностью (ведь это было бы бесконечным), но будет изложена только их сущность и содержащаяся в них мысль.

КВИНТ.– Это действительно необходимо. Итак, мы тебя слушаем.

(VIII, 19) МАРК.– «К богам люди да обращаются чистыми, да проявляют они благочестие, да отказываются они от роскоши. Если кто-либо поступит иначе, его покарает само божество.

Да не будет ни у кого особых богов: ни новых, ни чужеземных, кроме богов, признанных государством[15]; частным образом да чтут богов, по обычаю унаследованных от предков. В городах люди да устраивают святилища, в сельских местностях да сохраняют они священные рощи и обиталища ларов[16]. Да соблюдают они обычаи ветви рода и предков.

Богов и тех, кто всегда считался небожителями[17], да чтут, как и

Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966. – С. 116

тех, кого их заслуги перенесли на небо,– Геркулеса, Либера, Эскулапия, Кастора, Поллукса, Квирина; да чтут они и те качества, за которые людям дается доступ на небо,– Ум, Доблесть, Благочестие, Верность, и да будут устроены святилища в ознаменование этих заслуг, и да не устраивают священнодействии для прославления пороков[18].

В дни празднеств да не будет ссор. Да проводят люди праздники, закончив работы, среди домочадцев. Поэтому да будет записано, что праздники по правилу должны приходиться на годовой круговорот[19]. И жрецы да приносят всенародно в жертву зерна определенных злаков и притом во время жертвоприношений в определенные дни. (20) Равным образом да сохраняют они для других дней обилие молока и молодняка и да ведут они счет во избежание утрат. Течение года да определяют жрецы и да знают они наперед, какая жертва требуется и будет угодна тому или иному божеству.

И да будут у разных божеств жрецы разные: у всех богов – понтифики, у отдельных богов – фламины. И да поддерживают девы-весталки в Городе вечный огонь на очаге государства[20].

А дабы все это и в частной жизни, и от имени государства совершалось по правилам и обычаям, несведущие да обучаются у государственных жрецов. Жрецы эти да будут трех родов: одни должны ведать священнодействиями и жертвоприношениями, другие – истолковывать таинственные речения предсказателей и ясновидцев, признанных сенатом и народом, а государственные авгуры, истолкователи воли Юпитера Всеблагого Величайшего, на основании знамений и авспиций да узнают грядущее[21]. (21) Да хранят они чистоту учений, да производят авгурацию жрецов, авгурацию виноградников и молодых побегов на благо народу; тем, кто будет ведать делами войны и делами народа, да возвещают они об авспициях, а те да повинуются им. И да видят они наперед гнев богов, руководствуются знамениями, сдерживают молнии в определенных участках неба и хранят Город, поля и «храмы» свободными и освященными[22]. И все то, что авгур объявит неправильным, запретным, порочным, зловещим, да не будет выполнено и свершено; кто ослушается, да ответит головой[23].

Предыдущий | Оглавление | Следующий