Сегодня |
||
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ УЧЕБНИК |
Предыдущий | Оглавление | Следующий
Будем же при обосновании права исходить из того высшего закона,
который, будучи общим для всех веков, возник раньше, чем какой бы то ни было
писаный закон, вернее, раньше, чем какое-либо государства вообще было основано.
(20) КВИНТ.– Это
будет более правильно и более разумно ввиду особенностей нашей беседы.
МАРК.– Итак,
согласен ли ты с тем, чтобы мы проследили возникновение самого права от его
источника? Когда мы найдем его, у нас не останется сомнений насчет того, к чему
нам отнести то, что мы рассматриваем.
КВИНТ.– По моему
мнению, так и следует поступить.
АТТИК.– Присоедини
и мой голос к предложению брата.
МАРК.– Итак, коль
скоро мы должны строго придерживаться того государственного устройства, превосходство
которого Сципион доказал в известных шести книгах[1],
сообразовывать все законы с этим родом государства и насаждать даже добрые
нравы, но коль скоро устанавливать все это писаными законами нельзя, то я буду
искать корни права в природе, под водительством которой нам и следует развивать
все наше рассуждение.
АТТИК.– Совершенно
правильно; именно под ее водительством заблудиться никак не возможно.
(VII,
21) МАРК.– Итак, согласен ли ты с
нами, Помпоний, (ведь мнение Квинта я знаю) в том, что всей природой правят
воля, разум, власть, мысль, повеления (быть может, есть еще какое-нибудь другое
слово, которым я мог бы яснее выразить то, что хочу сказать) бессмертных богов?
Ибо, если ты с этим согласен, то именно с этого нам лучше всего и начать
рассмотрение вопроса.
АТТИК.– Я с этим
вполне согласен, если тебе это угодно. Пение птиц, и шум струй, пожалуй,
избавят меня от опасений, что мои слова услышит кто-нибудь из моих
единомышленников[2].
МАРК.– Но тебе
следует остерегаться; ведь они обыкновенно (таково уж свойство доблестных мужей)
очень гневливы и, конечно, не стерпят, если.
Цицерон. Диалоги. О государстве.
О законах. – М., Наука. 1966. – С. 96
узнают, что ты предал первое положение великого мужа, где он
пишет, что божество не тревожится ни за себя, ни за других[3].
(22) АТТИК –
Продолжай, пожалуйста; ибо я хочу знать, что следует из того, в чем я тебе
сделал уступку.
МАРК.– Буду
краток. Следует вот что: существо, способное предвидеть, сообразительное,
разностороннее, наблюдательное, памятливое, преисполненное разума и смышленое,
которое мы называем человеком, было сотворено высшим божеством и поставлено,
так сказать, в превосходное положение. Ведь из существ всех видов и различной
природы один только человек способен думать и размышлять, чего все остальные
лишены. А что, не скажу–в человеке, но и на всем небе, и на земле более
божественно, чем разум?[4]
Когда этот разум достигнет зрелости и совершенства, то его по справедливости
называют мудростью. (23) И вот, так как лучше разума нет ничего, и он присущ и
человеку, и божеству, то первая связь между человеком и божеством – в разуме.
Но если общим для божества и человека является разум, то этот разум, им
свойственный, должен мыслить правильно; а так как разум есть закон, то мы,
люди, должны считаться связанными с богами также и законом. Далее, между теми,
между кем существует общность в виде закона, существует общность и в виде права.
А те, у кого закон и право общие, должны считаться принадлежащими к одной и той
же гражданской общине. Более того, если они повинуются одним и тем же империю и
власти[5],
то они еще в большей степени повинуются небесному распорядку, божественной
мысли и предержащему божеству, так что весь этот мир следует рассматривать уже
как единую гражданскую общину богов и людей[6].
В гражданских общинах положение ветвей рода, на основании известных правил, о
которых будет сказано в свое время, определяется агнацией[7];
в природе это настолько более величественно и настолько более славно, что люди
связаны с богами агнацией и происхождением.
(VIII,
24) Ибо, когда изучают природу человека, обыкновенно высказывают следующие
взгляды (и они, бесспорно, соответствуют действительности): в связи с
постоянными движениями и кругообращениями неба[8]
некогда наступила известная зрелость вселенной – для того, чтобы мог быть
насажден человеческий род, который, будучи распространен и посеян на земле, был
наделен божественным даром – душой, и между тем как все другие начала,
составляющие их, люди получили от смертных существ, причем начала эти непрочны
и бренны, душу породило божество. Ввиду этого, мы по справедливости можем
говорить о своем родстве с небожителями, или о своем божественном происхождении,
или о «древе». Поэтому среди стольких живых существ, за исключением человека,
нет ни одного, у которого было бы хоть какое-нибудь понятие о божестве, а среди
самих людей не существует народа, ни столь развитого, ни столь дикого, чтобы
он, даже
Цицерон. Диалоги. О государстве.
О законах. – М., Наука. 1966. – С. 97
не ведая, кого ему подобает считать божеством, все же не
знал, что признавать божество вообще следует.
(25) Таким образом, бога знает тот человек, который как бы
вспоминает и сознает, от кого он произошел. Наконец, человеку и божеству присуща
одна и та же доблесть, которой лишены все остальные существа. Доблесть эта не
что иное, как природа, достигшая совершенства и доведенная до своей высшей
степени; следовательно, в человеке есть сходство с божеством. Коль скоро это
так, то возможно ли какое-либо более тесное и более прочное родство между ними
обоими? И вот, для блага и нужд людей природа предоставила такое изобилие
всего, что все возникающее кажется дарованным нам нарочито, а не происшедшим
случайно, и притом не только то, что в виде хлебных зерен и ягод рождается
землей благодаря ее плодородию, но также и скот, так как большинство его, как
это очевидно, создано для удовлетворения нужд людей: одни виды – для использования
при работах, другие – для употребления в пищу.
(26) Более того, люди придумали неисчислимые искусства благодаря
наставлениям природы, подражая которой, разум хитроумно приобрел все
необходимое для жизни.
(IX)
А самому человеку та же природа не только даровала быстрый ум, но дала и
чувства как бы в виде спутников и вестников, разъяснила ему многие темные и недостаточно
[сложившиеся] представления, как бы основания для знания; природа придала ему
внешний вид, подходящий и вполне соответствующий человеческому уму. Ибо. она,
заставив все другие живые существа наклоняться к земле, чтобы принимать пищу,
одного только человека подняла и побудила его смотреть на небо, как бы на родное
для него место и его прежнюю обитель; кроме того, она придала особый внешний
вид его лицу, отобразив на нем сокровенные черты его характера.
(27) Ведь и наши глаза необычайно ясно говорят о наших душевных
волнениях, и то, что называют выражением лица, из всех живых существ возможно
только у человека и свидетельствует о его нраве; смысл этого понятия греки
знают, но соответствующим словам для его обозначения не располагают. Не буду
говорить о благоприятных свойствах и способностях остальных частей тела, об
умении человека владеть своим голосом, о силе речи, которая по преимуществу и
служит посредницей в человеческом обществе. Ведь всего этого мы не должны
обсуждать в этой беседе; вопрос этот, мне кажется, достаточно подробно рассмотрел
Сципион в тех книгах, которые вы прочитали. Теперь, так как божество именно
таким создало и именно так снабдило человека, которого оно пожелало видеть
основой всего прочего, то для нас становится очевидным (не станем обсуждать
всех частностей), что природа сама, своими силами, идет дальше; ведь она даже
без наставлений с чьей бы то ни было стороны, исходя из понятий, виды кото-
Цицерон. Диалоги. О государстве.
О законах. – М., Наука. 1966. – С. 98
рых она узнала по первым и начальным представлениям, сама,
своими силами, укрепляет разум и совершенствует его.
(X,
28) АТТИК.– Бессмертные боги! Как
далеко ты ищешь начала права! И притом так, что я не только не спешу дойти до
того, чего я от тебя ожидал в вопросе о гражданском праве, но даже вполне
согласен на то, чтобы ты хотя бы весь этот день затратил на нашу беседу. Ибо
вопросы эти, которые ты охватываешь, быть может, для того, чтобы затем перейти
к другим, более важны, чем даже те, ради которых ты их подготовляешь.
МАРК.– Эти
вопросы, которых мы теперь касаемся вкратце, действительно важны. Но из всего
того, что обсуждают ученые люди, конечно, ничто не важно в такой степени, в
какой важно полное понимание того, что мы рождены для справедливости и что не
на мнении людей, а на природе основано право. Это сразу станет очевидным, если
мы вникнем в сущность человеческого общества и связей между людьми.
(29) Ведь ни одна вещь в такой степени не подобна другой,
так не равна ей, в какой все мы подобны и равны друг другу. И если бы упадок наших
обычаев и расхождение мнений не извращали и не отвлекали наших слабых умов,
куда только пожелают, то каждый из нас был бы столь же подобен самому себе,
сколь все люди подобны друг другу. Поэтому, каково бы ни было определение, даваемое
человеку, оно одно действительно по отношению ко всем людям.
(30) Это достаточное доказательство того, что между людьми никакого
различия нет. Если бы оно было, то одно единственное определение не охватывало
бы всех людей. И в самом деле, разум, который один возвышает нас над зверями,
разум, благодаря которому мы сильны своей догадливостью, приводим доказательства,
опровергаем, рассуждаем, делаем выводы, несомненно, есть общее достояние всех людей;
он различен в зависимости от полученного ими образования, но одинаков у всех в
отношении способности учиться. Ведь чувства всех людей воспринимают одно и то
же, и то, что действует на чувства, в равной степени действует на чувства всех
людей, а то, что запечатлевается в умах (первоначальные представления, о которых
я уже говорил), одинаково запечатлевается у всех, причем речь, истолковательница
мысли, бывает различной по словам, употребленным в ней, но совпадает по смыслу.
И ни в одном народе не найдется человека, который, избрав своей руководительницей
природу, не смог бы достичь доблести.
(XI,
31) И сходство между людьми необычайно велико не только в хороших, но и в
дурных качествах. Ибо все люди падки и на наслаждения, которые, хотя и увлекают
их, принося им позор, все же, в некоторой степени, походят на естественное
благо; доставляя нам удовольствие видимостью ласковости и приятности, они –
ввиду заблуждения нашего ума – воспринимаются нами как нечто полезное. И
вследствие подобного же неведения
Цицерон. Диалоги. О государстве.
О законах. – М., Наука. 1966. – С. 99
люди бегут от смерти, словно она – разложение естества, и стремятся
жить, так как жизнь сохраняет нас в таком состоянии, в каком мы родились. Боль
они относят к числу величайших зол – как ввиду того, что она мучительна, так и
потому, что за ней, по-видимому, следует уничтожение естества. (32) И так как
между почетом и славой существует сходство, то те, кому оказан почет, кажутся
нам счастливыми, а те, кто бесславен,– несчастными. Тяготы, радости, страсти,
страхи овладевают умами всех людей одинаково, и если верования бывают у людей
разные, то это не означает, что те, кто поклоняется собаке и кошке как божествам,
не более суеверны, чем другие народы. Но какой народ не ценит приветливости,
благожелательности, сердечной доброты и способности помнить оказанные благодеяния?
Какой народ не презирает, не ненавидит надменных, злокозненных, жестоких и неблагодарных
людей? И когда мы поймем, что это объединяет весь человеческий род, то
останется [только показать, что этим объединением людей должны управлять
законы, способные укреплять дружбу и основанные на разуме,] так как разумный
образ жизни делает людей лучше. Если вы согласны с этим положением, перейдем к
другим; если вы не удовлетворены чем-либо, сперва разъясним это.
АТТИК.– Мы вполне
удовлетворены, если я могу ответить за нас обоих.
(XII,
33) МАРК.– Итак, следующее положение
гласит, что природа создала нас для того, чтобы мы разделяли между собой всю
совокупность прав и пользовались ими все сообща. И я, говоря «природа», хочу,
чтобы во всем этом рассуждении меня так и понимали. Но испорченность, связанная
с дурными наклонностями, так велика, что от нее как бы гаснут огоньки, данные
нам природой, и возникают и укрепляются враждебные им пороки. И если бы люди –
как по велению природы, так и в силу своего суждения – признавали, что «ничто человеческое
им не чуждо», как говорит поэт[9],
то все они одинаково почитали бы право. Ведь тем, кому природа даровала разум,
она даровала и здравый разум. Следовательно, она им даровала и закон, который
есть здравый разум – как в повелениях, так и а запретах. Если она им даровала закон,
то она даровала и право; разум был дан всем. Значит, и право было тоже дано
всем, и Сократ справедливо проклинал того, кто первый отделил пользу от права;
право, жаловался он,– источник всяческих бед[10].
Ведь отсюда и известное изречение Пифагора [насчет дружбы]: «У друзей все общее»[11].
[Лакуна]
[1] Имеется в виду диалог «О государстве»; Цицерон подчеркивает связь между обоими диалогами.
[2] Тит Помпоний Аттик был эпикурейцем.
[3] Ср. Эпикур, письмо к Менекею, 123; Лукреций, «О природе вещей», II, 646 слл.; Гораций. Сатиры, I, 5, 101.
[4] Положение стоицизма, формулированное Хрисиппом. См. Цицерон, «О природе богов», I, 25, 45; II, 16.
[5] Об империи см. «О государстве», прим. 17 к кн. I. «Власть» (potestas) – гражданская власть римских магистратов.
[6] Положение стоицизма. См. Цицерон, «О природе богов», II, 154. «Предержащее божество» –Юпитер.
[7] Агнаты–свободнорожденные, подвластные одному и тому же главе ветви рода (pater families; см. прим. 132 к кн. II). Агнация – связи между агнатами.
[8] Ср. Цицерон, «О государстве», VI. 21.
[9] Теренций, «Самоястязатель», 77. Измененный перевод А. В. Артюшкова. Ср. Цицерон, «Об обязанностях», I, 30.
[10] Ср. Цицерон, «Об обязанностях», III, 11.
[11] В тексте лакуна. Дается одна из предложенных конъектур. Ср. Цицерон, «Об обязанностях», I, 56.