Сегодня |
||
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ УЧЕБНИК |
Предыдущий | Оглавление | Следующий
(XI,
17) Сказав это, Сципион вдруг увидел, что к ним идет Луций Фурий. Поздоровавшись
с Фурием, Сципион дружески взял его за руку и предоставил ему место на своем
ложе. А когда в это же время пришел Публий Рутилий, сообщивший нам об этой
беседе, Сципион, поздоровавшись также и с ним, предложил ему сесть рядом с Туберояом.
ФУРИЙ.– Что вы
обсуждаете? Неужели наш приход прервал вашу беседу?
Да нет же,– сказал Публий Африканский,– ведь ты усердно занимаешься
вопросами этого рода, которые Туберон недавно начал изучать; что касается
нашего друга Рутилия, то он даже под стенами Нуманции не раз беседовал со мною
о таких вещах. О чем же была речь? – спросил Фил.
СЦИПИОН.– Об этих
двух солнцах. Я очень хотел бы, Фил, узнать твое мнение о них.
(XII,
18) Едва Сципион сказал это, как молодой раб возвестил, что к нему направляется
Лелий, который уже вышел из дому. Тогда Сципион, надев башмаки и верхнее платье[1],
вышел из спальни и, походив некоторое время по портику[2],
встретил приближавшегося к нему Лелия и сопровождавших его Спурия Муммия, которого
он очень любил, и Гая Фанния и Квинта Сдеволу, зятьев Лелия, образованных
молодых людей в возрасте квесториев[3].
Поздоровавшись с ними всеми, Сципион повернул назад по портику и повел Лелия рядом
с собой; ибо в их дружбе соблюдалось своего рода правило: в походах Лелий. как
бога, почитал Публия Африканского за его исключительную военную славу, дома же
Сципион, в свою очередь, как отца, чтил Лелия, старшего летами. Затем, после
того, как они немного походили взад и вперед по портику, причем Сципион испытывал
огромную радость от их прихода, им захотелось, так как время было зимнее,
посидеть на лугу, ярко освещенном солнцем. Когда они уже собирались его сделать, к ним подошел Маний Манилий, сведущий
муж, к которому все они относились с большим расположением и любовью. Сципион и
другие встретили его дружескими приветствиями, и он сел рядом с Лелием.
(XIII,
19) ФИЛ.– Не вижу причины, почему мы
из-за прихода друзей должны искать другого предмета для беседы. Думаю, что нам
следует обсудить этот вопрос более тщательно и высказать нечто достойное их внимания.
ЛЕЛИЙ.– Что именно
вы обсуждали, вернее, о чем была беседа, которую мы прервали?
Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966.
– С. 14
ФИЛ.– Сципион
спросил меня, каково мое мнение насчет того, что были видны два солнца, как все
знают.
ЛЕЛИИ.– Что ты,
Фил? Разве мы уже изучили все то, что относится к нашим домашним делам и к
государству, и потому хотим знать, что происходит на небе?
ФИЛ.– Неужели ты
не считаешь для нас важным знать, что происходит и совершается в доме, которым
является не пространство, ограниченное нашими стенами, а весь этот мир, данный
нам богами как жилище и общее с ними отечество[4],–
тем более что, если мы не будем знать всего этого, мы окажемся несведущими во
многих и притом важных вопросах? Но ведь меня да и тебя самого, клянусь Геркулесом,
Лелий, и всех жаждущих мудрости радует само познание и рассмотрение.
(20) ЛЕЛИЙ.– Я не
против этого, тем более что теперь дни у нас праздничные. Можем ли мы, однако,
что-нибудь послушать или же мы пришли чересчур поздно?
ФИЛ.– Пока еще мы ничего не обсудили, и так как мы еще не начинали,
то я охотно дам тебе, Лелий, возможность высказать свое мнение,
ЛЕЛИИ.– Да нет же,
послушаем тебя, если только Манилий не сочтет нужным составить интердикт насчет
двух солнц,– дабы они владели небом по тому праву, по какому каждое из них вступило
во владение[5].
МАНИЛИЙ.– А ты, Лелий,
не перестаешь издеваться над той наукой, в которой, во-первых, ты сам превосходишь
других, и без которой, во-вторых, никто не может знать, что принадлежит ему и
что чужое? Но об этом – немного погодя. Теперь послушаем Фила, которого, вижу
я, спрашивают о вещах более важных, чем те, о каких советуются со мной или с Публием
Муцием[6].
(XIV,
21) ФИЛ.– Я не сообщу вам ничего нового
или придуманного или открытого мною самим. Ведь я помню, как Гай Сульпиций Галл[7],
ученейший человек, как вы знаете, когда была речь о таком же наблюдении, а он
случайно был в доме у Марка Марцелла, который вместе с ним когда-то был
консулом, велел принести сферу, которую дед Марка Марцелла, завоевав Сиракузы,
вывез из этого богатейшего и роскошно украшенного города, в то же время не
доставив оттуда в свой дом ни одного другого предмета из столь значительной
военной добычи. Хотя я очень часто слыхал рассказы об этой сфере, так как с ней
было связано славное имя Архимеда[8],
сама она не особенно нравилась мне; более красива и более известна в народе
была другая сфера, созданная этим же Архимедом, которую тот же Марцелл отдал в
храм Доблести[9]. (22) Но
когда Галл начал с большим знанием дела объяснять нам устройство этого прибора,
я пришел к заключению, что сицилиец обладал дарованием большим, чем то, каким
может обладать человек. Ибо Галл сказал, что та другая, сплошная сфера без
пустот была изобретена давно и что такую сферу впервые выточил Фалес
Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966.
– С. 13
Милетский[10],
а затем Евдокс Книдский[11],
по его словам, ученик Платона, начертал на ней положение созвездий и звезд,
расположенных на небе; что спустя много лет Арат[12],
руководясь не знанием астрологии, а, так сказать, поэтическим дарованием,
воспел в стихах все устройство сферы и положение светил на ней, взятое им у Евдокса.
Но – сказал Галл – такая сфера, на которой были бы представлены движения солнца,
луны и пяти звезд, называемых странствующими и блуждающими[13],
не могла быть создана в виде сплошного тела; изобретение Архимеда изумительно
именно тем, что он придумал, каким образом, при несходных движениях, во время
одного оборота сохранить неодинаковые и различные пути. Когда Галл приводил эту
сферу в движение, происходило так, что на этом шаре из бронзы луна сменяла
солнце в течение стольких же оборотов, во сколько дней она сменяла его на самом
небе, вследствие чего и на небе сферы происходило такое же затмение солнца, и
луна вступала в ту же мету[14],
где "была тень земли, когда солнце из области... [Лакуна].
(XV,
23) СЦИПИОН.– ...так как я и сам
почитал этого человека, и знал, что отец мой Павел[15]
особенно уважал и любил его. Помнится, в моей ранней юности, когда мой отец, в
то время консул, находился в Македонии и мы стояли лагерем, наше войско было
охвачено суеверным страхом вследствие того, что в ясную ночь яркая и полная
луна вдруг затмилась. Тогда Галл, бывший нашим легатом – приблизительно за год до
того, как его избрали в консулы,– на другой день не поколебался во всеуслышание
объявить, что это вовсе не было знамением и произошло и всегда будет
происходить через определенное время – тогда, когда солнце окажется в таком
месте, что его свет не сможет достигнуть луны.
Правда?–спросил Туберон,– он смог объяснить это, можно сказать,
невежественным людям и перед неискушенными решился выступить с такой речью?
СЦИПИОН.– Да, и он
сделал это с большой... [пользой для нашего войска.]
(24) ...и это не было ни дерзкой похвальбой, ни словами, не
подобающими человеку, занимающему высшее положение; ведь он достиг большого
успеха, заставив встревоженных людей отбросить пустой суеверный страх.
(XVI,
25) Нечто подобное, по преданию, произошло и во время той величайшей войны,
которую афиняне и лакедемоняне вели между собой, напрягая все свои силы [16]:
знаменитый Перикл[17],
первый в своем государстве по авторитету, красноречию и мудрости, когда солнце померкло
и внезапно наступила тьма, а афинян охватил ужас, будто бы объяснил согражданам
то, что сам он узнал от Анаксагора[18],
чьим учеником он был,– что это происходит в определенное время и неизбежно
всякий раз, когда вся луна заслоняет нам круг солнца; вот почему это, хотя
бывает, правда, не в каждое, новолуние, возможно только в определенные
новолуния. Рассмотрев этот
Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966.
– С. 16
вопрос и дав объяснения, он избавил людей от страха, охватившего
их; ибо это было необычное и в те времена неизвестное объяснение – что затмение
солнца происходит вследствие промежуточного положения луны; как говорят, первый
это открыл Фалес Милетский. Впоследствии это не ускользнуло от внимания нашего
Энния; как он пишет, на триста пятидесятом году по основании Рима.
Ночь и луна закрыли солнце в июньские ноны[19].
И в этом вопросе достигнута такая точность расчетов, что,
начиная с того дня, как мы видим, указанного Эннием и записанного в «Больших
анналах»[20], было
вычислено время предшествовавших затмений солнца, начиная с того, которое в
квинктильские ноны произошло в царствование Ромула; среди этого мрака природа,
правда, похитила Ромула с тем, чтобы он окончил свое человеческое
существование, но его доблесть, говорят, вознесла его на небо[21].
(XVII,
26) ТУБЕРОН.– Не правда ли, Публий
Африканский, то, насчет чего у тебя совсем недавно было иное мнение, ...
(Лакуна] СЦИПИОН.–
...то, что могут видеть другие. Но что может считать великим в делах человеческих
тот, кто обозрел эти царства богов, или же долговременным тот, кто познал, что
вечно, или же достославным тот, кто увидел, как мала земля – прежде всего земля
в целом, а затем та часть ее, которую населяют люди? Ведь по ней, как надеемся
мы, утвердившиеся на ее незначительной части, хотя и совершенно неизвестные
большинству племен, имя наше должно летать и широко распространяться. (27) Но
сколь счастливым следует находить человека, не склонного ни считать, ни называть
богатствами ни земельные угодья, ни постройки, ни скот, ни неизмеримые запасы
серебра и золота, так как выгода от них кажется ему ничтожной, польза – малой,
права собственности – ненадежными, причем часто всем этим, не зная меры,
владеют самые дурные люди! Ведь ему одному действительно дозволено не на
основании квиритского права[22],
а на основании права мудрых притязать на это, как на свою собственность, и
притом в силу не гражданского обязательства[23],
а общего для всех естественного закона, запрещающего, чтобы какая бы то ни было
вещь принадлежала кому-либо, кроме людей, умеющих с ней обращаться и ею
пользоваться. Каким счастливым следует считать человека, полагающего, что
империй и наши консульские полномочия следует брать на себя для совершения дел
необходимых, а не желательных, что их следует добиваться ради выполнения долга,
а не ради наград или славы[24];
словом – человека, который может сказать о себе то же, что, как пишет Катон,
говаривал дед мой Публий Африканский[25],–
что он никогда не делает больше, чем тогда, когда не делает ничего, и никогда
не бывает менее один, чем тогда, когда он один. (28) Ибо кто действительно поверит,
что Дионисий[26], отняв с
вели-
Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966.
– С. 17
чайшими усилиями у своих сограждан свободу, достиг чего-то
большего, чем его согражданин Архимед, изготовив эту самую, уже упомянутую
нами, сферу, когда он, казалось, ничего не делал? Но кто не согласится с тем,
что люди, у которых нет никого, с кем они, находясь в толпе, заполняющей форум,
хотели бы поговорить[27],
более одиноки, чем те, которые, не подвергаясь ничьему суду, беседуют сами с
собой или как бы присутствуют в собрании ученейших людей, наслаждаясь их открытиями
и сочинениями? Поистине, кто сочтет кого-либо более богатым, чем человека, не
испытывающего недостатка ни в чем таком, чего требует его природа, или более могущественным,
чем человека, достигающего всего того, к чему он стремится, или более счастливым,
чем человека, избавленного от всяческих душевных волнений[28],
или более удачливым, чем того, кто владеет лишь таким имуществом, которое он,
как говорится, может унести с собой даже после кораблекрушения?[29]
И какой империй, какие магистратуры, какую царскую власть возможно предпочесть
положению, когда человек, презирая все человеческое и находя это менее ценным,
чем мудрость[30], не
помышляет ни о чем, кроме вечного и божественного, и убежден в том, что, хотя
другие и именуются людьми, но люди – только те, чей ум изощрен в знамиях, свойственных
просвещенному человеку? (29) Таким образом, известные слова Платона (а может
быть, это сказал и кто-нибудь другой) кажутся мне весьма удачными. Когда буря
вынесла его из открытого моря к берегам неизвестной ему страны и выбросила на
пустынный берег, то он, между тем как его спутники были объяты страхом, не
зная, куда они попали, говорят, обнаружил начертанные на песке какие-то геометрические
фигуры; заметив их, он воскликнул, что спутники его могут быть спокойны, так
как он видит признаки присутствия людей; он, очевидно, усмотрел их в наличии не
посевов, а признаков учености. Вот почему, Туберон, мне были всегда по душе и
ученость, и образованные люди, и твои занятия.
(XVIII,
30) ЛЕЛИЙ.– Я не решаюсь, Сципион, в
ответ на это сказать, что ты, или Шил, или Манилий в такой мере... [Лакуна]
ЛЕЛИЙ.– ...к роду
его отца принадлежал наш известный друг, достойный подражания,–
Редкостный ум и опыт в делах – таков был Секст Элий[31].
Ведь человеком редкостного ума и опытным в делах Энний назвал
его не потому, что Секст Элий искал того, чего никогда не мог бы найти, но
потому, что он давал ответы, избавлявшие тех, кто его спрашивал, от забот и
затруднений, а когда Секст Элий осуждал занятия Галла[32],
то у него на устах всегда были известные слова Ахилла из «Ифигении»[33]:
Астрологов знаки в небе, смысл их он понять желает:
Капра, Скорпион восходят, с ними и другие звери.
Что у ног, никто не видит, озирает страны неба.
Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966.
– С. 18
Однако этот же муж (ведь я подолгу и охотно слушал его) говорил,
что известный Зет у Пакувия[34]
относился к учености чересчур враждебно; ему больше был по душе Неоптолем у
Энния, говоривший, что «философствовать он хочет, но немного, так как вообще
это ему не нравится»[35].
Но, хотя учения греков так нравятся вам, существуют и другие, более простые и
более доступные всем, и мы можем применять их либо в своей частной жизни, либо
с пользой для государства. А ваши науки, если они чего-нибудь и стоят, то
только в том отношении, что они немного обостряют и как бы изощряют умы
молодежи, чтобы ей было легче изучать более важные вопросы.
(XIX,
31) ТУБЕРОН.– Не спорю с тобой,
Лелий, но хотел бы знать, что ты считаешь более важным.
[1] Дома римляне носили сандалии, вне дома – башмаки особого покроя, укреплявшиеся ремнями; патриции – башмаки красного цвета, сенаторы – черного. Выходя из дому, римляне надевали поверх туники (рубашки) тогу; см. ниже, прим. 98. Сципион оделся, уступая требованиям этикета. Ср. Цицерон. «Речи против Верреса», (II) V, 86.
[2] Портик (галерея) для прогулок, называвшийся также и ambulatio, был принадлежностью римского загородного дома. Ср. Цицерон, «Письма к брату Квинту», III, 1, 1 (145).
[3] По Виллиеву закону 180 г. (lex Villia annalis), магистратуры предоставлялись только после военной службы с промежутком в три года между каждой из них: квестура в возрасте не менее 27 лет, эдилитет – 30, претура – 33, консулат – 36. По Корнелиеву закону $1 г. (закон Суллы, lex Cornelia de magistratibus), квестура – не ранее 29-летнего возраста, яретура (после обязательного 10-летнего промежутка) по достижении 39, консулат – 42 лет; второй консулат – только через 10 лет после первого. Избрание в указанном возрасте называлось избранием в «свой год» (suo anno). Бывший консул назывался консуляром (vir consularis), бывший претор – преторием, бывший эдил – эдилицием, бывший квестор – квесторием, бывший трибун – трибуницием. В 132 г., был издан Пинариев закон о магистратурах, положения его нам неизвестны; см. Цицерон, «Об ораторе», II, 261.
[4] Представление, что мир (для Цицерона с вселенной отождествляется римская дгржава) есть общее жилище богов и людей, соответствует учению пифагорейцев. Ср. Цицерон, «Об обязанностях», I, 153; «О законах», I, 61.
[5] Интердикт – приказ претора, предписывавший или запрещавший то или иное действие. Далее в виде шутки приводится преторская формула насчет владения имуществом. Ср. Цицерон, «Речь по делу Цецины», 23, 36, 40, 55, 59.
[6] Публий Муций Сцевола– консул 133 г., верховный понтифик, юрист, противник насильственных мер против Тиберия Гракха. См. Цицерон, «О законах», II, 47; «Об ораторе», I, 240, 242.
[7] Гай Сульпиций Галл – астроном и политический деятель; претор в 169 г., легат Луция Эмилия Павла во время завоевания им Македонии (см. ниже, § 23), консул в 166 г. вместе с Марком Клавдием Марцеллом. См. Цицерон, «О старости», 49; «Брут», 78.
[8] Архимед – 257–212 гг., знаменитый сиракузский механик и математик, военный инженер царя Гиерона, ученик математика и астронома Конона; написал ряд сочинений, в которых определил площади и объем различных фигур и тел, дал построение длины окружности при помощи «архимедовой спирали», а также вычислил значение числа π (пи) – отношения окружности к диаметру. В механике ввел понятие о центре тяжести, определил положение последнего для ряда фигур и тел и установил закон равновесия плавающих тел.
Под конец жизни занимался астрономией, определял размеры мира («Псаммит») и построил астрономическую сферу, воспроизводившую движение небесных тел. Архимед был активным защитником Сиракуз против римлян; при взятии последними Сиракуз в 212 г. был убит. (И. В.)
Во время своей квестуры в Сицилии Цицерон разыскал могилу Архимеда. См. Цицерон, «Речи против Верреса», (II) IV, 131; «Тускуланские беседы», I, 63; V, бЗслл.; Овидий, «Фасты», VI, 277; Плутарх, «Марцелл», 19.
[9] Храм, построенный Марком Клавдием Марцеллом за Капенскими воротами Рима по обету, данному перед сражением под Кластидием в 222 г. Храм имел два отделения – божества Чести и божества Доблести. См. Ливии, XXIX, 11; Плутарх, «Марцелл», 20.
[10] Фалес Милетский – (около 624–548), один из «семи мудрецов» Греции; занимался философией, математикой и астрономией (см. ниже, § 25); считал началом всего воду.
[11] Евдокс Книдский – (около 350 г.), знаменитый греческий математик; дал определение отношений несоизмеримых величин я метод «исчерпывания» для определения площадей и объемов; автор кинематической модели движения планет при помощи комбинаций концентрических сфер (сложение вращений вокруг пересекающихся осей), (И. В.)
[12] Арат–315–240, член кружка македонского царя Антигона Гоната, затем придворный поэт сирийского царя Антиоха I, автор астрономической поэмы «Феномены», излагающей астрономические теории Евдокса. Эту поэму Цицерон перевел а молодости; до нас дошли отрывки его перевода. См. ниже, § 56; «О законах», II, 7; «Об оратор«», I, 69; Макробий, «Сатурналии», Ι, 10, 15. (И. В.)
[13] Известные в то время планеты Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн.
[14] Мета – три составленных вместе конических столба, находившиеся на каждом из концов продольной стенки или насыпи, перегораживавшей беговую дорожку римского цирка. Здесь коническая тень, падавшая на луну во время ее затмения (при движении солнца вокруг земли, по геоцентрической теории). См. Плиний, «Естественная история», II, 10, 47.
[15] Луций Эмилий Павел Македонский – консул 182 и 168 гг., отец Сципиона Эмилиана; разбил македонского царя Персея под Пидной в 168 г. и покорил Македонию.
[16] Имеется в виду Пелопоннесская война (431–404).
[17] Перикл – 493–429 гг., был главой демократической партии в Афинах. Упоминаемое здесь затмение солнца произошло в 431 г. См. Плутарх, «Перикл», 35.
[18] Анаксагор Клазоменский–(около 510–426 гг.) афинский философ; занимался квадратурой круга, автор теории гомойомер, в которой утверждалась возможность бесконечной делимости тела, причем получающиеся сколь угодно малые части имели ту же природу, что и первоначальное тело. Анаксагор первым открыл причину затмений солнца и луны.
[19] Энний, «Анналы», фрагм. 166 Уормингтон. Цицерон следует датировке Полибия, согласно которой Рим был основан в 750 г. Таким образом, 350 г. по основании Рима соответствует 400 г. до н. э. Ноны – седьмое число месяцев марта, мая, квинктилия (июль) и октября и пятое число остальных месяцев. Энний допустил ошибку: упоминаемое им затмение солнца произошло 21 июня 400 г.
[20] Верховный понтифик вел летопись о важнейших событиях, в частности консульствах. В 131 г. понтифик Публий Муций Сцевола переработал имевшиеся записи и выпустил их в 80 книгах под названием «Annales maximi». См. Цицерон, «Об ораторе», II, 52.
[21] 7 июля 708 г. Ср. ниже, II, 17; Ливии, I, 16; Плутарх, «Ромул», 27.
[22] Квиритами (populus Romanus Quiritium) первоначально назывались мужчины-патриции, способные носить оружие, не военные. О квиритском праве см. выше, прим. 15.
[23] Nexum. В широком смысле – соглашение между римскими гражданами, заключавшееся при свидетелях с совершением символических действий и произнесением установленной формулы (манципация). В тесном смысле – акт ссуды или займа, причем должник обязывался, в случае неуплаты в срок, признать себя осужденным (damnas) и предоставить себя в распоряжение заимодавца; он становился nexus и, по закону, сохраняя гражданские права, фактически был на положении раба и должен был отработать свой долг, чтобы освободиться (nexi liberatio); в древнейшие времена он мог быть продан в рабство «за Тибр» и даже казнен; nexum было запрещено Петелиевым-Папириевым законом (около 236 г.).
[24] Ср. Платон, «Государство», I, 347 Б.
[25] Публий Корнелий Сципион Африканский Старший – о нем, по-видимому, писал Катон Старший в своем историческом сочинении «Начала» i(Origines). См. Цицерон. «Речь в защиту Планция», 66.
[26] Сиракуаский тиранн Дионисий Старший – 406–367 гг.; ср. кн. III, 43.
[27] См. Цицерон, «Письма к Аттику», I, 18, 1 (24).
[28] Понятие апатии стоиков.
[29] Четыре характерные черты «мудрости» стоиков. Ср. Гораций, Послания, I, I, 106 л.:
Словом, мудрец – одного лишь Юпитера ниже: богат он,
Волен, в почете, красив; наконец, он и царь над царями.
(Перевод И. С. Гинцбурга)
[30] Ср. Цицерон, «О дружбе», 27; «О пределах добра и зла», III,
[31] Секст Элий Пет Кат – консул 198 г., юрист и оратор. См. Цицерон, «Письма и близким», VII, 22 (762); «Об ораторе», I, 198; III, 133; «Тускуланские беседы», I, 18; «Брут», 78; Энний, «Анналы», фрагм. 326 Уормингтон.
[32] О Сульпиции Галле см. выше, § 21 сл.
[33] Энний, «Ифигения», фрагм. 249 сл. Уормингтон; Овидий, «Фасты», V, 111 слл. Многие созвездия носили имена животных. Ахилл насмехается здесь над пророчеством Калханта.
[34] Марк Пакувий (220–130), «Антиопа». Трагический поэт Пакувий принадлежал к кружку Сципиона Эмилиана. Ср. Цицерон, «Об ораторе», II. 155.
[35] Энний, «Неоптолем», фрагм. 400 Уормингтон. Ср. Цицерон, «Тускуланские беседы», II, 1; «Об ораторе», II, 156; Вергилий, «Энеида», II, 491; Авл Геллий, V, 15, 9; 16, 5.