|
Сегодня |
||
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ УЧЕБНИК |
||
Предыдущий | Оглавление | Следующий
Большевизм был наследником марксистской идеологии. Но здесь
следует добавить, что большевизм, вся экономическая, социальная и политическая
концепция Ленина были крайним выражением марксизма. Ленин в вопросах государства
ориентировался на высказывания Маркса и Энгельса, но интерпретировал их в
соответствующем духе, духе, приемлемом для большевистского учения о классовой
борьбе и диктатуре пролетариата. Его настольными книгами был «Манифест
Коммунистической партии» и «Происхождение семьи, частной собственности и
государства», из которых черпались основные идеи о классах, классовой борьбе и
государстве.
Прежде всего, основой государственных идей Ленина было
положение «Манифеста Коммунистической партии» о том, что история всех
существовавших обществ, за исключением первобытно-общинного строя, была
историей классовой борьбы. При этом ему импонировало суждение, высказанное в
«Манифесте», что всякая классовая борьба есть борьба политическая, то есть
борьба за государственную власть (МЭС, 4, 433). Маркс и Энгельс полагали, что
политическая, государственная власть в собственном смысле слова представляет
собой организованное насилие одного класса для подавления другого класса. Этого
взгляда придерживался всю свою жизнь Ленин. Как и его учителя, он считал, что
публичная власть только тогда потеряет свой политический характер, когда в
процессе исторического развития исчезнут классовые различия и все производство
сосредоточится в руках ассоциации индивидов.
По Марксу и Энгельсу, классовая борьба неизбежно ведет к
завоеванию государственной власти пролетариатом. В нескольких работах Маркс и
Энгельс указали, что эта власть представляет собой диктатуру пролетариата. Об
этом Маркс и Энгельс говорят в общем несколько раз. Но нигде они не раскрывают
содержания этого понятия, не показывают, что собой представляет «пролетарская»
диктатура. Ленин же сделал понятие «диктатура пролетариата» основой всех своих
идей о государстве. Для него, и это будет показано в дальнейшем, диктатура
«пролетариата» есть альфа и омега учения о государстве, и потому он посвятил
множество своих работ характеристике основных черт, особенностей и
функционированию диктатуры «пролетариата». Догма
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 101
«пролетарской» диктатуры стала определяющей в политических
взглядах Ленина.
В «Манифесте» основоположники марксизма исходили из того,
что пролетариат, превращающий себя в господствующий класс, упраздняет силой
старые производственные отношения и тем самым уничтожает условия существования
классовой противоположности, уничтожает вообще классы, а тем самым и «свое
собственное господство как класса.
На место старого буржуазного общества с его классами и
классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное
развитие каждого является условием свободного развития всех» (МЭС, 4, 447). В
работе «Развитие социализма от утопии к науке» Энгельс писал: «...Упразднение
классов предполагает такую высокую степень развития производства, на которой
присвоение особым общественным классом средств производства и продуктов, – а с
ними и политического господства, монополии образования и духовного руководства,
– не только становится излишним, но и является препятствием для экономического,
политического и интеллектуального развития. Эта ступень теперь достигнута»
(МЭС, 19, 226). Эти положения были хорошо усвоены Лениным, который, исходя из
этого, полагал, что время коммунистической революции уже наступило. Положение
Энгельса, что высокая ступень развития производства уже достигнута и,
следовательно, время коммунистической революции уже наступило, было
использовано Лениным для формулирования идеи империализма как кануна
социалистической революции.
Ленинские сочинения полны ужасов капитализма, эксплуатации,
угнетения, подавления капиталистами и помещиками пролетариев и крестьян. В
большевистском образе «врага» выступал буржуа, лавочник, с которым следовало
вести борьбу не на жизнь, а на смерть. Чиновники объявлялись служителями
плутократии, а интеллигенция – лакеями помещиков и капиталистов. Отсюда
следовало, что надо вести непримиримую борьбу со всеми этими «врагами». Но не
только и не просто помещики, капиталисты, чиновники, промышленники, купцы, священники,
полицейские офицеры – враги пролетариата. Их много больше – они повсюду, во
всех областях и уголках. Но главный «враг» – это частный собственник, рождающий
кулаков, мироедов, кровопийц.
Одной из догм «Манифеста» было утверждение, что крестьяне
представляют собой реакционный класс. Эту догму использовал Ленин, считавший,
что поскольку крестьянин, даже мелкий, является собственником, то он относится
к «врагам» пролетариата. Во всяком случае, даже мелкий частный собственник
вызывал у Ленина недоверие к этому социальному слою и определял его политику по
отношению к крестьянству, к его различным слоям после октябрьского переворота.
Советская этнография развивала и распространяла идеи Эн-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 102
гельса о восхождении людей от дикости и варварства к
цивилизации, так что становилось «ясным», что крестьянин, производящий хлеб,
выше охотника на различных животных, а рабочий, производящий машины, стоит выше
крестьянина. И это тем более, потому что крестьянин – мелкий собственник, а
пролетариат лишен всякой собственности. Между тем тотальное недоверие Ленина к
крестьянину как мелкому частному собственнику противоречило здравому смыслу и
фактически ослабляло ленинское Советское государство. За ним не было ничего
иного, кроме веры в утопию «очищенного» мира, где не будет невежественной, пропитанной
частнособственническими интересами крестьянской массы, этого ''последнего капиталистического
класса». Так было положено Лениным на основе марксистской догмы обоснование
новой социалистической дифференциации на пролетариев – людей первого сорта, крестьян
– людей второго сорта и, наконец, на всех остальных в лице интеллигенции,
чиновников и т.д.
Важной марксистской догмой, связанной с мифом о диктатуре
«пролетариата», была догма авторов «Манифеста Коммунистической партии» о
постоянно происходящей внутри существующего общества более или менее скрытой
гражданской войне до того момента, когда она превращается в открытую революцию.
Тогда пролетариат и основывает свое политическое господство посредством
насильственного ниспровержения класса капиталистов. Идея классового насилия,
замешанного на гражданской войне, оказалась очень близкой Ленину. Не случайно
он множество раз заявлял, что гражданская война – неизбежный спутник социалистической
революции. Он так и не понял, что гражданская война есть подлинная трагедия народа,
не нашедшего менее кровопролитных способов преодоления своих внутренних конфликтов,
заплатившего страшную цену за свой кровавый выбор, за мясорубку классовой
бойни, классовой гражданской войны. Ленину был дорог лозунг «Манифеста» о
ближайшей цели коммунистов, заключающейся в ниспровержении господства буржуазии
и завоевании политической власти пролетариатом, который не имеет отечества и
лишь завоеванием политического господства поднимается до положения
национального класса.
«Манифест Коммунистической партии» – это панегирик
политическому господству пролетариата, которое авторы коммунистической
программы рассматривали как первый шаг в рабочей революции и как завоевание
демократии. И это-то при диктатуре, которая ни по каким параметрам не
совместима с демократией. При этом Маркс и Энгельс подчеркивали, что
превращение пролетариата в господствующий класс связано с отобранием у
буржуазии шаг за шагом всего капитала путем деспотического вмешательства в
право собственности или, попросту говоря, грабежа. Необходимо отметить, что не
только Ленин множество раз ошибался в своих прогнозах мировой пролетарской ре-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 103
волюции. Эти ошибки были заимствованы у авторов «Манифеста»,
полагавших, что немецкая буржуазная революция представляет собой лишь
непосредственный пролог пролетарской революции как в Германии, так и во всей
индустриально развитой Европе
Эта пролетарская революция может быть осуществлена, по
мнению Маркса и Энгельса, только лишь в результате насилия. «Коммунисты, –
писали они, – ...открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем
насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть
господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией» (МЭС, 4,
459). Иными словами, в 40-х годах прошлого столетия основоположники марксизма
считали возможным переход от капитализма к социализму только в результате
насильственной пролетарской революции. Этой же идеи, с небольшими исключениями,
придерживался В. И. Ленин, абсолютизировавший роль революционного насилия –
этого одного из важнейших ленинских мифов, сыгравших зловещую роль в период
установления большевистского тоталитарного режима, а затем и его упрочения в
течение семидесяти лет.
В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс буквально воспевали
насильственные средства борьбы. Изменилась ситуация, менялись и взгляды
основоположников марксизма на роль революционного насилия. Там, где возможно,
по мнению Маркса, умудренного опытом пролетарской борьбы, рабочий класс должен
действовать не оружием, а легальными средствами.
Эти, по существу, новые мысли Маркса да и Энгельса, были
связаны с опытом Парижской коммуны, показавшей преимущества мирной революции.
Маркс выдвинул положение о различных формах осуществления пролетарской
революции, о возможности, наряду с насильственным, и мирного пути перехода к
социализму. В речи на Лондонской конференции I Интернационала 21 сентября 1871 г. Маркс говорил: «Мы должны
заявить правительствам: мы знаем, что вы – вооруженная сила, направленная
против пролетариев; мы будем действовать против вас мирно, там, где это
окажется для нас возможным, оружием – когда это станет необходимым» (МЭС, 17,
649). Спустя семь лет, возвращаясь к ранее высказанной мысли, он писал: «Если
бы, например, в Англии и в Соединенных Штатах большинство в парламенте или
конгрессе получил рабочий класс, то он мог бы законным путем устранить стоящие
на пути его развития законы и учреждения...» (МЭС, 45,142). Эти высказывания
показывают, что Маркс считал возможным как мирные, так и немирные формы
пролетарской борьбы против государственной власти эксплуататоров. Во всяком
случае, Маркс и Энгельс не считали доминирующей проповедь насильственной
революции или идеи экспорта революции. Говоря, что «восстание было бы безумием
там, где мирная агитация привела бы к цели более
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 104
быстрым и верным путем», он отмечал: «Во Франции множество
репрессивных законов и смертельный антагонизм между классами делают,
по-видимому, неизбежным насильственную развязку социальной войны. Но выбрать,
каким способом добиться развязки, должен сам рабочий класс этой страны.
Интернационал не берется диктовать что-нибудь в этом вопросе, и вряд ли будет
даже советовать» (МЭС, 17,635).
Эта мысль о мирном пути пролетарской революции подробно
обоснована в речи Маркса на митинге членов I Интернационала в Амстердаме 8 сентября 1872 г., где
рассматривался вопрос о различных формах осуществления социалистической
революции и завоевании государственной власти пролетариатом как мирными
средствами, так и немирными. Вывод этот, применяемый прежде всего к Англии и
США, Маркс считал возможным (после изучения соответствующих условий)
распространять и на Голландию. Он подчеркивал, что рабочий класс должен
завоевать политическое господство с тем, чтобы при помощи государственной
власти «установить новую организацию труда». Без ее завоевания пролетариат не
может «ниспровергнуть старую политику, поддерживающие старые институты». Но
марксисты никогда не считали, что осуществления этой цели следует добиваться
всюду одинаковыми средствами. «Мы, – говорил Маркс, – знаем, что надо считаться
с учреждениями, нравами и традициями различных стран; и мы не отрицаем, что
существуют такие страны, как Америка, Англия, и если бы я лучше знал ваши
учреждения, то может быть прибавил бы к ним и Голландию, в которых рабочие
могут добиться своей цели мирными средствами. Но даже если это так, то мы
должны также признать, что в большинстве стран континента рычагом нашей
революции должна послужить сила; именно к силе придется на время прибегнуть,
для того чтобы окончательно установить господство труда» (МЭС, 18, 154).
Энгельс также указывал на желательность предотвратить насилие, ведущее к
пролитию крови. «Мы... «ниспровергатели»... гораздо больше преуспеваем с
помощью легальных средств, чем с помощью нелегальных или с помощью переворота»
(МЭС, 22, 546).
Все это свидетельствует о том, что взгляды Маркса и Энгельса
на различные аспекты государства, в частности, на возможность завоевания,
политической власти пролетариатом силой, как бы догматичны они ни были, лишены
теоретического шаблона; они требовали учитывать всю совокупность обстоятельств,
объективных и субъективных факторов для того, чтобы применять основные марксистские
догмы о государстве с учетом конкретных условий места и времени. И это еще одно
доказательство известной осторожности Маркса и Энгельса, которые, опираясь на
опыт Парижской коммуны в известной мере, хотя и не пересматривают кардинально
своих позиций о путях преобразования общественного строя, но начинают допускать
и альтернативные
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 105
решения проблемы. И все же правдой является то, что в
основном Маркс и Энгельс делали, хотя и с некоторыми ограничениями, ставку на
революционное насилие. Эта марксистская догма была целиком заимствована
Лениным.
Верно, у Ленина, особенно в начале его публицистической
деятельности, есть высказывания о том, что рабочий класс предпочел бы мирным
путем взять власть в свои руки. В то же время он подчеркивал, что «
отказываться от революционного захвата власти было бы со стороны пролетариата и
с теоретической, и с практически-политической точки зрения безрассудством и
означало бы лишь позорную уступку перед буржуазией и всеми имущими классами»
(4, 264). Но Ленин все же целиком и полностью стоял на марксистской догме о
насильственной миссии пролетариата при совершении как демократической
революции, так и революции социалистической. Опираясь на известные положения Маркса
о непрерывной революции, на основе анализа экономического и политического
развития России, Ленин разработал идею перерастания буржуазно-демократической
революции в социалистическую. «Пролетариат, – писал он, – должен провести до
конца демократический переворот, присоединяя к себе массу крестьянства, чтобы
раздавить силой сопротивление самодержавия и парализовать неустойчивость
буржуазии. Пролетариат должен совершить социалистический переворот, присоединяя
к себе массу полупролетарских элементов населения, чтобы сломать силой
сопротивление буржуазии» (11, 90). Таким образом, в обоих случаях Ленин без
всяких сомнений решающую роль отводит силе.
В последующее время, после Февральской революции, Ленин
несколько раз высказывался в пользу мирного развития революции. Однако все его
высказывания о коммунистической, пролетарской революции после октябрьского
переворота 1917 г. имеют одну направленность – твердую уверенность в том, что
лишь путем революционного насилия возможно кардинальное преобразование
экономических и политических отношений. Его вера в догму насилия была
непререкаемой.
Конечно, далеко не все элементы марксистской доктрины были
одинаково приняты Лениным, который интерпретировал марксизм в угодном ему духе.
Так, Маркс и Энгельс полагали, что социалистическая революция и диктатура
пролетариата должны победить одновременно во всех или в большинстве
капиталистических стран. Ленин отходит от этой догмы ив!915г. в статье «О
лозунге Соединенных Штатов Европы» выдвигает, по существу, антимарксистскую
идею. Исходя из представления о неравномерности экономического и политического
развития как безусловного закона капитализма, Ленин говорит о возможности
победы «социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой,
капиталистической стране» (26, 354). А год спустя, в статье «Военная программа
пролетарской революции»
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 106
Ленин решительно разрывает с марксистской догмой. Теперь он уверен
в том, что «социализм не может победить одновременно во всех странах. Он
победит первоначально в одной или нескольких странах, а остальные в течение
некоторого времени останутся буржуазными или добуржуазным'и» (30, 133).
Марксисты считали, что коммунизм представляет собой учение
об условиях освобождения рабочего класса. При этом авторы «Манифеста» считали
коммунистов самой решительной, всегда побуждающей к движению вперед частью
пролетарских партии всех стран, имеющих преимущество перед остальной массой
рабочих в понимании условий, процесса и общих результатов пролетарского
движения. О том, почему именно коммунисты имеют в теоретическом и ином
отношении преимущество перед всей остальной массой пролетариата, Маркс и
Энгельс не говорят и никаких доказательств не приводят. Но в этом же
«Манифесте» они подчеркивали, что коммунисты всюду добиваются объединения и
соглашения между демократическими партиями всех стран (МЭС, 4, 459). Это
означало, что Маркс и Энгельс полагали возможным известное инакомыслие в партии.
Ленин же никакого инакомыслия не допускал. Его лозунгом
было: прежде чем объединяться, необходимо размежеваться. Единственным чистым
коммунистическим учением и движением он считал большевизм. Поэтому он все время
говорил и писал о «чистоте» большевистской партии, сводящейся к абсолютной
покорности и последовательному проведению в жизнь только идей Ленина о
необходимости оберегать твердость, выдержанность, «чистоту» партии (7, 290).
В марксистском учении о государстве одной из важнейших догм
является догма о классовом происхождении государства и о его классовом
содержании. Начиная с таких работ, как «Немецкая идеология», «Манифест
Коммунистической партии» и вплоть до «Происхождения семьи, частной
собственности и государства», основоположники марксизма исходили именно из этой
догмы. Они представляли себе возникновение государства как результат общественного
разделения труда, возникновения частной собственности и последовавшего за этим
раскола общества на антагонистические классы. Последователем этой теории без
всяких колебаний был В.И. Ленин.
Другой конструкции государства Ленин не признавал. Он был
твердым приверженцем догмы марксизма о классовой природе государства.
Не подлежит сомнению, что, рассматривая процесс
возникновения государства, классики марксизма делали акцент на насильственном
аспекте возникновения государства, проистекающем из развития классов и борьбы
между ними. Но истины ради, ради выявления теоретических исканий Маркса и
Энгельса в этом вопросе, следует отметить, что у них были и другие подходы
(хотя основным и является то,
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 107
что было изложено в систематическом виде в труде
«Происхождение семьи, частной собственности и государства»). К ним относятся
суждения Маркса и Энгельса в отдельных местах «Немецкой идеологии», в
«Капитале», в «Анти-Дюринге» и ряде других сочинений, писем и т.д. об
общесоциальной основе возникновения государства, вызванного процессом разделения
труда, необходимостью осуществления общих функций (как и утверждается в
договорной теории происхождения государства) и выполнения «общих дел» всего
общества. Верно и то, что отдельные высказывания такого рода теряются в системе
классового учения о происхождении государства. Но они были и сбрасывать их с
чаши теоретических весов нельзя.
Отбросив напрочь «иные суждения» Маркса и Энгельса, Ленин
принял от них в качестве собственной идею возникновения государства как
продукта непримиримых классовых противоречий, классовой борьбы. Не утруждая
себя какими-либо доказательствами, Ленин настаивает именно на классовой догме.
В его многочисленных писаниях нет вообще обращения к каким-либо иным теориям и
взглядам относительно возникновения государства, к более широкому подходу к
этому вопросу.
Между тем Маркс и Энгельс отмечали, что именно процесс общественного
разделения труда может быть самой важной причиной как возникновения
государства, так и его последующего развития. В главе «Немецкой идеологии»
«Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений»
(Новая публикация первой главы «Немецкой идеологии». М.: Политическая
литература, 1966[1]) обращают на
себя внимание мысли Маркса и Энгельса о существовании даже в классово
организованном обществе не только «иллюзорно общих интересов», но и действительно
«общих интересов» (МЭФ, 43). Таким образом, уже в «Немецкой идеологии» в
самой общей форме высказана идея о связи возникновения государства не только с
«частными» интересами, но и с «общими» интересами, из которых далеко не все
имеют иллюзорную форму. Эта мысль существенно дополняла марксо-энгельсовскую
характеристику государства как орудия классового господства, что имеет важное
значение, но что не исчерпывает всего богатства идей Маркса и Энгельса о таком
многогранном явлении, как государство. Намечена проблема, которая будет
разрабатываться Марксом и Энгельсом в дальнейшем.
Говоря о своем понимании истории, Маркс и Энгельс в
«Немецкой идеологии» исходят из того, что «общественная структура и государство
постоянно возникают из жизненного процесса определенных инди-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 108
видов» (МЭФ, 28). Более четко резюмируя свои взгляды о
сущности материалистического понимания истории, они писали: «Итак, это
понимание истории заключается в том, чтобы, исходя из материального
производства непосредственной жизни, рассмотреть действительный процесс
производства и порожденную им форму общения – т.е. гражданское общество на его
различных ступенях – как основу всей истории; затем необходимо изобразить
деятельность гражданского общества в сфере государственной жизни, а также
объяснить из него все различные теоретические порождения и формы сознания,
религию, философию, мораль и т.д., и т.д. и проследить процесс их возникновения
на этой основе, благодаря чему, конечно, можно будет изобразить весь процесс в
целом...» (МЭФ, 51). В этой характеристике материалистического понимания
истории подспудно заложена мысль об общесоциальной природе государства,
которое, по мысли авторов «Немецкой идеологии», является определенной
необходимой ступенью гражданского общества и не связано с появлением классов и
классовой борьбы. Ленин не знал «Немецкой идеологии», большая, особенно
теоретическая часть которой была опубликована лишь после его смерти. И вообще он
ограничивался выводами, а не теоретическими рассуждениями основоположников
марксизма. Его на деле мало интересовали вопросы теории истории, гражданского
общества, государства, хотя он многократно говорил о необходимости
разрабатывать теоретические проблемы марксизма. Но зато он достаточно легко
усваивал отдельные места марксизма как догмы и, не умея проверить их
теоретически, оказывался в их плену.
У Ленина подспудно присутствует мысль, что средствами
государственного насилия, в том числе и террора, можно заставить крестьянство,
интеллигенцию, да и рабочий класс создавать справедливое социалистическое
общество. Ему присуща мысль о пригодности насилия и различных насильственных
мер в виде экспроприации, конфискации, ограничения или вообще лишения прав и т.п.
для внедрения в сознание масс коммунистической идеологии. Понимание им
государства лишь как орудия насилия консервировало его взгляды по этому вопросу,
и он не видел, кроме насильственной, никакой иной роли государства, в
частности, как управляющего устройства общества. Поэтому-то он прошел мимо
приведенных и иных суждений Маркса и Энгельса, о которых нам еще предстоит
рассуждать. В оценке, например, буржуазной государственной власти он всегда
оставался верен догме «Коммунистического манифеста» о том, что современная
государственная власть (или государство) – это лишь комитет, управляющий общими
делами одного класса, класса буржуазии.
Между тем в «Капитале», который Ленин знал достаточно
хорошо, Маркс воспроизводит, но на новом теоретическом уровне, высказанную еще
в «Немецкой идеологии» (1845–1846 гг.) мысль о том,
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 109
что по своей структуре государство есть необходимая
исторически организующая форма классового общества. Маркс развивает здесь идею,
что гражданское общество на определенной стадии исторического развития вызывает
к жизни государство, своеобразную коллективную организацию, охватывающую всех
членов данного гражданского общества и представляющую собой специфическое
управляющее устройство. Таким образом, Маркс считал, что государство есть
многогранное явление. Оно сочетает в себе как определенную структуру классово
организованного общества (управляющую структуру), так и обособленную от общества
(разумеется, не полностью) машину публичного властвования. Объективно получалось,
по Марксу, что никакое общество – классовое или внеклассовое – не может жить
без управления. Государственное управление выступает как специфическая форма, в
рамках которой индивиды, независимо от их классовой принадлежности, вынуждены
кооперироваться друг с другом, что и порождает потребность в управлении. Таким
образом, управление есть непременная функция любого социального организма. И
лишь со временем социальное управление превращается в самостоятельную сферу деятельности.
Маркс аргументировал положение о выполнении государством как
концентрированным политическим устройством общества, с одной стороны, общих
дел, а с другой – специфических функций. Рассматривая деятельность так
называемых эксплуататорских государств, он писал в «Капитале», что в буржуазном
государстве, точно так же, как и в деспотических, «труд по надзору и
всестороннее вмешательство правительства охватывает два момента: и выполнение
общих дел, вытекающих из природы всякого общества, и специфические функции, вытекающие
из противоположности между правительством и народными массами» (МЭС, т. 25, ч. I, с. 422). Согласно взглядам
Маркса, «выполнение общих дел», вытекающих из природы всякого общества, присуще
любому государству, независимо от его социально-классового назначения При этом,
естественно, масштабы и способы «выполнения общих дел» не остаются неизменными.
Они развертываются с развитием государственности и включают в сферу деятельности
государства все большее количество разнообразных направлений: культуру, образование,
защиту окружающей среды, личную безопасность, охрану прав и свобод, собственности,
поддержание общих норм взаимоотношений между людьми, определенное упорядочение
материального производства и т.д. В осуществлении этих «общих дел» заинтересованы
все члены общества, что и определяет общесоциальную природу государства.
Итак, осуществтение «общих дел» присуще всякому государству,
выступающему как определенная форма общества, как управление. Именно такое
понимание двух сторон деятельности государства и по-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 110
зволило Марксу на основе опыта Парижской коммуны более
дифференцированно, нежели в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта», подойти к
вопросу об отношении к буржуазной государственной машине.
В «Критике Готской программы» Маркс писал, что свобода
общества состоит в том, чтобы ликвидировать эксплуатацию и «превратить
государство из органа, стоящего над обществом, в орган, этому обществу всецело
подчиненный» (МЭС, 19, 26). Таким образом, Маркс полагал возможность
существования государства, подчиненного всецело обществу, т.е. неклассового
государства.
Во втором наброске «Гражданской войны во Франции» Маркс
подчеркивал, что в ходе революции во Франции «правительственная сила подавления
и власти над обществом была бы... сломлена благодаря уничтожению ее чисто
угнетательских органов, а функции, правомерно принадлежащие правительственной
власти, должны были осуществляться не органами, стоящими над обществом, а
ответственными слугами самого общества» (МЭС, 17, 602). Следовательно, марксизм
вовсе не отрицает присущие всякому государству, в том числе «эксплуататорскому»,
«функции правомерно принадлежащие правительственной власти», имея в виду, что
каждое государство вынуждено выполнять определенные «общие дела» (управление
производством в той или иной форме, регулирование различных общественных
отношений и т.п.), вытекающие из природы всякого общества. Это положение Маркса
имело важное не только теоретическое значение для понимания природы государства,
но и огромное практическое значение для отношения Маркса к «буржуазной»
государственности. Подчеркнув многостороннюю деятельность государства как
орудия классового господства и как органа, ведающего общими делами,
выполняющего определенные правомерные функции, Маркс показал, что понимание
слома буржуазной государственной машины несовместимо с анархистским отрицанием
всех предшествовавших государственно-правовых институтов. Правомерные функции
центральной власти, вызываемые потребностями общества, подлежат передаче
ответственным слугам общества и, следовательно, государство должно быть прямо
подчинено обществу. К этому примыкает и положение Маркса о необходимости для
пролетариата «переделать традиционный рабочий механизм государства и уничтожить
его как орудие классового господства» (МЭС, 17, 597).
Позднее общетеоретическое положение о двух сторонах
деятельности государства было разработано Энгельсом в ряде работ. Рассматривая
опыт Парижской коммуны, Энгельс писал, что характерная особенность прежнего, до
Парижской коммуны, государства заключалась в том, что особые органы, созданные
первоначально обществом для защиты своих общих интересов, в том числе «главный
из них – государ-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 111
ственная власть, служа своим особым интересам из слуг
общества превратились в его повелителей» (МЭС, 22, 199). Здесь речь идет об
«угнетательском государстве» как орудии классового господства.
Следует обратить внимание и на то, что Маркс и Энгельс
рассматривали современное им государство как форму организации буржуазного
общества. Но рассмотрение буржуазного государства как специфической формы
организации буржуазного общества существенным образом дополнялось сложившимся
уже ранее взглядом Маркса на государство как орудие классового господства,
зависимое от условий материальной жизни общества. По Марксу, государство
эксплуататоров – это специфическая форма отчуждения, означающая сосредоточение
власти в руках небольшой группы лиц, это специальная машина властвования, отчужденная
от общества, от народа.
Мысль, что частная собственность есть продукт исторического
развития, означала постижение преходящего характера этого института, вела к
выводу об уничтожении частной собственности в ходе пролетарской революции и
замене этой формы собственности общественной. Маркс называл частную
собственность резюмированным выражением отчужденного труда (МЭС, 42, 99). Но
отсюда вытекал еще один вывод, а именно – что освобождение общества от частной
собственности (посредством ее уничтожения) есть необходимое предварительное условие
как экономической, так и политической эмансипации пролетариата, условие ликвидации
государства как формы политического отчуждения.
Энгельс, как и Маркс, исследуя проблему государства, не ограничился
его характеристикой как аппарата публичной власти. Он раскрывал и роль этого
аппарата в качестве управляющей организации общества. Так, в 1873 г. Энгельс в
третьем разделе работы «К жилищному вопросу» писал о происхождении государства:
«На известной, весьма ранней ступени развития общества возникает потребность
охватить общим правилом повторяющиеся изо дня в день акты производства,
распределения и обмена продуктов и позаботиться о том, чтобы отдельный человек
подчинился общим условиям производства и обмена. Это правило, вначале
выражающееся в обычае, становится затем законом. Вместе с законом
необходимо возникают и органы, которым поручается его соблюдение, – публичная
власть, государство» (МЭС, 18, 272). Следовательно, здесь Энгельс рассматривает
генезис государственности не в связи с возникновением классов и их борьбой друг
с другом, а в связи с возникшей потребностью «охватить общим правилом» акты
производства, распределения и обмена, повторяющиеся изо дня в день, и
позаботиться о том, чтобы отдельные индивиды подчинились общим условиям производства
и обмена. В дальнейшем Энгельс неоднократно возвращался к этому вопросу, демонстрируя
тем самым, что в процессе развития своего учения о государстве, его
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 112
понимание государственности становилось все более
разносторонним и в известной мере отходящим от классовой доктрины происхождения
государства.
Энгельс неоднократно возвращается к этому вопросу и в
«Анти-Дюринге». Он вполне определенно и однозначно писал, что государство
представляет с точки зрения своего генезиса такую структуру, к которой
«стихийно сложившиеся группы одноплеменных общин в результате своего развития
пришли сначала только в целях удовлетворения своих общих интересов (например,
на Востоке – орошение) и для защиты от внешних врагов» (МЭС, 20, 152). Следовательно,
первоначально возникновение государства связано с удовлетворением общих интересов
индивидов и стихийно сложившихся групп одноплеменных общин, а также с необходимостью
защиты от внешних врагов. И лишь впоследствии государство получает, по
Энгельсу, другое назначение – «посредством насилия охранять условия
существования и господства правящего класса против класса угнетенного» (там
же). Таким образом, из приведенных высказываний следовало, что классовый
характер государства носит по крайней мере вторичный характер, тогда как
главный определяющий фактор – это удовлетворение общих интересов и защита от
внешних врагов или, иными словами, интересы общего блага. Судя по приведенным
положениям, государство, следовательно, по крайней мере в начале возникновения,
было инструментом солидарности социальных групп, а не классовой борьбы.
В другом месте «Анти-Дюринга», описывая ранний этап развития
человеческого общества, Энгельс писал, что на этой ступени господствует
определенное равенство уровня жизни, а для глав семейств – известное равенство
общественного положения и «по крайней мере отсутствие общественных классов,
которое наблюдается еще и в первобытных общинах позднейших культурных народов»
(МЭС, 20, 183). В каждой такой общине, продолжает Энгельс, с самого начала
существуют общие интересы, охрану которых возлагают на отдельных лиц, хотя под
надзором всего общества, – «таковы разрешение споров, репрессии против лиц,
превышающих свои права; надзор за орошением, особенно в жарких странах;
наконец, на ступени первобытно-общинного состояния – религиозные функции.
Подобные должности встречаются в первобытных общинах, так, например, в
древнейших германских марках, и еще теперь в Индии. Они облечены, понятно,
известными полномочиями и представляют собой зачатки государственной власти...
Нам нет надобности выяснять здесь, каким образом эта все возрастающая
самостоятельность общественных функций по отношению к обществу могла со временем
вырасти в господство над обществом; каким образом первоначальный слуга
общества, при благоприятных условиях, постепенно превращался в господина над
ним, каким образом господин этот выступал, смотря по обстоятельствам, то как
Розин Э. Ленинская мифология государства.
М.: Юристъ, 1996. С. 113
восточный деспот или сатрап, то как греческий родовой вождь,
то как кельтский глава клана и т.д.; в какой мере он при этом превращении
применял в конце концов также и насилие и каким образом, наконец, отдельные
господствующие лица сплотились в господствующий класс. Нам важно установить
здесь, что в основе политического господства лежало отправление какой-либо
общественной должностной функции и что политическое господство оказывалось
длительным лишь в том случае, когда оно эту свою общественную должностную
функцию выполняло» (МЭС, 20, 183–184). Итак, в «Анти-Дюринге» Энгельс говорит о
возникновении государства неклассовым путем. Он допускает здесь возникновение
классов двояким путем, выявляя иной путь классообразования. Первый путь связан
с обособлением наиболее важных общественных функций (надзор за ирригационными
работами и др.) и постепенным превращением в господствующий класс лиц, которые
отправляли эти функции.
Таким образом, основоположники марксизма не были полностью зациклены
на понимании только классовой природы государства, особенно после Парижской
коммуны. Они, как было показано, отмечали общесоциальные, неклассовые основы
генезиса государства. В общественном разделении труда они видели порой основную
причину генезиса государства и его дальнейшего развития и функционирования.
Так, Энгельс писал: «Общество порождает известные общие функции, без которых
оно не может обойтись. Предназначенные для этого люди образуют новую отрасль
разделения труда внутри общества. Тем самым они приобретают особые
интересы также и по отношению к тем, кто их уполномочил; они становятся самостоятельными...
и – появляется государство» (МЭС, 37, 416).
Эти многочисленные приведенные положения не были Марксом и
Энгельсом в достаточной мере разработаны, и противоречивость их взглядов на
генезис государства и его роль в общественной жизни очевидна. У них речь идет,
по сути дела, о двух ипостасях государства. Отмечая, что «эксплуататорское»
государство во все «типичные периоды является государством исключительно
господствующего класса и во всех случаях остается по существу машиной для
подавления угнетенного класса», Энгельс подчеркивал в «Происхождении семьи,
частной собственности и государства», что оно наряду с этим служит «связующей
силой» (МЭС, 21, 176) общества вообще. Иными словами, государства, в том числе
и так называемые эксплуататорские, вынуждены принимать на себя определенные
функции общесоциального регулирования, поскольку они официально представляют
общество в целом, служат его связующей силой. Приведенное положение созвучно
мысли Маркса о том, что в условиях «эксплуататорских» государств оно охватывает
как выполнение общих дел, вытекающих из природы всякого общества, так и
специфические функции,
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 114
вытекающие из противоположности между правительством и
народными массами. Во многих работах Маркса и Энгельса показан довольно широкий
спектр этих «общих дел» (организация общих средств связи, транспорта,
здравоохранения, поддержание общественного порядка и правопорядка и т.п.).
И все же для основоположников марксизма при всех их исканиях
и подходах к пониманию государства была характерна как центральная, стержневая
идея классового происхождения и характера государства. В «Развитии социализма
от утопии к науке» Энгельс писал: «Современное государство, какова бы ни была
его форма, есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство
капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил
возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в
совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать.
Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями. Капиталистические отношения
не уничтожаются, а, наоборот, доводятся до крайности, до высшей точки» (МЭС,
19, 222–223). Как видно, здесь в характеристике буржуазного государства
проводится линия «Манифеста Коммунистической партии».
Развивая мысли о классовой природе государства, Энгельс
писал: «Существовавшему и существующему до сих пор обществу, которое движется в
классовых противоположностях, было необходимо государство, т.е. организация
эксплуататорского класса для поддержания его внешних условий производства,
значит, в особенности для насильственного удержания эксплуатируемого класса в
определяемых данным способом производства условиях подавления (рабство,
крепостничество или феодальная зависимость, наемный труд). Государство было
официальным представителем всего общества, сосредоточением в видимой
корпорации, но оно было таковым лишь постольку, поскольку оно было того класса,
который для своей эпохи один представлял все общество: в древности оно было
государством рабовладельческим, в средние века – феодального дворянства, в наше
время – буржуазным. Когда государство наконец-то становится действительным
представителем всего общества, тогда оно само себя делает излишним... Первый
акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего
общества – взятие во владение средств производства от имени общества, – является
в то же время последним самостоятельным актом его как государства. Вмешательство
государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной
области за другой излишним и само собой засыпает. На место управления лицами
становится управление вещами и руководство производственными процессами» (МЭС,
19, 224-225). Увы, по иронии истории коммунистическая утопия, завоевавшая
влияние обещанием заменить управление людьми управлением вещами, неотвратимо
привела к неограни-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 115
ченной власти одних людей над другими. В высказывании
Энгельса есть все положения классовой теории государства, наиболее полно
разработанные им в работе «Происхождение семьи, частной собственности и
государства».
Здесь Энгельс отмечал, что всякая общественная власть, в том
числе и политическая, имеет своим источником соответствующие экономические
предпосылки. Важнейшей предпосылкой перехода от первобытного общества к
обществу классовому был, по Энгельсу, переход от присваивающей экономики к
производящей. В разных конкретно-исторических условиях, в различных регионах
этот процесс не был однозначен, но его главная направленность от доклассового,
догосударственного общества к классовому, государственно-организованному обществу
является универсальной для всего общества. Именно этот вывод Энгельс и пытался
обосновать в своем труде. Общественное разделение труда, возникновение частной
собственности и раскол общества на антагонистические классы – вот, согласно
марксизму, условия возникновения государства, его классовой природы, задач
функционирования.
Эту догму марксизма Ленин воспроизводит во всех своих
работах. У него нет противоречий, которые обуревали его учителей. В работах,
специально посвященных проблеме государственности, он вполне однозначен. Об
этом обстоятельно будет сказано во второй части настоящей книги.
Пока же мы должны обратить внимание на еще одно
обстоятельство методологического плана: к изучению отдельного конкретного
государства должно присоединиться изучение государства вообще. Только благодаря
этому конкретное государство вообще может быть понято в его своеобразии,
поскольку оно отделяет типичное от индивидуального, что в равной мере важно как
для теоретического познания, так и для практической деятельности. Но Ленин
теоретически не изучал государство «вообще» и потому его суждения о
государстве, в том числе о конкретных государствах, носили крайне описательный,
схематический и неаргументированный характер. Отсюда его хлесткие фразы в адрес
буржуазной государственности, за которыми не стоят ни теоретические
исследования, ни теоретические рассуждения.
Для марксизма-ленинизма первоначальной реальностью является
не государство в его целостности, но те классы, которые входят в состав
государства. В «Манифесте» ведь сказано, что политическая власть в собственном
смысле слова есть лишь организованная власть одного класса в целях угнетения
другого, а политическая власть в буржуазном государстве – только комитет,
управляющий общими делами буржуазного класса. «Государство, – по словам Энгельса,
– не есть «действительность нравственной идеи», «образ и действительность
разума», как утверждает Гегель. Государство есть продукт общества на
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 116
известной стадии развития, государство есть признание, что
это общество запуталось в неразрешимых противоречиях с самим собой, раскололось
на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно.
Общество создает орган для защиты своих интересов от внутренних врагов и
внешних нападений. Следовательно, согласно воззрениям Энгельса, государство
есть продукт борьбы; однако в качестве борющихся выступают не отдельные лица,
личности, а борющиеся классы. Таким образом, понятие государства в марксизме является
соотнесенным не с личностью и ее свободой (или с ее ограничением), а с классами
и их борьбой, в которой личность не имеет никакого значения. И, следовательно,
любой «абсолютный критерий», отличающий правовое от неправового, любая мера
естественности права уступают место правовому релятивизму, классовой
вседозволенности и тотальной свободе необузданного террора, что и было с таким
историческим размахом осуществлено Лениным.
Это воззрение на государство как на организацию классовой
борьбы, классового насилия, классового угнетения получило широкое
распространение, в том числе и благодаря публицистическим работам Ленина, и
стало той официальной политической доктриной, которая легла в основание ряда
современных государств, начиная с бывшего Советского Союза и кончая Северной
Кореей.
Ленин в статье «Оценка Маркса международным либерализмом»
писал о том, что, с точки зрения либерализма, де «Маркс забыл самоочевидную,
ясную всем здоровым людям понятную истину, что в общественной жизни «целью
является не борьба, а соглашение» (16, 470). Ленин резко возражает против такой
трактовки марксизма, полагая, что ни о каком соглашении классов говорить не
приходится. При этом у Ленина, как и у его учителей, нет четкого понятия
«класс»; оно у него аморфно. Критерии же разделения большевиками людей на
классы неопределенны.
Но государства рукотворны. Они создаются людьми и для людей
в интересах достижения и обеспечения общего блага. Именно поэтому государство
занимается «общими делами» всего общества, всех без различия социальных групп,
всеми теми сферами жизнедеятельности общества, в которых заинтересованы его
члены. Власть порождает взаимный консенсус людей, их готовность жить,
сотрудничая в интересах достижения общего блага. Поэтому возникшая на такой
основе власть имеет ограничения, которые положены первоначальным всенародным
соглашением. Но такое ограничение противоречило ленинским идеям государства,
ленинской концепции диктаторской сущности государства, большевистскому учению о
государстве диктатуры пролетариата.
Ограничение власти было великой целью просветителей XVII– XVIII вв. Но усилия созданных на основе
конституции правительств были неудачны, ибо сложилось стойкое ошибочное мнение,
что демок-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 117
ратического контроля над властью достаточно для ее
ограничения. Но там, где государственные институты не ограничиваются властью
Закона, они в условиях XX
столетия ведут к тоталитаризму. Власть должна иметь пределы и должен
осуществляться контроль над властью. Ибо даже избранная власть, не ограниченная
никакими сдержками, неизбежно вырождается в деспотическую. Всемогущее
государство вследствие неограниченности своей власти становится игрушкой в
руках небольшого круга правителей, так как вынуждено угождать им, чтобы
обеспечить свою жизнедеятельность. Поэтому уже в самой идее, что государство
есть машина в руках господствующего класса, сущностью которого является
диктатура этого класса, заложена конструкция власти абсолютной, надзаконной, не
стесненной законами божескими и человеческими, власти беспредельной и
тотальной.
Коммунисты, приступая к планированию и регулированию
экономики посредством тотального вмешательства государства в хозяйственную
жизнь, несмотря на свои, порой идеалистические побуждения, вынуждены понять,
что им приходится осуществлять надзор за все большим количеством аспектов
жизнедеятельности индивида и общества. Но когда аппарат надзора достигает
огромных размеров, он выдвигает лидеров, которые на деле интересуются не
социалистическими и коммунистическими идеалами, а диктаторской властью, властью
как самоцелью. В конечном счете конструкторы социалистических систем
оказываются на путях тоталитаризма, которого многие из них субъективно, может
быть, и не хотели.
Вообще же Ленин и ленинская агитация за последние почти сто
лет изменили смысл многих политических понятий и стоящих за ними идеалов,
изменили так, что стало трудно без колебаний пользоваться такими терминами, как
свобода, демократия, справедливость или закон, означающими в лексиконе
большевиков ныне совсем не то, что они означали раньше. Это хорошо подметил
Фридрих А. Хайек, завершивший одну из своих мыслей положением: «Конфуцию
приписывают высказывание: «Когда слова теряют свой смысл, люди теряют свою свободу»«
(Хайек Ф . А. Общество свободных. Лондон, 1990. С. 201).
Большевизм – царство лжи, слов и фраз о справедливости,
свободе, личности и демократии, за которыми нет ничего, кроме лицемерия и
принятых на идеологическое вооружение многочисленных ленинских догм,
интерпретированных Лениным в угодном ему смысле. До тех пор, пока коммунисты
чтут Ленина и продолжают его славословить, они никогда не отделаются от теории
классовой борьбы, этого страшного мифа XIX–XX
вв. и иных подобных теорий и догм. Они не хотят замечать того, что основанные
на этих догмах политико-экономические идеи марксизма-ленинизма не выдержали
испытания временем и не оказались правильными. Более того, жизнь
демонстрировала раз за разом утопизм большевистских идей.
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 118
Ленину и его последователям было невдомек, что государство,
и это самое важное, призвано выступать в качестве публичной организации,
осуществляющей общие интересы и управляющей делами общества от его имени и в
его интересах. Государство – и это было отброшено большевизмом – не только и не
столько арена противоборствующих интересов, сколько орудие консенсуса,
социального компромисса. Классовый миф, классовая социальная догма ленинизма
довлела во всех марксистско-ленинских представлениях государства, а идея
классовых интересов почиталась как главная в определении и характеристике
государства.
Классовая догма и миф о государстве распространялись Лениным
не только на органы государства, такие, как суды и т.п., но и на законы. В
работе «К вопросу об явке на суд большевистских лидеров», написанной 8 (21)
июля 1917 г., Ленин писал: «Суд есть орган власти. Это забывают иногда
либералы. Марксисту грех забывать это» (32, 433). Это одно из довольно редких
упоминаний Ленина о суде. Сказав, что суд есть орган власти, он не подвергает
анализу природу этой власти, не рассматривает нигде судебную власть как особую
ветвь в системе разделения властей. Для Ленина суд, вся юстиция вообще – это
классовые институты, и ничего, кроме этого (и всего, что с этим связано), он в
них не видит.
Для марксизма-ленинизма характерно в целом и нигилистическое
отношение к столь важному правовому институту, как закон. Признание закона
выражением классовой воли было одной из догм марксизма, также воспринятой
Лениным. Еще в одной из своих ранних работ, написанных в конце 1899 г., Ленин
писал: «А рабочему человеку крайне важно не из книжек только, а из самой жизни
познакомиться с законами, чтобы понять, в чьих интересах составлены эти законы,
в чьих интересах действуют люди, применяющие эти законы. Ознакомившись с
законами, всякий рабочий ясно увидит, что это – интересы имущего класса,
собственников, капиталистов, буржуазии, и что рабочему классу никогда не
добиться себе прочного и коренного улучшения своей судьбы, пока он сам не
добьется права выбирать своих .выборных для участия в составлении законов и в
надзоре за их исполнением» (4, 279). В работе «Аграрная программа
социал-демократии в первой русской революции 1905-1907 годов», напечатанной в
1908 г., Ленин писал: «А что такое закон? Выражение воли классов, которые
одержали победу и держат в своих руках государственную власть» (16, 306).
Подобных высказываний у Ленина много. К этому следует добавить, что Ленин
вообще крайне негативно относился к законам и иным нормативным актам. Даже декреты
Советской власти он считал «дерьмом» и соответствующим образом к ним относился.
Сфера государства, сфера его органов, суда, юстиции,
адвокатуры и т.п. – все это представлялось в марксизме-ленинизме классовыми
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 119
установлениями, а отсюда и явная неприязнь к юристам у
основоположников марксизма-ленинизма. В работе «Бруно Бауэр и первоначальное
христианство», написанной в апреле 1882 г., Энгельс дал весьма неприглядную
характеристику римским юристам, сыгравшим выдающуюся роль в развитии
юриспруденции. Он писал: «Что же касается другой разновидности
идеологов-юристов, то они были в восторге от новых порядков, потому что
стирание всех сословных различий позволяло им разрабатывать во всю ширь свое
излюбленное частное право; зато они и составили для императоров самое гнусное
государственное право, какое когда-либо существовало» (МЭС, 19, 312). Эта догма
Энгельса о реакционности юристов (и их различных разновидностей) была очень
хорошо усвоена Лениным.
В письме Е.Д. Стасовой и товарищам в московской тюрьме,
написанном 19 января 1905 г., Ленин следующим образом аттестовал адвокатов и
вообще юристов: «Вопрос об адвокате. Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и
ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто
паскудничает. Заранее им объявлять: если ты, сукин сын, позволишь себе хоть
самомалейшее неприличие или политический оппортунизм (говорить о
неразвитости, о неверности социализма, об увлечении, об отрицании
социал-демократами насилия, о мирном характере их учения и движения и т.д.
или хоть что-либо подобное), то я, подсудимый, тебя оборву тут же публично,
назову подлецом, заявлю, что отказываюсь от такой защиты и т.д. И приводить эти
угрозы в исполнение. Брать адвокатов только умных, других не надо... Юристы
самые реакционные люди, как говорил, кажется, Бебель...» (9, 171).
Поражает в письме не только удивительная грубость Ленина,
его полное неприятие юристов, как самых реакционных людей. Это отношение к
юстиции и юристам сказалось потом на всей политической деятельности Ленина,
когда он стал председателем Совнаркома. Поражает не только то, что вождь
большевиков называет адвокатов интеллигентской сволочью. Поражает редкостное
неприятие инакомыслия; Ленин считает политическим оппортунизмом говорить о
неверности социализма и об отрицании социал-демократами насилия, говорить о мирном
характере их учения. Догмы истинности социализма, насильственного характера
социал-демократических идей и движения были для Ленина превыше всего. Он был в
плену этих, да и других марксистских догм, проливающих свет на ленинское
понимание государства, его различных институтов. Именно эти догмы легли в
основу практической политики ленинизма после октябрьского переворота 1917 г. В
сочетании с идеями утопического социализма в вопросах государства и ленинской
политической мифологией они играли и продолжают по настоящее время играть самую
негативную роль.
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 120
[1] В дальнейшем при цитировании этого источника будут указываться аббревиатура МЭФ и далее номер страницы.