|
Сегодня |
||
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ УЧЕБНИК |
||
Предыдущий | Оглавление | Следующий
Социалистическая теория неизбежно в той или иной мере
связана с идеями политическими, идеями государства. И это понятно. Государ ство
рассматривалось сторонниками социалистических идей как сред-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 80
ство решения насущных задач общественного развития, как
средство построения идеального общественного строя. При этом нет принципиальной
разницы между утопически-социалистическими системами, берущими свое начало в
глубокой древности, между идеями утопических социалистов XVI–XVII вв. и социалистической идеологией марксизма-ленинизма. Всем
им присущ утопизм, основанный на категорическом отрицании частной собственности
(как причины социального неравенства) и требовании ее замены собственностью
социалистической, коммунистической.
Что же такое утопический социализм в наиболее общем его
понимании? Утопический социализм – это планы, мечтания и учения о конкретном
преобразовании общественного строя на социалистических началах. Идеи
утопического социализма и коммунизма уходят в своей истории к традициям
древнего мира у иудейских пророков, древних греков и римлян как идеи равенства.
С самыми примитивными и неразвитыми формами идеи всеобщего равенства мы
сталкиваемся в идеологии народных движений, каким было восстание маздакитов в V в. Идеализацию первобытного
строя представляют собой утопические идеи Лао-цзы, Эвгемера, Гесиода, Платона,
Ямбула и многих других мыслителей древнейшего и древнего мира.
Первоначальной формой идеи утопического социализма у всех
народов была легенда о прошлом «золотом веке», которая в идеализированном виде
изображала первобытно-общинный строй и господствующее в нем равенство людей.
Большое значение для становления утопического социализма имело учение раннего
христианства, проповедовавшего общечеловеческое равенство и братство людей,
идеалы общинного патриархального коммунизма в быту.
В коммунистических утопиях Мора, а затем и Кампанеллы,
утопический социализм продвинулся от идеи общественного потребления к идее
общественной собственности и организации хозяйственной жизни как единого целого
и признанию важнейшей роли государства в утверждении основ разумного
общественного строя. И Мор, и Кампанелла первопричину всех социальных бедствий
видели в частной собственности. Утопический коммунизм Мелье обосновывал
необходимость революционного свержения старого строя, создания коммунистического
общества на основах разума и отвечающего естественному праву людей на свободу и
жизненные блага. Иные модификации утопического коммунизма содержались в проектах
Морелли и Мабли, а еще ранее – в трактате Дж. Уинстэнли.
Особую роль в развитии утопического коммунизма сыграли
движения в период Великой французской революции XVIII в. и особенно движение Г. Бабефа,
выработавшего специальную программу «Заговора во имя равенства». Это была
программа совершения коммунистической революции, обосновывающая необходимость
революционной
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 81
диктатуры по примеру якобинцев. Бабувизм проповедовал полную
уравнительность, казарменный коммунизм и всеобщий аскетизм.
Следующий этап в развитии идей утопического социализма
составили воззрения Сен-Симона, Фурье и Оуэна, создавших новое направление
критически-утопического социализма, подвергших острой критике анархию
капиталистического производства и сконструировавших проекты будущих социальных
систем без жесткой привязанности их к проблеме ликвидации частной
собственности. Они выдвинули социалистический принцип распределения по способностям
и рассматривали будущий строй как строй изобилия, обеспечивающий удовлетворение
человеческих потребностей.
Понятие «утопия» стало нарицательным со времени
опубликования книги Т. Мора. Оно стало применяться для обозначения различных
описаний вымышленной страны, призванной служить примером общественного строя, а
также в расширенном смысле всех трактатов, содержащих нереальные планы
социальных преобразований, в частности, посредством уничтожения частной
собственности и создания «идеального» общественного строя на основе коммунистической
собственности (или ограничения частной).
Утопический социализм и коммунизм как одна из своеобразных
форм общественного сознания воплощали в себе такие характерные черты, как
осмысливание социального идеала, критику существующего строя, а также попытки
предвосхитить будущие общества. Этот утопический социализм был важным и
своеобразным течением мировой общественной мысли, сопряженным с проблемами
государства.
Маркс и Энгельс много внимания уделяли социалистическим идеям,
которые они именовали, и не без основания, утопическими. В ранних их
произведениях отражены социальные и политические планы социалистов-утопистов и
им посвящено немало работ малого и большого объема. Они, безусловно, хорошо
знали трактаты своих предшественников. В отличие от них в работах Ленина нет
свидетельств о знании им сочинений утопистов-социалистов. Создается
впечатление, что он знал о них только со слов Маркса и Энгельса или иных вторых
рук. В самом деле: знал ли Ленин своих предшественников, предшественников
марксизма по социалистической теории? Ответить на этот вопрос положительно
значит по меньшей мере домысливать то, на что нельзя дать утвердительного
ответа. Во всяком случае, ни в работах Ленина, ни в его письмах мы не находим
специальных высказываний вождя большевизма об утопических социалистах. Ни одно
из крупных имен социалистов-утопистов XVI–XVIII
вв. не мелькает в его сочинениях. Нет анализа трудов Мора, Кампанеллы,
Уинстэнли, Мабли, Морелли, Бабефа и др. Как правило, нет даже упоминания их
имен. Но если он и не знал их сочинений, то, несомненно, должен был знать об их
существовании, хотя бы из произведений властителей своих дум –
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 82
Маркса и Энгельса. Он, бесспорно, хорошо проштудировал
«Манифест Коммунистической партии», «Анти-Дюринг», «Развитие социализма от
утопии к науке» и др. Как бы там ни было, многие государственно-правовые мотивы
знаменитых утопистов-социалистов, отмеченные Марксом и Энгельсом, совпадают с
аналогичными взглядами Ленина. Конечно, он не ученик Мора, Кампанеллы, Бабефа.
Но мы с полным правом можем назвать Ленина наследником их политических и
правовых идеалов. И это прежде всего потому, что сам социализм как идеология
неизбежно рождал соответствующие государственно-правовые идеи, как бы
непосредственно вытекающие из него. Повторяем, ничто не свидетельствует о том,
что Ленин хорошо знал, если вообще знал, домарксовые сочинения утопических
социалистов, мечтателей прошлого и настоящего. Это касается прежде всего их
отношения к государству, к политическому устройству социалистического общества.
Как мы увидим, из идей Мора, Кампанеллы и других вытекали идеи автократического
строя. Ленин нигде ничего не говорит о многих утопистах-социалистах (скажем уже
теперь определенно, что вся социалистическая доктрина прошлого и особенно
большевистского социализма есть утопия), об их воззрениях на государство. И тем
более бросается в глаза связь их политико-правовых идей. Это говорит только об
одном. Идеи авторитаризма рождались в самой системе социалистических представлений,
пока в работах Ленина они не превратились в идеи тоталитарного государства.
Вместе с тем следует отметить, что и в идеях социализма Ленин не выступал как
теоретик. Здесь он выступал, скорее, как публицист, с навязчиво повторяемыми
мыслями своих учителей, не внося в эти мысли нового и свежего.
И все же мы не можем не упомянуть здесь о пренебрежительном
отношении Ленина к домарксовой социологии, которую он упрекал в том, что она,
как и домарксовая историография, в лучшем случае давала накопление лишь сырых
фактов, набранных отрывочно, и изображавшая только отдельные стороны
исторического процесса. Ленин зачастую отбрасывал первоисточники и судил о тех
или иных мыслителях по личным впечатлениям. В этом отношении характерно
свидетельство Н. Валентинова о взглядах Туган-Барановского на неученость
Ленина. «Я не буду, – говорил Туган-Барановский, – касаться Ленина как политика
и организатора партии. Возможно, что здесь он весьма на своем месте. Но
экономист, теоретик, исследователь – он ничтожный. Он вызубрил Маркса и хорошо
знает только земские переписи. Больше ничего. Он прочитал Сисмонди и об этом
писал, но уверяю Вас, он не знает как следует ни Прудона, ни Сен-Симона, ни
Фурье, ни французских утопистов. История развития экономической науки ему почти
неизвестна...»
Отзывы Булгакова были не менее резки:
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 83
«Ленин нечестно мыслит. Он загородился броней
ортодоксального марксизма и не желает видеть, что вне этой загородки находится
множество вопросов, на которые марксизм не в силах дать ответ. Ленин их
отпихивает ногой. Его полемика с моей книгой «Капитализм и земледелие» такова,
что уничтожила у меня дотла всякое желание ему отвечать. Разве можно спорить с
человеком, применяющим при обсуждении экономических вопросов приемы гоголевского
Ноздрева» (Валентинов Н.О Ленине. Телекс. Нью-Йорк, 1991. С. 73–74).
Но, повторяем, то, что мы считаем Ленина наследником и
продолжателем утопического социализма, имеет под собой определенную почву. Это
то общее, что присуще всем социалистическим теориям, отвергающим частную
собственность и возлагающим на государство задачу осчастливливания
человечества. Для утопического социализма (а мы считаем утопическим не только
то, что таковым представлялось Марксу, Энгельсу и их последователям, но и
вообще все без исключения социалистические теории прошлого, особенно основанные
на марксизме-ленинизме) характерно негативное отношение к личности, к индивиду.
В социалистической доктрине личность – это песчинка, подчиненная во всем
коллективу, общине, власти, которая носит тотальный характер. Эта власть
предписывает поведение человеку во всех сферах жизнедеятельности,
регламентирует все и вся, не оставляя личности места для инициативы и какой-либо
свободы. И это особенно связано с государством в социалистической теории,
государством, которое налагает узду на деятельность индивида. Отсутствие
частной собственности – это базис несвободы, подавления человека, и в этом
корень антигуманизма и тоталитаризма, присущих коммунистическим системам.
У Ленина крайне мало высказываний об утопическом социализме.
Суть их сводится к упрекам, что утопический социализм не мог указать
действительного выхода, не мог разъяснить сущности наемного труда при капитализме,
открыть законы его развития, не мог найти социальную силу, способную стать
творцом нового общественного строя. «...Первоначальный социализм, – писал Ленин
в работе «Три источника и три составных части марксизма» (март 1913 г.), – был утопическим
социализмом. Он критиковал капиталистическое общество, осуждал, проклинал
его, мечтал об уничтожении его, фантазировал о лучшем строе, убеждал богатых в
безнравственности эксплуатации» (23, 46). Но примерно то же самое делал и
Ленин. В 1894 г. в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против
социал-демократов?» Ленин так определяет признак, без которого вообще нет
социализма: «...Социализмом называется протест и борьба против эксплуатации
трудящихся, борьба, направленная на совершенное уничтожение этой
эксплуатации...» (1, 281). Главный упрек Ленина в адрес утопического социализма
в
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 84
том, что он в целом не понимал исторической миссии
пролетариата и его борьбы против капиталистического строя.
Основоположники марксизма рождение идей социализма, как
правило, связывали с первыми буржуазными революциями, видя именно в этих идеях
отражение устремлений «предпролетариата», не объясняя ясно, что такое
предпролетариат.
В упомянутой работе «Три источника и три составных части
марксизма» Ленин писал: «Когда было свергнуто крепостничество и на свет божий
явилось «свободное» капиталистическое общество, – сразу обнаружилось,
что эта свобода означает новую систему угнетения и эксплуатации трудящихся.
Различные социалистические учения немедленно стали возникать, как отражение
этого гнета и протест против него» (23,46). Маркс, Энгельс, Ленин и их последователи
видели в утопическом социализме объективно-исторически обусловленную и необходимую
теоретическую форму разрешения проблем, возникающих в связи с развитием капитализма.
Но с этой точки зрения социалистическая идея, либо критикующая капитализм, либо
его отрицающая вообще, не могла возникнуть раньше самого вызревания буржуазных
отношений. Но куда же тогда отнести утопический социализм Мора, Кампанеллы и
многих других?
Любая утопия обещает людям ликвидацию социальных бед,
уничтожение социальных противоречий, и каждая утопия предполагает, что она
знает истинно исцеляющее средство от его недугов. Это средство видится утопии
универсальным, ведущим к благой жизни, миру, всеобщей гармонии. Именно потому
утопии представляют собой мечту о наилучшем устройстве общества и государства,
но вместе с тем каждая утопия упрощает жизненные проблемы, полагая, что в
соответствии с найденным средством можно построить разумное общество, освободив
его от всех противоречий.
Бесспорно, в социализме были здоровые элементы и их надо
отличать от тех фантазий, которые гибельны для общества и государства. К
здоровым элементам относились идеи устранения бросающегося в глаза крайнего
неравенства, идеи гуманизма, демократии, перешедшие к социализму, в частности,
от христианства. Но все остальное – отрицание всей старой политической
культуры, провозглашение идеи диктатуры пролетариата, террористические меры
осуществления экономического и политического равенства – все это
марксо-энгельсовские и особенно ленинские утопические фантазии и мечтания,
облеченные в наукообразную форму. Все это вымыслы, пагубные для народа и
государства, вымыслы для осуществления социальных экспериментов.
Социалистическая идея диктатуры «пролетариата» означала на деле уничтожение
многих фундаментальных ценностей, таких как права и свободы, достоинство
человеческой личности, означала непрерывную
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 85
борьбу людей, осуществивших раздел и передел имущества, но
не могущих избавиться от голода и нищеты.
Ленин искал спасения в тщательно обосновываемых иллюзиях,
причем обосновываемых догматически и с вырыванием, выдергиванием цитат. Но одно
ясно: утопия государства Ленина имела удивительное сходство с утопиями XVI–XVIII вв. Важнейшим качеством большевистского
лидера была фанатическая вера в коммунистическую утопию. Во имя осуществления
этой утопии Ленин и обосновывал идеи диктатуры «пролетариата» как средства
реализации его экономических и политических планов.
Если по отношению к социалистической доктрине Маркса и
Энгельса можно, по предложению Антонио Лабриолы и Эдуарда Бернштейна, применить
термин «критический» социализм, то по отношению к социалистическим идеям Ленина
более верным является прилагательное «воинствующий». Именно воинствующий, ибо
средства его осуществления Ленин видел в нетерпимости, в инквизиционном
насилии, массовых расправах и терроре. Да и цели были воинствующие – создать
общество, в котором будет отсутствовать любой вид свободы: свобода совести,
свобода мысли, свобода слова, убеждений, печати и т.д., где люди будут превращены
в автоматы, действующие во всем по приказу «социалистического» государства. Это
никакой не научный, а именно воинствующий социализм с ленинским воинствующим
учением о диктатуре «пролетариата». Поэтому-то начало краха коммунистической
идеологии – хотя и не конец социализма вообще, но уже начало конца коммунистической,
большевистской утопии.
Ленин и большевизм всю мировую, да и национальную культуру
свели к коммунистической утопии, обкорнав ее принципами классовости и
партийности. Ленинизм извратил мировую и российскую мысль, загнав ее в темницы,
которые объявлены «объективным», а затем и «субъективным идеализмом»,
«религиозным мракобесием» и т.п. Из всей мировой культуры большевизм взял себе
только революционную коммунистическую утопию и только то, что соответствует не
общечеловеческим интересам, а интересам «пролетариата».
Маркс и Энгельс в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого
века высказали мысль об исключительных условиях развития России и представили
дело таким образом, что эта страна является авангардом революционного движения
в Европе. В предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста Коммунистической
партии» они записали: «Россия представляет собой передовой отряд революционного
движения в Европе» (МЭС, 19, 305). В эту мысль, которая выдавала желаемое за
действительное, раз и навсегда фанатически уверовал Ленин, возложив свои
надежды на русский пролетариат и установление им диктатуры во имя спасения
России и всего человечества.
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 86
В работе «Развитие социализма от утопии к науке» Энгельс
подробно изложил свои взгляды на историю формирования социалистической мысли
как отражение самостоятельных движений того класса, который был более или менее
развитым предшественником современного ему пролетариата. Он писал: «...При
каждом крупном буржуазном движении вспыхивали самостоятельные движения того
класса, который был более или менее развитым предшественником современного
пролетариата. Таково было движение анабаптистов и Томаса Мюнцера во время
Реформации и Крестьянской войны в Германии, левеллеров – во время Великой
английской революции, Бабёфа – во время Великой французской революции. Эти революционные
вооруженные выступления еще не созревшего класса сопровождались соответствующими
теоретическими выступлениями: таковы в XVI и XVII
веках утопические изображения идеального общественного строя (Энгельс имеет в
виду Мора и Кампанеллу. – Э.Р.), а в XVIII в. – уже прямо коммунистические теории (Морелли и Мабли).
Требование равенства не ограничивались уже областью политических прав, а
распространялось на общественное положение каждой отдельной личности;
доказывалась необходимость уничтожения не только классовых привилегий, но и
самих классовых различий. Аскетически суровый спартанский коммунизм,
запрещавший всякое наслаждение жизнью, был первой формой проявления нового
учения» (МЭС, 19, 191).
Энгельс подчеркивал, что по своей теоретической форме
утопический социализм вначале был лишь дальнейшим развитием тех принципов,
которые были выдвинуты великими французскими просветителями XVIII в. Социализм, как всякая новая
теория, должен был исходить из накопленного до него идейного материала, хотя,
говорит Энгельс, его корни лежали глубоко в материальных экономических фактах.
Он также подчеркивал, что новые социальные системы заранее обречены на то,
чтобы оставаться утопиями, и чем более подробно они разрабатывались, тем дальше
уносились они в область чистой фантазии. Энгельс смешивает в одно таких
утопистов, как Мор, Кампанелла, Мабли, с теми, кого он зовет великими
утопистами: Сен-Симоном, Фурье и др. Да, они тоже считали частную собственность
причиной всех социальных несправедливостей. Но в отличие от многих своих
предшественников, учитывая опыт кровавой французской, да и английской
революции, они отвергли идею уничтожения частной собственности как таковой,
отвергли идею революции, полагая единственным нормальным путем дальнейшего
общественного развития эволюцию и реформаторство. Поскольку они не считали
возможным и необходимым ликвидацию частной собственности, полагая, что следует
ограничиться эгалитаризмом, их вообще невозможно называть правоверными
продолжателями коммунистически-утопических систем, хотя они и были близки к
этому.
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 87
Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии»
приводят различные виды социалистических доктрин: феодальный социализм,
мелкобуржуазный социализм, немецкий, или «истинный», социализм, консервативный,
или буржуазный социализм, и критически-утопический социализм и коммунизм. Как и
во всем, при анализе общественных идей и общественных движений у них один и тот
же критерий – классовые позиции авторов названных разновидностей утопического
социализма, хотя порой примешивается и национальный принцип (немецкий, или
«истинный», социализм). Проблема частной собственности при характеристике
утопически-социалистических доктрин как бы сдвигается, что видно из признания
Сен-Симона, Фурье и других – великими утопистами социалистического и
коммунистического толка. Особое внимание обращают Маркс и Энгельс на то, что
изобретатели социалистических систем в лице Сен-Симона, Фурье и Оуэна не видели
в пролетариате силы, способной преобразовать общественный строй, хотя и
защищают главным образом интересы рабочего класса. В этом Маркс и Энгельс видят
главный недостаток утопического социализма и коммунизма. К тому же утописты
предпочитали, если не считали единственным, процесс мирного развития
общественной жизни и отрицали всякое политическое и, тем более, революционное
действие. Еще одним крупным недостатком утопического социализма и коммунизма
Маркс и Энгельс считали мнение его идеологов о необходимости улучшить положение
всех членов общества (в том числе и тех, кто находился в самых лучших
условиях).
На государственно-правовые взгляды социалистов-утопистов
Маркс и Энгельс обращают меньше внимания. Им мнилось, что достаточно выявить
все экономическое содержание социалистических идей и будет понятно отношение
Мора, Кампанеллы, Уинстэнли и других к государству. Энгельс писал, что все
прежние формы государства и общества, все традиционные представления, были
признаны утопистами неразумными. Лишь с французским Просвещением впервые взошло
солнце, наступило царство разума и отныне всякого рода несправедливости,
привилегии и угнетение должны уступить место вечной справедливости, вечной истине,
равенству, которое вытекает из природы, и неотъемлемым правам человека. Но,
фиксировал Энгельс, на деле «равенство свелось к гражданскому равенству перед
законом, а одним из самых существенных прав человека провозглашена была...
буржуазная собственность. Государство разума... оказалось и могло оказаться на
практике только буржуазной демократической республикой» (МЭС, 19, 190).
Сама критическая направленность утопического социализма и коммунизма, обращенная против тогдашних язв капиталистического общества, стремление изменить к лучшему общественный строй были близки Марксу и Энгельсу. Несомненные позитивные качества соци-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 88
алистической, хотя и утопической, мысли были унаследованы коммунистическим
учением Маркса и Энгельса, а через них использованы Лениным. Для последнего
имела особое значение конструктивная критика капиталистического строя в целом,
буржуазного демократизма и буржуазной революции. Она объединяла
основоположников марксистской социалистической мысли и Ленина со всеми
социалистами, к каким бы разновидностям они ни относились, хотя, как
отмечалось, различия между ними порой были значительными. Ведь характерно, что
ни Сен-Симон, ни Фурье, чьи взгляды Ленин в «Трех источниках и трех составных
частях марксизма» рассматривал как источник марксизма в идейной сфере, не были
сторонниками ликвидации частной собственности.
Конечно, между социалистическими идеями домарксового периода
и марксистским социализмом немало различий не только с точки зрения выбора
путей и средств создания идеального общества. Много и других различий, в
частности, в отношении к религии. Для домарк-совых утопических социалистов
религиозность и вера в Бога в обществе будущего выступает как гарант социальной
гармонии, как своего рода нравственное скрепление. Кампанелла, например, писал,
что человек всецело должен быть предан религии и почитать всегда своего Творца.
Характерны и следующие слова Уинстенли: «Я провозгласил полную республиканскую
свободу в соответствии с правилами справедливости, т.е. со словом божьим...». К
религиозному авторитету обращались и социалисты XIX века, которые в целом мыслили рационалистически.
И среди них даже такой величайший мыслитель утопического социализма, как
Сен-Симон. Именно Бота он делал рупором социалистических идей. «Господь сказал:
«Люди должны относиться друг к другу как братья». Этот высший принцип
содержит в себе все, что есть божественного в христианской религии».
Нельзя не учитывать, что, с точки зрения марксизма-ленинизма,
о социализме в широком смысле слова и его политических конструкциях можно
говорить как о «социалистических» мечтаниях угнетенных масс, тех мечтаниях
народа, которые сопровождали его протест против режима угнетения. Но такой
подход практически снимает вопрос о времени возникновения социалистических
идей, делает проблему вневременной. Марксизм-ленинизм не ответил фактически на
вопрос: кого же считать родоначальником утопического социализма. И все же истинных
родоначальников социалистической теории, с точки зрения марксизма, следует
искать среди тех мыслителей, которые в эпоху становления капитализма, а точнее,
в эпоху первых буржуазных революций, смогли понять ограниченность
устанавливаемых и уже установившихся порядков и развить принцип углубления
политических революций до коренных перемен в сфере экономических отношений,
т.е. сумели отличить политические революции от революций социальных.
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 89
Многие утописты-социалисты умаляли значение государственно-правовых
процедур, политико-юридических институтов, норм. Для них характерно и
негативное в целом отношение ко всем прошлым политико-правовым структурам.
Своеобразно и понимание ими демократии как такого института, который,
обеспечивая зачастую мнимое равенство, нивелирует все общество, подчиняя его
всеведущим, вездесущим функциям государства, фундаментом которого является
социалистическая собственность на все. Отсюда и идея государства-монополиста,
регулирующего все сферы общественной жизни. Эта идея вытекала из содержания
социалистической утопии, и она пронизывала политические взгляды Ленина, который
довел идеи вездесущей роли государства до идеи тоталитаризма.
Не мало исследователей рассматривает политические идеи Мора,
да и ряда других утопических социалистов, как прообраз идеи тоталитарного
государства, идеала тоталитаризма. Они постарались разложить по полочкам жизнь
в обществе и государстве будущего (Кампа-нелла, Уинстэнли, Кабе, Фурье и др.).
Нельзя не учитывать, что марксизм, по словам Ленина, мог возникнуть «как прямое
и непосредственное продолжение» предшествовавших ему учений великих
представителей не только политической экономии и философии, но и социализма. Но
он на деле отошел от идей именно величайших представителей утопического социализма,
свернув на путь насильственной революции и «пролетарской» диктатуры.
К проблемам государства и права социалистические
предшественники марксизма обращались в целях выяснения, какими должны быть
государственно-правовые формы и юридические процедуры, соответствующие строю,
основанному на общественной собственности, строю, в котором ликвидировано
социальное неравенство. Но они так и не поняли, что из этого строя вытекало еще
более глубокое общественное неравенство, государственная эксплуатация,
подавление личности, ее прав, свобод и достоинства. В условиях общности
имущества все почти без исключения утопические социалисты видели задачи
государства в централизованном регулировании производства, распределения и
потребления различных материальных благ. Весь механизм государства должен был
заниматься регулированием всех сфер жизнедеятельности граждан, вплоть до
интимных отношений, заботиться о воспитании и обучении граждан, их здоровья,
нравственности и т.д. Идеи коллективной собственности, коллективного труда, отдельных
демократических институтов переплетаются у утопистов с авторитаризмом в
деятельности должностных лиц и государства в целом, с грубым аскетизмом и
пренебрежением к нуждам отдельной личности и созданию условий для ее свободного
развития. Но зато утописты-социалисты, как Мор, полагали, что благополучие в
ходе людских дел возможно лишь с пол-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 90
ным уничтожением частной собственности. По Мору, главная
обязанность должностных лиц в «Утопии» состоит в том, чтобы заниматься
организацией хозяйственного процесса. При этом в идеальном государстве Мора
сохранялось рабство.
Утопические черты в учении Кампанеллы, черты грубой
уравнительности и аскетизма, были характерны не только для его времени, но
также и для многих направлений современного социализма. Для Кампанеллы
характерны жестокие законы. Так, женщина, одевшая туфли на высоком каблуке,
чтобы казаться выше, подвергалась смертной казни. В произведении Кампанеллы
«Город Солнца» были по-новому поставлены вопросы государства и права. Маркс
назвал Кампанеллу одним из первых политических мыслителей, который начал «рассматривать
государство человеческими глазами и выводить его естественные законы из разума
и опыта, а не из теологии» (МЭС, 1,111). Маркс явно преувеличивает, ибо на деле
естественные законы государства выводили из разума и опыта, а не из теологии,
многие античные мыслители.
Кампанелла пытается ответить на многие вопросы: об
оптимальном способе построения органов государства, о связи центральных
учреждений власти с местными органами власти, о наиболее важных функциях
государства, о том политическом режиме, который устанавливается в связи с
осуществлением общности имущества, о содержании законов. Конечно, нет
идентичных ответов у различных утопистов, но и нет существенных различий.
К примеру, в «Городе Солнца» система управления делами
государства может быть отнесена к монархически-республиканской. Сам автор этого
сочинения – Кампанелла – фактически уклонился от ответа на этот вопрос. Но он сообщил
об особенностях государственной организации «Города Солнца», позволяющих судить
о содержании его политического строя. Система управления строится жестко по
отраслям: военное дело, научная деятельность и воспроизводство населения,
обеспечение его питанием, одеждой, а также воспитание. Все заранее расписано.
Деятельность жителей «Города Солнца» контролируется правителями. Во главе
каждой отрасли стоят правители: Мощь, Мудрость и Любовь. Этим правителям
подчинены три начальника, каждый из которых руководит, в свою очередь, тремя
должностными лицами. Во главе этой пирамиды стоит верховный правитель – Солнце,
или Метафизик, выступающий как глава светской и духовной власти. Должность эта
не пожизненная, но и не сменяемая. Метафизик обладает огромной властью – он
даже подбирает и определяет имена. Правители не могут быть сменены по воле
народа. Остальные должностные лица проходят процедуру избрания. Политический
строй «Города Солнца» характеризуется строгим централизмом. Здесь господствует
поистине автократический режим, очень напоминающий то, что ныне принято считать
тоталитаризмом. Государство вмешивается
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 91
во все сферы жизнедеятельности соляриев, даже в
продолжение их рода. Должностные лица обучают и воспитывают членов общины.
Государство вмешивается даже в творчество писателей, предписывая им то, как
следует писать свои сочинения. Соляриям предписаны одинаковые жилища, пища и
одежда, одинаковые занятия и развлечения, строй взглядов на все и т.д. Во всем
превалируют интересы государства, а интересы отдельных лиц подчинены государству,
как части – целому. В результате в «Городе Солнца» все регламентировано государством,
превращенным в автократию, и этот режим, описанный Кампа-неллой, очень напоминает
тоталитарный строй созданного Лениным большевистского государства.
Менее известен утопический социалист периода английской
революции XVII столетия
Джерард Уинстэнли. В своем главном сочинении «Закон свободы» он изложил
программу коммунистического переустройства всех сторон общественной жизни.
Основная мысль программы – неравномерность частной собственности, которая, по
Уинстэнли, должна быть уничтожена. Органы государства, по его мнению, должны
были утратить свой угнетательский характер и заниматься управлением хозяйством,
обеспечением дисциплины и воспитанием членов общества. В этом – основная забота
государства. Для занятия соответствующих должностей необходим высокий
возрастной ценз. Так, общественными контролерами, следящими за работой других
должностных лиц, могли быть только те мужчины, которые достигли шестидесятилетнего
возраста. В государстве Уинстэнли применяются разные меры наказания. Многие
нарушения закона влекут за собой строжайшие репрессии (смертную казнь,
исправительные работы, телесные наказания и др.). Эти репрессии применяются к
тем, кто попытается восстановить частную собственность, к насильникам, убийцам,
тунеядцам. Так, люди, которые называют землю своей, приговариваются к году
принудительного труда, и их слова выжигаются у них на лбу. Здесь действует
принцип – кто ударит своего соседа, получает от палача удар за удар, утрачивает
око за око, зуб за зуб, член за член и жизнь за жизнь. Как и в «Утопии», у
Уинстэнли сохраняется рабство, хотя и в смягченном виде. И в этом проекте черты
авторитаризма, связанные с коллективной собственностью, проступают достаточно
четко и ясно. Это строй жестокий сам по себе.
Сильной стороной утопического социализма Жана Мелье была
острая критика существовавшего в то время общественного и политического строя.
Так, все стороны общественно-политической жизни Франции XVIII в. были подвергнуты Мелье столь
сокрушительной критике, что много лет спустя Вольтер признавался, что он дрожал
от ужаса, читая произведение бедного сельского священника. Фактически у Мелье
нет описания государства будущего. Но зато у него апология революционных мер
против старого строя, достаточно жестокая и
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 92
бескомпромиссная. Ненависть Мелье к угнетателям народа
находит свое выражение в призыве перевешать всех «благородных и сильных мира
сего», используя вместо веревок кишки священников. Мелье призывает:
«...Ниспровергните повсюду эти троны несправедливости и нечестия, размозжите
эти коронованные головы». В его произведении настоящая апология тираноубийц.
В «Кодексе природы» другого известного социалиста-утописта,
Морелли, набрасывается «образец законодательства, согласного с намерениями
природы». В нем провозглашаются важнейшие основные и иные законы. К трем
основным законам, цель которых – ликвидировать в корне пороки и несчастья
общества, Морелли относит: установление общественной собственности на все,
исключая вещи личного употребления, обеспечение всех работой, превращение всех
граждан в должностных лиц (в порядке очередности) и наконец установление
обязанности каждого гражданина содействовать общественной пользе соответственно
своим силам и дарованиям.
На государство возлагается обязанность регулировать процессы
промышленного и сельскохозяйственного производства, потребление граждан, их
участие в труде и в общественной жизни, отдых и т.п. Мыслитель подробно
регламентирует быт, воспитание граждан, их участие в общественных делах, а
также детально описывает структуру общественной организации. Регламентация, как
у многих других социалистов-утопистов, носит тотальный характер; государство
даже планирует свадьбы, профессиональное обучение детей, устанавливает правила
кормления грудных детей разведенными женами, различные формы будничной и
праздничной одежды и т.д. Особое внимание уделяет государство духовному
оболваниванию граждан, запрещая всякую мораль и любую философию, не
соответствующие государственным законам. Ни о какой политической и правовой
свободе в «Кодексе природы» нет и речи. Написано, словно во времена советской
империи, где все было предписано государством. Морелли отказывается от принципа
выборности и заменяет его принципом поочередного замещения должностей. Словом,
у мыслителя есть весь тот набор политических процедур, которые вытекают из
самой природы социалистического строя и государства-монополиста, завладевшего
всеми средствами производства, набор тоталитарных процедур.
Г. Бабеф и его сторонники провозгласили народную революцию,
революционную диктатуру трудящихся в качестве необходимых мер для установления
коммунизма и в стремлении практически реализовать свою программу. Причину
социальных зол Бабеф видел в государстве частной собственности и потому считал
необходимым установить общественную собственность.
По Бабефу, в результате восстания народа должно быть создано
народное государство, которое устанавливает различные социальные
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 93
и экономические блага. Вся власть сосредотачивается в
переходный период у Национального собрания, представляющего собой временное
революционное правительство, осуществляющее диктатуру плебейских масс.
Постепенно должна сложиться система республиканских органов. В ней получают
политические права только те, кто занят общественно-полезным трудом. Эти лица
принимают участие в деятельности народных собраний.
В государстве, планируемом бабувистами, осуществляется из
центра жесткое руководство всеми сферами жизнедеятельности республики.
Республиканское государство приказными, по преимуществу, методами регулирует
экономическую, политическую и правовую жизнь, руководство культурой, бытом,
контролирует строгое подчинение законам и всем указаниям верховной
администрации. Управление осуществляется жесткими средствами. Все «народное
правление» должно быть построено по образцу армейских порядков. Поэтому
«народное государство» должно базироваться на началах строгой централизации и
единоначалия. Все члены национальной общины подчиняются беспрекословно
предписаниям и указаниям верховной администрации, регламентирующей все стороны
жизнедеятельности. Даже общественный рацион дается членам коммуны только в
округе, в котором они живут. Члены коммуны обязаны присутствовать на
устраиваемых в определенное время общественных трапезах, а тех, у кого
отсутствуют «гражданские чувства», верховная администрация осуждает на
различные принудительные работы. Не случайно А.И. Герцен аттестовал такой строй
как «каторжное равенство» Бабефа. При этом коммунистический проект бабувизма
носил грубо уравнительный характер. Каждому члену национальной общины
предполагалось обеспечить лишь скромный и умеренный достаток. По мысли Бабефа,
в коммунистической общине между людьми не должно быть никаких различий, кроме
различий пола и возраста. Это был план эгалитарного строя с казарменным
коммунизмом.
Для успешного хода революции ее следовало тщательно
подготовить. Бабувистами был написан важный программный документ,
подготовленный Тайной директорией, – «Акт о восстании», обнародование которого
должно было послужить сигналом к началу революции. В «Акте» подробно
разработаны конкретные мероприятия, осуществление которых полагалось
необходимым для успеха восстания, и были указаны цели восстания. В «Акте о
восстании» говорилось: «Солнце сверкает для всех, а земля ничья. Идите же,
друзья мои, опрокидывайте, свергайте это общество, которое не желает знать нас.
Берите повсюду то, что вам подойдет. Излишек по праву принадлежит тому, у кого
ничего нет! И это не все, друзья и братья. Если вашим благородным усилиям
противостоят конституционные барьеры, опрокидывайте и барьеры, и конституции. Безжалостно
убивайте тиранов, патрициев,
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 94
золотой миллион, всех безнравственных людей» Но кто такие
«безнравственные лица», кто определяет безнравственных людей – об этом «Акт о восстании»
умалчивает. Ясно одно: мы имеем дело с документом, в котором провозглашается
кровавый террор и грабежи. Именно посредством насильственной революции и
установления революционной диктатуры планировалось установление
коммунистического строя и реализация программы бабувистов
Таким образом, из самой идеи коммунизма, как видно на
примерах, которые были приведены, вырастали идеи насилия, диктатуры и террора,
полного подавления прав, свобод и достоинства человеческой личности Может быть,
Ленину и не обязательно было знать описанные только что, по необходимости
кратко, политико-правовые системы утопических социалистических и
коммунистических систем. Достаточно было просто сконструировать строй общественной
собственности, строй, уничтожающий частную собственность, чтобы появилась на
свет жесткая политическая и правовая структура, режим политического подавления,
который в сочетании с монополией государства в области идеологии и беспощадной
борьбы с инакомыслием должен был бы с неизбежностью привести к строго автократическому,
строго тоталитарному режиму. Хотели того большевики или нет, они объективно, в
силу общности главного в программах, оказывались наследниками идей утопического
социализма, множа ряды его последователей как в России, так и в других странах
Утопический социализм не только недооценивал демократические
институты, как думают многие советские и зарубежные исследователи, но и был
просто противоположен им Он опирался (а так и было в бывшей советской империи)
на командные, административные способы управления, отстаивал жесткую опеку
государства над индивидами, мелочную регламентацию всех сторон человеческой
деятельности. И все это основано на признании коммунистической собственности
основой идеального общественного и политико-правового строя. Именно в ней
заложено отрицание свободы человеческой личности. То, что Маркс полагал грубым,
неосмысленным коммунизмом и отмечал его негативное отношение ко всему миру
культуры (МЭС, 42,115) и цивилизации, на самом деле было не сущностью грубого
казарменного коммунизма, а сущностью коммунизма вообще. Надежда Маркса и Ленина
на то, что коммунистическая собственность в новых условиях может быть основой
народовластия, республиканских демократических институтов, прав и свобод
личности, являлась той же самой социалистической утопией, что и было
продемонстрировано как бывшим Советским Союзом, так и теми так называемыми
социалистическими государствами, на которые распространялась диктатура Москвы
Социальные связи никогда не были так подорваны, как во
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 95
время официального господства большевистского социализма,
при котором действовал принцип: человек человеку – волк.
Ленинский «социализм» проявил себя в сфере государственной
жизни в виде господства тоталитарного режима, жестокого деспотизма, массового
террора, расстрелов, полного отсутствия действительных свобод. В области права
советский и иной социализм того же типа оказался строем беззакония и произвола.
И все социалистические жестокости и зверства прикрывались сентиментальными
фразами о пролетарском демократизме, словами о свободе, равенстве и братстве.
В отличие от социалистов-утопистов XVI–XIX вв., Ленин и его последователи, эти утописты XX столетия, представляли
себе социалистическое общество построенным. Но их интересовала только цель –
будущий общественный строй благоденствия. Пути и средства достижения этой цели
Ленина мало волновали. Конечно, Ленин не пытался описывать строй будущего и
высказывался о нем достаточно абстрактно. Для него главным было разрушение
старого общества, выявление средств и путей его уничтожения. И оказалось, что у
утопии Ленина поиск методов и средств достижения желаемой цели заслонил саму
цель, во имя которой и совершались определенные действия. Но Ленин был тем
лицом, у которого утопически-социалистическая мысль сопровождалась
революционными идеями. Он, так сказать, представитель революционного
направления утопического социализма типа Мелье и Бабефа. Отсюда его
беспощадность и жестокость к противникам и инакомыслящим.
Конечно, так же, как каждая общественная теория может быть
проанализирована с точки зрения ее утопичности, так и в каждой утопической
системе можно обнаружить черты той или иной социальной теории. И в этом смысле
об утопическом социализме можно говорить как об определенной системе
теоретических взглядов. Но почему же Маркс и Энгельс противопоставляли свои
взгляды на будущее взглядам утопических социалистов, своих предшественников?
Марксизм расходился с утопическим социализмом главным образом по вопросу о
путях и средствах достижения социалистической цели. По мысли Маркса и Энгельса,
социалисты-утописты наивно считали, что установление нового общественного строя
может произойти без революции и без острой классовой борьбы. Известно, что
великие утописты-социалисты XIX
века апеллировали к сильным мира сего с предложением осуществить их программу.
Так, Сен-Симон взывал сначала к Директории, затем к Наполеону и, наконец, к
государственным деятелям, собравшимся на Венский конгресс. Известно, что Оуэн
обращался со своим проектом к британским гражданам. Эти и иные мыслители
апеллировали к добрым чувствам людей, думая, что они не останутся глухими к
голосу разума. Общей тенденцией для предшественников марксизма-ленинизма была
тенденция быстрого создания нового
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 96
общества, по мнению же Маркса и Энгельса, условия для этого
еще не созрели. Но то же самое было у Ленина, который думал построить
коммунистическое общество за пару десятилетий. И, конечно же, утопических
социалистов отличало от марксистов признание последними классовой борьбы,
революции и диктатуры «пролетариата» для реализации попыток создать новый
общественный строй.
Такие утопические социалисты XIX в., как Сен-Симон, Фурье и Оуэн,
связывали победу социализма с распространением просвещения и науки. Французская
революция конца XVIII
в. и якобинская диктатура убедили их в безрезультатности кровавых столкновений.
Поэтому они отрицательно относились к борьбе масс, полагая, что их невежество
приведет к еще большим бедствиям. Они верили, что сотрудничество между богатыми
и бедными, а не борьба между ними – это путь к осуществлению идеального
общественного строя. Они думали о необходимости распространять новое учение,
которое создаст гармонию интересов между фабрикантами и рабочими и тем самым
сплотит общество в духе солидарности.
Сен-Симон, например, полагал ошибочным применение принципа
равенства к политическому устройству и установлению демократии. Он выдвинул
лозунг: духовная власть – ученым, светская – собственникам, а народу – право
выбора правителей. Но, пожалуй, самое главное – это то, что он не считал, как
марксисты, что существуют отношения коренной классовой противоположности между
рабочими и капиталистами. Поэтому он исключал революционный путь перехода к социалистическому
обществу. Более того, по его мнению, следует добиваться не завоевания
политической власти, а кардинального изменения общественного строя. Поскольку в
политической власти пролетариата он не видел рычага для социального
преобразования. Таким рычагом он считал королевскую власть, которая не связана
ни с какой общественной организацией. Мирный путь, по его мнению,
распространение христианства, очищенного от различных суеверных обычаев и
верований, – вот что необходимо, наряду с общим просвещением, для создания
справедливого социального строя.
Аналогично и учение другого выдающегося социалиста-утописта XIX в. – Фурье, считавшего,
что примирение труда и капитала обеспечит создание общества гармонии, солидарности,
всеобщего счастья. Мыслитель исходил из того, что политическая борьба не нужна,
и высказывал безразличное отношение к разным государственным формам.
Общественные преобразования он мыслил как результат реформаторской деятельности
и отвергал революционный путь развития. Фурье верил, что, ознакомившись с его
преобразовательными планами, выдающиеся государственные деятели используют
государственную власть для реализации этих планов.
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 97
Английский социалист-утопист Оуэн полагал, что в социализме
в равной мере заинтересованы капиталисты и рабочие, правители и управляющие.
Поэтому Оуэн был противником политической борьбы, революции. Он остался в
стороне и от чартистского движения, и от борьбы за расширение избирательных
прав.
Таким образом, идеи утопических социалистов XIX в., которых
основоположники марксизма считали великими социалистами-утопистами XIX в., разительно отличались
от соответствующих идей социалистов-утопистов прошлых столетий. Учитывая опыт
революций XVII и XVIII вв., Сен-Симон, Фурье и
Оуэн создали социалистические утопии, достаточно принципиально отличающиеся от
утопий Уинстэнли, Мелье, Морелли, Бабефа и других, и в области учений о
государстве и праве они не могут считаться предшественниками Маркса, Энгельса,
Ленина. Их предшественники – главным образом те социалисты-утописты, которые
свои надежды возлагали на путь насилия, революции и регулирующую во всем роль
государства.
С точки зрения марксизма-ленинизма, коммунизм есть отнюдь не
осуществление абстрактных принципов разума и справедливости, а якобы
закономерный результат исторического развития общества и классовой борьбы
пролетариата, объединяющего вокруг себя все трудящиеся массы. По словам Ленина,
научный коммунизм является одной из составных частей марксизма. Фактически сам
Ленин объявил, что утопический социализм есть один из источников марксизма.
Октябрьский переворот в России, подъем освободительного движения в XX в. были восприняты Лениным
и его последователями как реальное воплощение бывшей утопии в действительность.
В связи с угрозой, притом достаточно реальной, воплощения утопии в
действительность важной тенденцией антикоммунизма стала дискриминация
социалистической утопии посредством сочинения различного рода антиутопий,
предрекавших мрачное будущее человечества. Среди них выделяются работы Оруэлла
«Скотный двор» и «1984», в которых в гротескной форме, но достаточно
реалистично отображен действительный «социалистический строй».
В труде «Развитие социализма от утопии к науке» Энгельс
попытался показать отличие марксистского социализма, который он назвал научным,
от утопического социализма. Он видел особенность научного социализма в том, что
тот представлял собой отражение в мышлении фактического конфликта между
производительными силами и способом производства, «идеальное отражение его в
головах прежде всего того класса, который страдает от него непосредственно, –
рабочего класса» (МЭС, 19, 211). Социализм, писал Энгельс, стал наукой благодаря
открытию материалистического понимания истории и разоблачению тайны капиталистического
производства посредством прибавочной стоимости. И суть этого материалистического
понима-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 98
ния истории Энгельс видел в установлении того, что вся
предшествовавшая история, за исключением первобытного общества, была историей
классовой борьбы и что борющиеся друг с другом общественные классы в каждый
данный момент есть продукт экономических отношений, из которых вырастают
политические и правовые учреждения и соответствующие им формы общественного
сознания. Энгельс говорил, что для того, чтобы превратить социализм в науку,
следовало прежде всего поставить его на реальную почву (МЭС, 19, 201).
Но современный утопический социализм не мог быть поставлен
на реальную почву, ибо в нем были заложены внутренние противоречия – идея
создания идеального общественного строя при полной ликвидации частной
собственности. Мифы марксистско-ленинского социализма – ликвидация частной
собственности, классовая борьба и диктатура пролетариата – продолжали оставаться
мифами, ничего общего с наукой не имеющими.
В своей знаменитой статье «Возможен ли научный социализм?»
Эдуард Бернштейн на поставленный вопрос ответил категорически отрицательно
(статья написана на основе лекции, прочитанной Берн-штейном 17 мая 1901 г. в
Берлине в студенческом союзе изучения социальных наук). В этой статье Бернштейн
ссылается на современных новейших критиков Маркса и на французского социалиста
Поля Бруссе, неоднократно упрекавшего Маркса в утопичности и назвавшего Маркса
последним великим утопистом (Бернштейн Эдуард. Возможен ли научный социализм?//
Свободная мысль. 1992. № 16. С. 96). В отличие от Маркса, Ленина нельзя назвать
великим утопистом, ибо вождь большевиков был просто фанатиком фантазии будущего
строя, фантазии, основанной на названных мифах и на том, что с его точки зрения
должно быть.
Общественная теория, примененная к изучению социального
прогресса, по словам Бернштейна, не может обойтись без предположений о
возможном будущем развитии. Но такое предвосхищение идеального будущего всегда
до известной степени является утопией. Очень хорошо говорит Бернштейн, что
«социализм, основанный Марксом и Энгельсом, отличается от систем Оуэна,
Сен-Симона и Фурье иной оценкой сил и средств, необходимых для осуществления
социалистического общества, и незачем распространяться о том, почему он достиг
значительно больших успехов. Однако социализм Маркса как теория не является
исключительно наукой познания такого рода сил, он заключает в себе также
известную долю изображения, если не самих средств, то все-таки форм и
методов их применения. Здесь не место доказывать эту мысль на частных
примерах, здесь я могу лишь высказать свое убеждение, что в данном отношении
между Марксом и названными его предшественниками разница
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 99
более в степени, нежели в противоположном миропонимании»
(Бернштейн Эдуард. Там же, с. 103).
Социализм как теория и как движение отличается
воинственностью и потому имеет в себе немало элементов тенденциозности. И уже
одно это не дает ему права считаться наукой. Вообще же, как не может быть
либеральной математики, консервативной физики и т.п., не может быть и научного
социализма. Тем более это относится к социализму не как теории, а как движению.
Тот же Эдуард Бернштейн писал, что он не может допустить и считает абсурдом либеральную,
консервативную или социалистическую социальную науку. Никакой «изм» не является
наукой. Наконец, цели марксистов, считающих свой социализм наукой, конечные
цели большевистского движения были такими же, как и цели, провозглашенные
утопическими социалистами. Но средства достижения социализма
марксизмом-ленинизмом были иными. Марксизм-ленинизм приписывал пролетариату,
как якобы движущей силе общественных изменений и орудию революционного процесса,
особую историческую роль в установлении социалистического общества. Но эти
надежды на историческую миссию пролетариата, на его власть скорее можно отнести
к вере, нежели к науке. Никогда и нигде пролетариат не исполнил той миссии, той
задачи, которая ему приписывалась, и нет ни малейших признаков того, что эта
социальная группа, все более исчезающая в современном мире, потерявшая почти
полностью свой социальный статус, сможет когда-либо в будущем выполнить
возложенную на нее марксизмом-ленинизмом задачу (задача эта интерпретировалась
как возложенная на пролетариат мифическим объективным законом).
Не наша задача определять, в чем заключалась утопичность
воззрений социалистов домарксового периода и в чем состояли фантазии Маркса,
Энгельса, Ленина. И марксизм-ленинизм, и утопический социализм – это лишь
различные виды той социальной теории, которая является утопической социальной
теорией. И Ленин как более поздний сторонник и последователь утопического
социализма вполне может быть назван наследником тех утопистов, которые
средством преобразования частнособственнического строя в социалистический считали
государство-монополиста со всем тем, что вытекало из этого представления.
Утопический социализм Ленина, возлагавший надежды на
всеобъемлющую, регулирующую роль государства, исходил из таких основных мифов,
как классы, классовая борьба, революционное насилие и диктатура пролетариата. И
все это основывалось на целеполагающем мифе утопического социализма –
превосходстве социалистической, коммунистической собственности над частной и
исторической неизбежности замены частной собственности собственностью
коллективной. Ясно и то, что почти всегда, когда Ленин говорил или писал о со-
Розин Э. Ленинская мифология
государства. М.: Юристъ, 1996. С. 100
циализме, им владели эмоции. Ничего теоретического в его
суждениях об этой социальной утопии не было. Как во взглядах на государство,
так и в этой области, он находился во власти сложившихся до него догм и мифов.