Предыдущий | Оглавление | Следующий

Субъективное право возникает на основе устанавливаемых государством юридических норм и потому неизбежно порождает определенное отношение между его

222

носителем и государством. Суть этого отношения состоит в том, что государство дозволяет управомочен-ному совершение указанных в законе действий, закрепляя такое дозволение предоставлением ему соответствующих правомочий. С этой точки зрения субъективное право представляет собою не что иное, как меру дозволенного поведения. Однако субъективное право связывает его носителя не только с государством, но и с обязанным лицом, от которого управомоченный может требовать определенного поведения. Следовательно, субъективное право включает в себя две возможности: возможность совершения определенных действий самим управомоченным и возможность требовать совершения определенных действий от обязанного лица. Обе эти возможности обеспечиваются законом и служат удовлетворению интересов управомоченного, признанных законом. Поэтому надлежит прийти к выводу, что субъективное право есть обеспеченная законом мера дозволенного управомоченному поведения и возможность требовать определенного поведения от обязанного лица в целях удовлетворения признаваемых законом интересов управомоченного.

Обязанность также воплощает в себе связь ее носителя с государством и с другим участником правоотношения— с управомоченным. Но по своему содержанию обязанность прямо противоположна субъективному праву. Если субъективное право есть мера дозволенного государством поведения, то обязанность есть установленная государством мера должного поведения; если субъективное право предоставляет возможность требовать определенного поведения от обязанного лица, то обязанность предполагает выполнение такого требования ее носителем. Противоположность между содержанием субъективного права и обязанности не препятствует, однако, тому, что они служат одной и той же цели — цели удовлетворения признаваемых законом интересов управомоченного. Ведь они и обеспечивают достижение этой цели со стороны различных полюсов правоотношения: субъективное право — со стороны управомоченного, а обязанность — со стороны обязанного лица. Поэтому единство цели отнюдь не исключает противоположность между их содержанием. Все это

223

дает основание признать, что обязанность есть обеспеченная законом мера должного поведения, которой обязанное лицо следует в соответствии с требованиями и в целях удовлетворения признаваемых законом интересов управомоченного.

Определение понятия обязанности во многом зависит от того, как определяется понятие субъективного права. Поэтому для того, чтобы составить представление о характере споров, которые по данному вопросу ведутся в литературе, достаточно познакомиться со взглядами различных авторов на природу субъективных прав. С.Н. Братусь основное содержание субъективных прав усматривает не в том, что управомоченный может требовать от обязанного лица, а в том, что дозволено самому управомоченному. Поэтому он и определяет субъективное право как меру возможного или дозволенного поведения[1]. В отличие от этого один из авторов настоящей книги в работе «Правоотношение по советскому гражданскому праву» в анализе субъективного права переносил центр тяжести на то поведение обязанного лица, которого от него может требовать управомоченный. Поэтому он определял субъективное право как средство обеспечения определенного поведения обязанных лиц[2].

Следует, однако, признать, что обе эти точки зрения страдают известной односторонностью, обусловленной тем, что если в первом случае анализ основывается почти исключительно на правоотношениях собственности и им подобных правоотношениях, то во второй случае за предмет исследования субъективного права берутся договорные и иные аналогичные правоотношения. В договорных правоотношениях действительно на первый план выступает то, что управомоченный может требовать от обязанного лица, тогда как в правоотношениях собственности бросается в первую очередь в глаза то, что может делать сам управомоченный. Но на самом деле сущность субъективного права является единой, как бы ни отличались друг от друга правоотношения

224

различных типов. Чтобы охватить общим определением самые разнообразные субъективные права независимо от того, входят ли они в состав правоотношений первого или второго типа, необходимо включить в него указание на обе отмеченные возможности — как на дозволенность собственных действий управомоченного, так и на возможность требовать определенного поведения от обязанных лиц.

В то же время нельзя согласиться с Н.Г. Александровым, который полагает, что субъективное право включает в себя не две, а три возможности: вид и меру возможного поведения его обладателя, возможность требовать определенного поведения от обязанных лиц и возможность прибегнуть в необходимых случаях к принудительной силе государственного аппарата[3]. Субъективное право не было бы правом, если бы его осуществление не обеспечивалось мерами государственного принуждения. Поэтому возможность прибегнуть в необходимых случаях к принудительной силе государственного аппарата существует не параллельно с другими, закрепленными в субъективном праве возможностями, а свойственна им самим, так как без этого они не были бы юридическими возможностями.

В приведенные выше определения субъективного права и обязанности мы включили также указание на тот интерес управомоченного, целям охраны и удовлетворения которого они служат. Против этого, однако, возражает С.Н. Братусь, отмечая, что интерес составляет цель, а не содержание субъективного права, и что поэтому его не следует включать в определение данного понятия[4]. Но, во-первых, в характере защищаемого правом интереса заключается классовая природа субъективного права, и, во-вторых, если даже согласиться с тем, что охрана определенного интереса составляет цель субъективного права, то и в этом случае не будет препятствий к включению указания на интерес в определение субъективного права. Ведь в общем определении права отмечают его цель путем указания на то, чьим интересам оно служит. И это, конечно, правильно, ибо

225

право создается людьми (классами) для достижения определенных целей, без выявления которых было бы невозможно понять его содержание. Но тогда по тем же причинам указание на цель, а именно на защищаемый им интерес, следует включить также в определение понятия субъективного права.

Мы исходим из того, что субъективные права и обязанности входят в состав правоотношения и образуют его содержание. В противоположность этому некоторые авторы допускают возможность существования субъективных прав вне правоотношений, вне корреспондирующих им обязанностей других лиц[5].

Так, например, Д. М. Генкин, выступая на дискуссии о социалистических правоотношениях, утверждал, что субъективное право «не обязательно должно быть связано с правоотношениями. Положение о том, что «право одного обязательно корреспондирует обязанности другого», неверно. Право может быть одновременно и обязанностью (в правоотношениях, которые устанавливаются между гражданами и государством)»[6]. В другом месте Д. М. Генкин в качестве примера субъективного права, существующего вне правоотношения, приводит право собственности, которое якобы связывает собственника лишь с государством, но не с другими лицами[7].

В выступлении на той же дискуссии Ц. А. Ямпольская, проводя различие между субъективным правом и правомочием, приходит к выводу, что субъективное право существует вне правоотношения и что лишь на определенной стадии своего развития оно становится элементом правоотношения. В последнем случае Ц. А. Ямпольская именует субъективное право правомочием[8].

226

Д. А. Керимов, касаясь той же проблемы, пишет: «Следует, между прочим, заметить, что в советской юридической литературе понятие субъективного права отождествляется с понятием правомочия как одним из элементов конкретного правоотношения. Однако отождествление этих понятий представляется нам ошибочным по следующим соображениям. Правоотношение является одной из основных форм реализации нормы права. Отсюда вытекает, что правомочие, как один из элементов правоотношения, не может быть лишь возможностью определенного действия, а есть само действие, осуществляемое в соответствии с нормой права, в соответствии с субъективным правом, установленным объективным правом... Правомочие, таким образом, есть реализация, осуществление субъективного права в действиях лица, вступившего в конкретное правоотношение»[9].

Позицию Д. А. Керимова нельзя, однако, признать достаточно ясной. Из только что приведенного высказывания следует, что, по его мнению, субъективное право существует вне правоотношения, а элементом правоотношения является правомочие как способ реализации субъективного права. Но тут же он говорит, что «субъективное право приобретает смысл лишь в том случае, если норма права, его устанавливающая, одновременно корреспондирует юридической обязанности другого лица»[10]. Иными словами, субъективное право лишено смысла, если ему не соответствует обязанность, если оно находится вне правоотношения. Как согласуются между собою оба эти исключающие друг друга утверждения— понять невозможно. Вместе с тем тот же автор отмечает, что «субъективное право может существовать как возможность, не реализуясь в правомочии до той поры, пока субъект правоотношения не вступил в конкретное правоотношение»[11]. Из подчеркнутых нами слов вытекает, что, по мнению

227

автора, обладатель субъективного права состоит в правоотношении, но для реализации своего права он должен вступить в конкретное правоотношение. Ну, а первое правоотношение не является конкретным? И разве бывают «неконкретные» правоотношения? Почему, наконец, для реализации одного правоотношения нужно вступать в другие правоотношения? Ничего, кроме неясности, все это не вносит в решение проблемы.

Но если даже отвлечься от различных неясностей в изложении и аргументации и рассматривать позицию Д.М. Генкина, Ц.А. Ямпольской и Д.А. Керимова в ее чистом виде, то и в этом случае нельзя признать подобную позицию правильной.

Прежде всего совершенно излишним является внесение терминологической путаницы в вопрос о субъективных правах и правомочиях (Д. А. Керимов, Ц. А. Ямпольская). До сих пор было принято считать, что правомочия являются дробными частями субъективного права (например, правомочия по владению, пользованию и распоряжению по отношению к праву собственности)[12]. Нет никаких оснований менять эту терминологию, объявляя правомочие элементом правоотношения, а субъективное право — чем-то лежащим вне правоотношения.

Далее, если и отстаивать тот взгляд, что субъективное право существует вне правоотношения, а, включаясь в него, превращается в правомочие, то и при таких условиях едва ли удастся доказать, что правомочие — не возможность действия, а самое действие (Д.А. Керимов) . Так, субъективное право кредитора в договоре займа бесспорно существует в составе правоотношения, но оно заключается именно в возможности требовать погашения долга, тогда как действия по принятию долга совершаются на основе этого права, являются средством его реализации, но не самим правом (все равно, субъективным правом или правомочием).

Наконец, допуская существование субъективного права вне правоотношения, авторы этой концепции лишают субъективное право какой бы то ни было обще-

228

ственной природы и превращают его в отношение упра-вомоченного с самим собою. Д. М. Генкин, пытаясь избежать этого упрека, объявляет такое субъективное право отношением его носителя с государством. Но автор тут же добавляет, что государство в этом правоотношении не несет никаких обязанностей. Следовательно, в подобном отношении участвует только управо-моченный при отсутствии противостоящих ему обязанных лиц. В результате становится совершенно непонятным, по отношению к кому управомоченный может осуществить свое право? Вероятно, по отношению «к никому». Но тогда какое же это субъективное право?

Таким образом, субъективное право, взятое вне правоотношения, исключенное из него, превращается в ничто, в «социальный нуль». Вот почему исследование субъективных прав, как и противостоящих им обязанностей, только при том условии может привести к положительным результатам, если эти категории будут рассматриваться как элементы правоотношения, как его юридическое содержание.

III

В заключение рассмотрим вопрос об объекте правоотношения.

Объект — категория философская. Юридическая наука самостоятельно общую категорию объекта не разрабатывает, а использует в своих практических целях то определение понятия объекта, которое существует и применяется в марксистско-ленинской философии диалектического материализма.

Не только в философии, но и в любой другой науке, рассматривающей вопрос об объекте определенного явления, под объектом понимают то, на что данное явление оказывает или может оказать воздействие. Так, говоря об объекте труда как об одном из элементов производительных сил, Маркс определяет его как предмет, на который действует труд[13]. Это соответствует общефилософскому пониманию объекта, который в философии диалектического материализма определяется как внешний противостоящий субъекту предмет, на который направляются сознание и деятельность субъекта.

229

На тех же началах должно быть построено и определение объекта правоотношения.

Объектом правоотношения является то, на что направлено или на что воздействует правоотношение.

Всякое явление воздействует на какое-либо другое явление прежде всего своим содержанием. Но у правоотношения имеется юридическое, волевое и в определенном смысле материальное содержание. Поэтому оно может быть направлено не только на юридические, но также на волевые и материальные объекты.

Юридическое содержание правоотношения образуют права и обязанности его субъектов. Но права и обязанности могут воздействовать только на поведение людей. Ни вещи, ни какие-либо иные явления объективной действительности неспособны реагировать на воздействие со стороны прав и обязанностей. Такою способностью обладает только человеческое поведение. При этом как субъективные права, так и юридические обязанности направлены (непосредственно или в конечном счете) на обеспечение в интересах управомоченного определенного поведения обязанного лица. То поведение обязанного лица, на которое вправе притязать управомоченный, и составляет юридический объект правоотношения. В правоотношениях первого типа таким объектом чаще всего являются положительные действия обязанного лица (например, действия по уплате налогов в административном праве, по выполнению работ в гражданском праве, по представлению доказательств в процессуальном праве и т.д.). В правоотношениях второго типа в качестве объекта выступает воздержание от действий, т.е. бездействие обязанного лица (например, воздержание от действий, препятствующих осуществлению свободы слова, свободы совести, свободы печати, права свободного передвижения, права собственности и т.п.).

Волевое содержание правоотношения образует государственная воля господствующего класса, которая, будучи выраженной в нормах права, индивидуализируется в субъективных правах и обязанностях, принадлежащих участникам правоотношения. В норме права воля господствующего класса выражается в форме общеобязательного правила поведения. В субъективных

230

правах и обязанностях она выражается в форме определения государством возможного и должного поведения их носителей. Тем самым воля отдельных лиц как участников правоотношения ставится в подчинение воле господствующего класса. Поэтому она образует волевой объект правоотношения.

Нетрудно заметить, какое существенно различное значение для правоотношения имеют его юридический и его волевой объекты. Управомоченный имеет право на определенное поведение обязанного лица, но не на его волю, лишь выражением которой это поведение является. Воля субъектов правоотношения — не объект их взаимных притязаний, а объект воздействия со стороны норм объективного права, когда последнее осуществляет такое воздействие посредством правоотношения.

Материальное содержание правоотношения составляет то общественное отношение, которое им закрепляется. У этого общественного отношения может быть свой собственный объект. Так, в отношениях общественного производства, которые имеют для права решающее значение, в качестве объекта выступают средства производства. Иногда предметом правового регулирования становятся идеологические отношения. У таких отношений может и не быть своего собственного объекта. Но нередко он имеется и в отношениях подобного рода. Так, в отношениях, возникающих в связи с созданием произведений науки, литературы или искусства, есть такой объект, как творческое произведение, выраженное вовне при помощи определенной формы. В этом смысле мы можем говорить, что общественные отношения такого рода также имеют свой материальный объект. Когда эти общественные отношения подвергаются правовому регулированию и приобретают вид правовых отношений, то их материальный объект становится материальным объектом правоотношения. Таким образом, материальный объект правоотношения— это тот объект, которым обладает лежащее в его основе и закрепляемое им общественное отношение.

Проведение четкой границы между юридическими и материальными объектами правоотношения имеет существенное как теоретическое, так и практическое значение.

231

Прежде всего, на юридический объект (поведение обязанных лиц) правоотношение воздействует непосредственно, тогда как на материальный объект (например, вещи) правоотношение может воздействовать не непосредственно, а лишь через поведение его участников. Именно таким способом право выполняет свою активную роль в обеспечении неуклонного роста социалистического производства, осуществляемого путем как создания новых, так и максимально эффективного использования наличных технических средств. Создают новую технику и используют ее люди, а не право. Но, воздействуя на поведение людей как участников правоотношений, нормы права обеспечивают такое направление их деятельности, которое необходимо для дальнейшего развития и роста социалистической техники. Разграничивая материальные и юридические объекты в теории, мы получаем, таким образом, возможность правильно определить столь важные для практики формы активного воздействия норм права и правоотношений на базис, а также на производительные силы социалистического общества.

Далее, если бы дело ограничивалось только материальным объектом, это нередко приводило бы к тому, что существенно различные по своему характеру правоотношения имели бы один и тот же объект[14]. Так, в случае хищения государственного имущества последнее становится материальным объектом уголовного преступления, продолжая оставаться материальным объектом права государственной собственности и права оперативного управления того госоргана, в обладании которого оно находилось. Перед нами три вида правоотношений, у которых имеется один и тот же материальный объект. Но их юридические объекты различны, поскольку управомоченные субъекты каждого из перечисленных правоотношений могут притязать на различные действия обязанных лиц. Именно таким путем различные виды правоотношений могут быть разграничены не только по их содержанию, но и по их объектам.

Необходимо, наконец, обратить внимание еще на одно весьма существенное обстоятельство. Дело в том,

232

что не все общественные отношения, регулируемые правовыми нормами, имеют свой материальный объект.

Так, например, у многих правоотношений в области государственного, административного, уголовного и процессуального права нет особого материального объекта. Поэтому, если бы в качестве объекта правоотношения мог выступать только материальный объект, пришлось бы признать, что в ряде случаев правоотношения, а значит, и заключенные в них права и обязанности, являются безобъектными. Но право без объекта, право, которое ни на что не направлено, — какое же это право? В действительности же дело обстоит таким образом, что у правоотношения может отсутствовать материальный объект, если его нет у регулируемого правом общественного отношения, но в то же время всякое правоотношение имеет свой юридический объект — то поведение обязанного лица, на которое может притязать управомоченный. Таким образом, лишь путем разграничения материальных и юридических объектов мы избавляемся от лишенного какого бы то ни было смысла вывода о возможности существования безобъектных правоотношений.

Изложенные взгляды на объект правоотношения отнюдь не являются господствующими, хотя признание поведения людей единственно возможным юридическим объектом правоотношения все более пробивает себе дорогу как в советской юридической литературе[15], так и в некоторых работах юристов стран народной демократии[16]. Противники этих взглядов выступают в первую очередь против отстаиваемой здесь точки зрения, согласно которой юридическим объектом правоотношения может быть поведение и только поведение обязанного лица. На некоторых, наиболее важных возражениях такого рода представляется целесообразным остановиться специально.

233

Во-первых, отмечалось, что теория действия не представляет собой чего-либо нового, а воспроизводит соответствующую буржуазную теорию, направленную на затушевывание эксплуататорской сущности капиталистических отношений, прежде всего эксплуататорской сущности капиталистической собственности (Н.Г. Александров)[17]. Эта теория, говорит Н.Г. Александров, приводит к выводу, что «и бедняк и капиталист имеют равные права, поскольку объект права — не имущество, а действие или воздержание от действий, и, следовательно, уже не имеет значения вопрос о том, какая собственность у бедняка и у капиталиста»[18].

Известно, что концепция объекта-действия служит в буржуазной юриспруденции маскировочным целям. Ну, а разве концепция объекта-вещи в той же буржуазной юриспруденции служит иным, разоблачительным целям? У бедняка право на действие и у капиталиста право на действие, следовательно, они равны, — так критикует эту теорию Н.Г. Александров. Но если бы мы то же самое сказали о вещи («У бедняка право на вещь и у капиталиста право на вещь»), Н.Г. Александров, вероятно, потребовал бы, чтобы было указано, о каких именно вещах идет речь, — закономерный вопрос в устах советского юриста-марксиста, отстаивающего свою собственную, ни у кого не заимствованную теорию объекта-вещи! Но ведь тот же вопрос нужно ставить и в отношении действия. На какие действия трудящихся приобретает право капиталист? На их трудовую деятельность, создающую капиталисту прибавочную стоимость, — закономерный ответ в устах советских юристов-марксистов, отстаивающих свою собственную, ни у кого не заимствованную теорию объекта-действия!

Во-вторых, указывалось на то, что данная теория, объявляя объектом права поведение, фактически превращает в объект самого человека, что находится в явном противоречии с подлинной сущностью социалистических общественных отношений и социалистического демократизма (И. В. Павлов)[19].

234

Авторы этого возражения упускают из виду, что человек и| его поведение — не одно и то же, что, далее, объектом каждого данного правоотношения является не поведение человека в целом, а лишь то единичное действие или их совокупность, на которые вправе притязать управомоченный, и что, кроме того, даже авторы, не разделяющие данной теории, не могут не признать, что в ряде случаев объектом правоотношения бесспорно являются действия[20], а это было бы невозможно, если бы подобная позиция приводила к превращению в объект самого человека. Ко всему этому следует присовокупить ссылку еще на одно в высшей степени важное обстоятельство. Сторонники теории объекта-действия считают, что поскольку правоотношения являются не отношениями человека к вещи, а отношениями между людьми, то и их объектом может быть лишь поведение людей, а не сами вещи. Стало быть, необходимой предпосылкой признания поведения объектом является признание носителя этого поведения — человека субъектом права. В тех же общественно-экономических формациях, в которых человек объявляется объектом права, он приравнивается к вещи. Servi res sunt — говорили римляне. В буржуазной юриспруденции человека тоже иногда объявляют объектом права те авторы, которые основное место среди объектов отводят вещам. Так, среди четырех групп объектов, перечисленных Беккером, на первом месте фигурируют люди[21], а Барон делит все возможные объекты правоотношения на две группы: «а) собственная личность каждого человека... б) все, что следует отличать от личности управомоченного...»[22], куда относятся и вещи. Все эти обстоятельства нужно принять во внимание, прежде чем выдвигать против теории объекта — действия обвинения, которые с гораздо большим успехом могли бы быть выдвинуты против теории объекта — вещи.

235

В-третьих, подчеркивалось и то, что неубедительны аргументы, приводимые в обоснование данной точки зрения. За этими аргументами, писал И. Б. Новицкий, «по-видимому, скрывается неправильное распространение бесспорного положения, что правоотношение возможно только между лицами, также и на понятие «воздействия». Между тем «воздействие» есть отношение фактическое; «воздействовать» можно и на вещь (например, посредством использования, уничтожения вещи и т.д.)»[23].

Воздействие может быть, конечно, и фактическим. Но право тоже оказывает воздействие на общественные явления, на которые оно направлено, и такое воздействие, безусловно, является юридическим, а не фактическим. Когда И. Б. Новицкий писал, что на вещь нельзя воздействовать юридически, но на нее можно воздействовать фактически, посредством использования, уничтожения и т.п., то он тем самым лишь подтверждал то, что стремятся доказать авторы критикуемой им теории, а именно, что вещь является материальным, а не юридическим объектом правоотношения.

В-четвертых, обращалось внимание на то, что теория действия не выдерживает критики с практической точки зрения. «Нельзя отрывать производственные отношения от объектов правоотношений. Производственные отношения — это прежде всего отношения по поводу средств производства. В юридических отношениях средства производства— это объекты правоотношений» (Н.Г. Александров)[24]. «Вне участников отношений собственности и тех имуществ, по поводу которых возникает и существует право собственности, нельзя было бы понять его содержания» (А.К. Юрченко[25]). «Когда мы говорим об объекте правоотношения, надо в первую очередь исходить из потребностей практики. А с этой точки зрения объектом права собственности явится всегда вещь, а не воздержание» (С.Н. Братусь)[26].

Все эти соображения сами по себе бесспорно правильны. Но они ни в какой мере не опорочивают отстаи-

236

ваемой нами теории, так как последняя не считает вещи юридическими, но признает их материальными объектами правоотношений в тех случаях, когда такие объекты (имеются в самом, регулируемом правом реальном общественном отношении. Следовательно, материальным объектом производственных отношений, урегулированных нормами права, являются средства производства (а это в полной мере выражает связь правоотношений с производственными отношениями, которую имеют в виду Н.Г. Александров и А.К. Юрченко), как и, говоря более общим образом, материальным объектом отношений собственности является всегда та или иная вещь (а это в полной мере отвечает запросам практики, о которых говорит С.Н. Братусь).

В-пятых, приводилось еще и то соображение, что признание юридическим объектом поведения людей влечет за собою отождествление объекта правоотношения с его содержанием. Так, С.Ф. Кечекьян, отметив, что «объект права — это нечто отличное от содержания права или содержания правоотношения»[27], заявляет, что «содержанием права, действительно, всегда являются действия других лиц, но объект права, т.е. предмет, на который направлено правовое господство, не совпадает с этими действиями, не тождествен содержанию права»[28]. Ю.К. Толстой говорит по этому поводу следующее: «Объектом правоотношения О.С. Иоффе и Я. М. Магазинер считают поведение обязанного лица... В связи с этим возникает вопрос: как разграничить содержание и объект обязанности участника правоотношения? Содержанием обязанности как раз и является предписанное (еще не совершенное!) обязанному лицу поведение. У О.С. Иоффе и Я.М. Магазинера то же самое поведение является объектом обязанности. Но разве одно и то же поведение может быть одновременно и содержанием обязанности и ее объектом?»[29].

237

Оба автора при этом не замечают различия между возможным и реально совершающимся поведением. Если же учесть это различие, то сразу станет понятным, что никакого отождествления объекта и содержания правоотношения здесь не происходит, ибо содержание правоотношения составляют права и обязанности, т.е. возможное поведение, а объект — это реально совершаемые действия, т.е. действительное поведение. Но совершаемые действия являются наличными, а не уже совершенными или возможными. Следовательно, они не совпадают ни с содержанием субъективных прав (возможное поведение), ни с фактом прекращения правоотношения, который наступает после того, как соответствующие действия были совершены. Попытка Ю.К. Толстого отвергнуть этот аргумент ссылкой на то, что «совершившееся поведение... всегда может быть расчленено на поведение, которое уже было или еще не было совершено»[30], несостоятельна. Возможность такого «расчленения» означала бы, что в современной действительности вообще ничего не совершается, а все относится либо к прошлому, либо к будущему.

Характерно, однако, что авторы, проявляющие такую щепетильность в размежевании объекта и содержания правоотношения, нисколько не смущаются тем, что сами допускают их отождествление. С.Ф. Кечекьян, например, вначале говорит, что содержание правоотношения образуют действия его участников[31], а затем приводит действия обязанных и управомоченных лиц в качестве самостоятельных разновидностей объектов правоотношений[32]. Более того, он прямо указывает, что «когда объектом права является действие или бездействие обязанного лица, то объект права совпадает с содержанием права»[33]. Аналогичное смешение понятий, допускаемое Ю.К. Толстым, уже было в литературе отмечено В.К. Райхером. Он говорил по поводу концепции Ю.К. Толстого: «С одной стороны, правоотношение рас-

238

сматринается как «форма» общественного отношения, а это означает, что общественное отношение является «содержанием» правоотношения. С другой стороны, то же самое общественное отношение рассматривается как «объект» правоотношения. Отсюда следует, что при сохранении в теории правоотношения обоих понятий («содержания» и «объекта») объектом правоотношения является его же собственное содержание. При сохранении же только одного из этих понятий и отказе от другого правоотношение оказывается либо бессодержательным, либо безобъектным»[34]. Из всего этого видно, что рассматриваемые положения не являются приемлемыми ни в их полемической части, ни с точки зрения основанных на них позитивных выводов.

Таким образом, критика теории объекта-действия, представленная приведенными соображениями, ни в какой мере ее не опровергает и не колеблет. Посмотрим, однако, какие положительные взгляды противопоставляются данной теории.

Господствующий взгляд на понятие объекта таков, что объект есть то, по поводу чего устанавливаются правоотношения. Сообразно с этим утверждается, что объектами правоотношений (в том понимании, в каком мы говорим о юридических объектах) могут быть вещи, иные ценности, действия людей и т.п.[35]. Разумеется, если бы объектом правоотношений были «поводы», в связи с которыми они возникают, то тогда в этом качестве могли бы выступать и вещи, и иные ценности, и действия людей, и многое другое, ибо правоотношения действительно устанавливаются по самым разнообразным поводам. Однако повод, в связи с которым создается то или иное явление, отнюдь не есть его объект. Объектом может быть лишь то, на что данное явление направлено, на что оно воздействует. Кроме того, как правильно указывает Н.Г. Александров, «вещи и действия людей — это явления разного порядка, и совершенно недопустимо располагать их в одной плоскости, одинаково называя «объектами правоотношений»[36].

239

При более внимательном рассмотрении точки зрения самого Н.Г. Александрова выясняется, что автор признает волевое поведение людей как участников общественных отношений объектом воздействия для правовых норм[37]. Поскольку в другом месте он указывает, что «все нормы права реализуются в общественной жизни через правоотношения»[38], следует прийти к! выводу, что с точки зрения Н.Г. Александрова, поведение является также объектом воздействия со стороны правоотношения. Почему же в таком случае нельзя признать поведение объектом правоотношения? Оказывается, потому, что, во-первых, «вопрос об объекте правового воздействия не следует смешивать с совершенно другим вопросом, лежащим в иной плоскости, а именно — с вопросом о внешнем объекте (предмете) поведения людей...»[39]; во-вторых, даже «действующее советское законодательство (имеется в виду гл. III ГК РСФСР, именуемая «Объекты прав (имущества)». — Авт.) термин «объекты прав» применяет не в смысле объектов правового воздействия (правового регулирования), а только в смысле внешнего объекта поведения участников имущественных правоотношений»[40]; в-третьих, объект в этом смысле свойствен лишь имущественным отношениям и является главным признаком их отграничения от отношений неимущественных[41].

Необходимо прежде всего отметить, что объект в том смысле, в каком его понимает Н.Г. Александров, свойствен не только имущественным правам. Взять хотя бы право автора на неизменность его произведения. Неимущественный характер этого права сомнений не вызывает. Но у такого права есть свой «внешний» (по терминологии Н.Г. Александрова) объект, каковым является не вещь, а авторское произведение. Из этого следует, что наличие «внешнего» объекта не является специфическим признаком только имущественных отношений и что даже «внешним» объектом правоотношения не обязательно должны быть вещи (имущества). Из

240

этого следует также, что выводы о так называемом внешнем объекте нельзя базировать всецело и исключительно на гл. III Гражданского кодекса. Нельзя упускать из виду, что в этой главе речь идет лишь об объектах имущественных отношений, ибо гражданский кодекс, как известно, личных неимущественных прав вовсе не касается, а потому и не предрешает вопроса об их объектах. Затем, названная глава действительно говорит, о «внешнем» (или, как мы бы сказали, материальном), но не о юридическом объекте правоотношения, а потому она и не может служить решающим доказательством в пользу признания или, наоборот, отклонения той или иной точки зрения по данному вопросу.

Известно, что некоторые цивилисты предлагают не выделять в новых республиканских гражданских кодексах главы об объектах. Но если бы такое предложение было реализовано, то разве тем самым были бы упразднены материальные объекты гражданских правоотношений?

Наряду с этим возникает и другой более существенный вопрос — вопрос о том, что собою представляет вообще «внешний» объект правоотношения в трактовке Н.Г. Александрова.

Автор прямо говорит, что он имеет в виду не объект права, а объект поведения людей[42]. Как, однако, быть с объектом права, или, как мы его называем, с юридическим объектом правоотношения? С точки зрения Н.Г. Александрова надлежало бы прийти к выводу, что такого объекта вообще не существует, что у правоотношений нет своего объекта, что у них в лучшем случае имеется внешний объект, который к тому же является не объектом правоотношения, а объектом поведения его участников.

Выходит, следовательно, что все другие теории объекта (кроме теории объекта — действия) приводят к выводу либо о множественности объектов (вещи, действия и т.п.), либо о том, что единственно возможным объектом является вещь. Первый вывод неприемлем потому, что он объединяет разнородные явления и не учитывает неспособности предметов материальных

241

(вещей) выступать в качестве объекта явлений правовых. Второй вывод неприемлем потому, что он объявляет безобъектными подавляющую массу правоотношений, а допуская наличие объектов в имущественных правоотношениях, оказывается неспособным доказать, что даже в этой области имеются именно объекты правоотношений, а не объекты поведения. По i этим причинам теория объекта — действия, устраняющая все отмеченные несообразности, представляется нам единственно правильной.

Предыдущий | Оглавление | Следующий