Сегодня

Добавить в избранное

УНИВЕРСАЛЬНЫЙ УЧЕБНИК
 
Главная| Контакты | Заказать | Рефераты

Предыдущий | Оглавление | Следующий

§ 2. Состав правоотношения

I

Правоотношение обладает определенным составом, или, как принято обычно говорить, определенными элементами. Поскольку, однако, понятие элементов того

200

или иного явления предполагает, что они имеют для последнего одинаковое значение, между тем как образующие правоотношение элементы обладают различной значимостью, мы впредь будем пользоваться, на наш взгляд, более удачным понятием состава правоотношения[1].

Состав правоотношения образуют субъекты, между которыми оно устанавливается, его содержание, а также те объекты, на которые оно направлено.

Начнем с рассмотрения вопроса о субъектах правоотношения.

Правоотношения представляют собою особый вид общественных отношений. Вполне естественно поэтому, что оно может устанавливаться только людьми и только между людьми. Именно люди, а не кто иной, выступают в правоотношении в качестве управомоченных и обязанных лиц, т.е. в качестве носителей прав и обязанностей. Однако это, казалось бы, бесспорное, а с марксистско-ленинской точки зрения — аксиоматическое положение наталкивается на серьезные затруднения, как только мы пытаемся распространить его на конкретные виды правоотношений.

Когда правоотношение устанавливается между гражданами, его общественная природа как отношения между двумя лицами, двумя субъектами сомнений не вызывает. Но участниками правоотношений могут быть не только граждане. В этом качестве нередко выступают государственные, кооперативно-колхозные и иные общественные организации. В связи с этим перед наукой теории права стоит задача разработать такую категорию, которая охватила бы собою всех возможных субъектов правоотношений, помимо граждан, и выявить те реальные общественные отношения людей, которые в таких случаях получают в категории правосубъектности свое юридическое выражение и закрепление.

В науке гражданского права функцию подобной общей категории выполняет понятие юридического лица. Но, во-первых, это понятие не имеет всеобъемлющего значения даже и для науки гражданского права. Известно, что в качестве субъекта гражданских правоот-

201

ношений может выступать и действительно выступает социалистическое государство, но оно рассматривается как особый субъект гражданского права. Во-вторых, наряду с гражданскими существуют и разнообразные иные правовые отношения, в которых не всегда участвуют граждане, но участники которых вместе с тем не являются юридическими лицами. Например, народный суд правами юридического лица не обладает, но он участвует в государственных, уголовно-правовых и процессуальных правоотношениях. Структурные подразделения и отделы министерств, совнархозов, местных органов власти тоже далеко не во всех случаях наделяются правами юридического лица, но и они участвуют в административных и в некоторых иных правоотношениях. Более того, определенные правоотношения возникают внутри организации, признаваемой юридическим лицом (например, между дирекцией и цехами завода, правлением и бригадами колхоза), что исключает возможность трактовки таких правоотношений, как отношений между юридическими лицами. Юридическая личность той или иной организации составляет необходимую предпосылку ее участия в имущественных отношениях[2]. За этими пределами организация может быть участником правоотношений, хотя бы она и не признавалась юридическим лицом.

Следовательно, категория юридического лица явно недостаточна для объяснения в плане науки теории права правосубъектности в тех случаях, когда в качестве ее носителей выступают не граждане, а различные организации трудящихся. Не подлежит, однако, сомнению, что если перед нами организация трудящихся, образование которой дозволено советскими законами, она должна быть признана субъектом советского права. Такой субъект не может быть, естественно, участником всех, без исключения, социалистических правоотношений, так как он образуется для достижения строго определенных целей, характером которых и определяется круг

202

доступных для него правовых отношений социалистического общества. Но в те или иные, очерченные стоящими Перед ним задачами правоотношения этот субъект действительно вступает. Какие же именно общественные свойства придают ему качество правосубъектности?

Поскольку правоотношение является отношением общественным и поскольку в связи с этим его участниками могут быть только люди, закон признает субъектами права либо отдельных индивидов, либо их коллективные образования[3].

Однако не всякий коллектив людей является субъектом права. Так, например, семья — это определенный коллектив, но она не признается единым субъектом ни в одной из отраслей советского права. Вместе с тем отдельные индивиды иногда становятся субъектами правовых отношений не в своем общем качестве граждан, а потому, что они выступают в особом качестве — как участники коллективных общественных образований. Когда, например, председатель исполкома отдает рас-

203

поряжение (в пределах свой компетенции) заведующему отделом того же исполкома, между ними возникает определенное (в данном случае административное) правоотношение. Это правоотношение сохраняется, как бы ни изменялся его персональный состав (в частности, и после замены данных должностных лиц другими должностными лицами), ибо оно установлено между двумя субъектами не просто как гражданами, а как участниками коллективных общественных образований. Ввиду этого не только понятие коллектива, но и понятие индивида как субъекта права нуждается в специальном анализе.

Субъект права, не являющийся отдельным индивидом, должен представлять собою коллективное образование людей. Иначе он не мог бы быть участником правоотношений как отношений общественных и, следовательно, не был бы субъектом права. Но и коллектив становится субъектом права лишь при наличии у него определенных общественных и юридических качеств.

Юридическое качество такого- коллектива заключается в признании за ним правосубъектности со стороны действующего законодательства. Без этого признания нет субъекта права, а имеются объединения лиц, либо не являющиеся носителями правосубъектности, либо вообще запрещаемые и преследуемые законом. Само собою при этом разумеется, что, решая данный вопрос в законе, социалистическое государство исходит всецело и исключительно из того, насколько признание субъектом права данного коллектива соответствует интересам рабочего класса и всех трудящихся.

Правосубъектность коллектива означает, что последний рассматривается законом как единое лицо. Поэтому такой коллектив не может быть простым соединением его участников, его воля не может рассматриваться как сумма воль, а его цель — как сумма целей последних. Для признания коллективного образования субъектом права со стороны действующего законодательства необходимо, чтобы самая его организация обеспечивала единство воли и цели данного коллектива. Реальное единство людского коллектива как общественного образования только и может позволить оформить его право-

204

субъектность в законе, если это соответствует интересам, на страже которых стоит социалистическое государство.

Следовательно, коллективный субъект права — это не всякое, а лишь такое признаваемое законом общественноеобразование, которое обладает единством воли и цели, обеспечиваемым определенной системой его организации[4].

Признание законодательством социалистических государств коллективных образований субъектами права важно прежде всего для надлежащего организационно-правового оформления деятельности самого государства, его органов, структурных подразделений последних. Это признание создает также существенные правовые предпосылки для образования и всемерного развития различных общественных коллективов трудящихся — кооперативно-колхозных организаций, добровольных обществ и т.д. Оно способствует, наконец, упрочению связей между государственным аппаратом и общественными организациями трудящихся. В частности, задача повышения роли Советов как массовых организаций трудя-

205

щихся, поставленная в решениях XXI съезда партии, предполагает широкое развертывание деятельности образуемых при Советах различных общественных комиссий— по осуществлению общественного контроля за деятельностью в области жилищного строительства, торговли, культурного обслуживания населения и т.д. Для обеспечения успешной работы таких комиссий необходимо точно определить их права и функции, а это требует определенного организационно-правового оформления в качестве единого целого упомянутых и разнообразных других общественных организаций, через которые широкие слои населения могут вести работу по управлению государством.

Отмеченные моменты и определяют важную роль коллективных образований как субъектов социалистического права.

Переходя к правосубъектности индивида, надлежит отметить, что и она является не естественным, а общественно-юридическим качеством последнего.

Юридическое качество правосубъектного индивида заключается в признании за ним правосубъектности со стороны действующего законодательства. Известно, например, что по советскому законодательству индивид может быть субъектом имущественных прав с момента рождения, субъектом уголовной ответственности — в виде общего правила по достижении 16 лет, субъектом брачных правоотношений — обычно лишь начиная с 18-летнего возраста и т.д. Значит, одно и то же лицо с точки зрения действующих в СССР законов признается способным быть субъектом одних и не признается способным быть субъектом других правоотношений. Если правосубъектность индивида для данной области общественных отношений законом не признана, то в этой области он и не может выступать в качестве субъекта права. Но и самое решение указанного вопроса в законе зависит не от естественных свойств индивида как человека, а от характера реальных общественных отношений, участником которых он является.

Раб — человек. Но его классовое положение в рабовладельческом обществе таково, что у него не было никаких прав, он не признавался субъектом права. В буржуазном обществе закон объявляет субъектами права

206

всех людей. Но какою пропастью отделены друг от друга по их фактическому положению капиталист и рабочий, формально признаваемые равноправными субъектами! Трудящийся в условиях капитализма, являясь субъектом права, фактически лишен возможности приобретать и осуществлять подавляющее большинство прав, приобретение которых дозволяется буржуазным законом. Трудящийся в условиях социализма — хозяин своей жизни, он не только признается субъектом права, но и действительно пользуется многообразными правами, приобретение и осуществление которых ему гарантирует и закон, и самая структура (экономическая и политическая) социалистического общества.

Общественная природа индивида в социалистическом государстве, служащая реальной предпосылкой признания его субъектом права, состоит в том, что он является членом нового общества, гражданином социалистического государства. Что же касается признания его способным быть субъектом правового отношения данного конкретного вида, то на решение в законе этого вопроса влияют такие обстоятельства, как возраст, вменяемость и т.п. Кроме того, как уже было отмечено, индивид иногда выступает в качестве субъекта правоотношений не просто потому, что он является гражданином, а потому, что он выполняет определенные функции в правосубъектном коллективном общественном образовании. Все это должно быть принято во внимание в общей характеристике индивида как субъекта права.

Индивид как субъект права — это лицо, которое признается законом способным вступать в пpавоотношения либо в качестве гражданина, либо в качестве носителя определенных функций в коллективном общественном образовании. В соответствии с установившимися принципами международного общения такая способность признается нашим государством также и за лицами, не обладающими советским гражданством, за исключением тех правоотношений, участниками которых они быть не могут по прямому указанию закона или международного соглашения.

В только что разъясненном смысле и следует понимать сформулированное ранее общее правило о том,

207

что субъектами права, участниками правоотношений могут быть либо индивиды, либо их коллективные образования.

Признание правосубъектности за индивидом в социалистическом государстве обеспечивает необходимые правовые предпосылки удовлетворения материальных и культурных потребностей личности, ее активного участия в политической и общественной жизни страны, в пользовании всеми благами, которыми личность обеспечивается в социалистическом обществе. В правосубъектности граждан социалистических государств находит одно из своих юридических выражений свойственная этим государствам «забота об общем благе народа, о всестороннем развитии человеческой личности в условиях коллектива...»[5].

Субъект права — это лицо, способное быть участником правоотношений, способное выступать в качестве носителя права и обязанностей. В то же время способность обладать правами и обязанностями именуется правоспособностью. На этом основании некоторые авторы пришли к выводу, что «правоспособность и правосубъектность — равнозначные понятия»[6]. Однако согласиться с таким выводом едва ли возможно.

Природа некоторых субъективных прав такова, что они могут принадлежать одному лицу, но осуществлять их от имени и в интересах последнего вполне способно какое-либо другое лицо. Такой характер носят, в частности, имущественные права. Это обстоятельство позволяет в области гражданского права, регулирующего имущественные отношения, наделять правосубъектностью лиц (детей и душевнобольных), которые способны обладать имущественными правами и обязанностями, но неспособны самостоятельно осуществлять их. с тем, что осуществление прав и обязанностей в таких случаях обеспечивается при помощи определенных других лиц (родителей, опекунов или попечителей). Поэтому в общей характеристике правосубъектности

208

в науке гражданского права принято различать правоспособность как способность иметь права и обязанности и дееспособность как способность осуществлять их. Впоследствии названные категории были перенесены на почву науки теории государства и права, как якобы имеющие значение для характеристики правосубъектности вообще, а не только одной гражданской правосубъектности. Такую тенденцию нельзя, однако, признать правильной, так как она является результатом до сих пор еще не изжитого полностью положения, когда учение о правоотношении опирается лишь на материалы гражданского права.

В самом деле, достаточно выйти за пределы имущественных правоотношений, как сразу же утратит какой бы то ни было теоретический и практический смысл разграничение правоспособности и дееспособности. Действительно, можно ли считать, что лица, не достигшие брачного совершеннолетия, обладают брачной правоспособностью, но лишены брачной дееспособности или что лица, не достигшие 18-летнего возраста, в области избирательных прав правоспособны, но недееспособны? Указанные лица в области названных правоотношений вообще не являются субъектами права, и потому, рассуждая на цивилистическом языке, следовало бы признать, что у них нет ни право- ни дееспособности[7]. Тот, кто считается способным быть субъектом брачных,

209

избирательных и других подобных прав, способен как обладать ими, так и осуществлять их, причем он может осуществлять их только лично, но не посредством каких-либо иных лиц. Значит, самая правосубъектность как способность быть носителем прав и обязанностей включает в себя также способность к их самостоятельному осуществлению. Только такое определение правосубъектности и может получить отражение в науке теории права, призванной формулировать правила и принципы, имеющие общее значение для всех отраслей права и не ограниченные в своем действии только какой-либо отдельной юридической дисциплиной.

Но если это общее определение, то не опровергается ли оно данными гражданского права, знающего правосубъектных лиц, которые вместе с тем не обладают способностью самостоятельно осуществлять свои права и обязанности?

Следует прежде всего отметить, что и ,в гражданском праве разграничение право- и дееспособности применимо отнюдь не ко всем его субъектам. Известно, что правоспособных, но недееспособных юридических лиц вообще не бывает. Правосубъектность юридических лиц сама по себе включает обе указанных способности, и потому их разграничение в данном случае лишено оснований даже с гражданскоправовой точки зрения.

Такое разграничение необходимо лишь в применении к гражданам, которые, обладая правоспособностью, могут быть иногда лишены гражданской дееспособности. Но следует ли отсюда, что тем самым гражданская правосубъектность становится равнозначной одной лишь гражданской правоспособности? Мы думаем, что не следует.

Недееспособными, но правоспособными лицами в гражданском праве признаются дети и душевнобольные. Признавая их субъектами права, гражданский закон предусматривает либо назначение к ним опекунов и попечителей, либо возложение соответствующих функций на родителей. Почему? Вероятно, только потому, что правосубъектность вне ее осуществления лишается своего действительного, реального содержания. Но правосубъектность неосуществима при одной только правоспособности, и потому она не была бы право-

210

субъектностью, если бы она не воссоединяла в себе способности иметь права и обязанности со способностью самостоятельно осуществлять их. Поскольку же у детей и душевнобольных нет дееспособности, последняя восполняется при помощи дееспособности других лиц[8].

Таким образом, гражданская правосубъектность, как и всякая правосубъектность вообще, включает в себя способность как обладания правами и обязанностями, так и их осуществления. Ее особенность заключается только в том, что обе названных способности здесь не обязательно должны совпадать в одном лице и могут быть воссоединены благодаря способностям, принадлежащим другим лицам. Однако, поскольку они так или иначе все же должны быть воссоединены, отмеченная особенность субъектов гражданского права ни в какой мере не опровергает общего определения правосубъектности, приведенного ранее[9].

211

Имея в виду субъектный состав правоотношений, их можно было бы разделить на два типа. В правоотношениях одного типа участвует определенное управомоченное и противостоящее ему определенное обязанное лицо. Таковы, например, налоговые правоотношения, участниками которых являются налогоплательщик и государство в лице соответствующих финансовых органов. В правоотношениях другого типа определена только личность управомоченного при отсутствии такой же определенности на стороне обязанных лиц. Таковы, например, правоотношения собственности, участниками которых являются сам собственник как носитель права и противостоящие ему все другие лица как носители обязанностей.

В учении о правоотношении внимание исследователя обычно устремляется на правоотношения первого типа, поскольку все характерные для правоотношения признаки выявлены здесь с гораздо большей четкостью и наглядностью. Между тем для того, чтобы полученные таким путем выводы не оказались полностью опровергнутыми, необходимо проверить их правильность на правоотношениях второго типа. Только при этом условии может быть создано действительно общее учение о правоотношении.

В самом деле, перечисляя признаки, характерные для правоотношения, мы обращали уже внимание и на такие два свойственных ему признака, как то, что правоотношение всегда есть отношение между конкретными лицами и что взаимное поведение этих лиц всегда точно определено. Но как быть с приведенными признаками в применении к правоотношениям второго типа, в которых управомоченному противостоит неопределенный круг обязанных лиц? Сохраняются ли они и в данном случае или, быть может, эти признаки не имеют общего значения и присущи только правоотношениям первого типа?

212

Сомнения в конкретности правоотношений второго-типа возникают вследствие того, что, ориентируясь на правоотношения первого типа, исследователь под конкретным составом правоотношения понимает участие в нем отдельных, точно названных лиц. Но конкретность субъектного состава правоотношения выражается не в числе его участников, а в точной их определенности, каким бы ни было их число. Такая определенность существует и в правоотношениях второго типа, например, в правоотношениях собственности. Закон достаточно четко обозначает личность обязанного в правоотношениях собственности, когда он говорит: каждый обязан не посягать на принадлежащее данному субъекту право собственности. Никаких сомнений на этот счет не испытывает и практика. Когда, например, кто-либо привлекается к ответственности за причинение вреда имуществу другого, суд и не ставит вопроса о том, лежала ли на нем обязанность не причинять вреда: раз такая обязанность лежит на каждом, то она лежала,, естественно, и на правонарушителе.

Изложенное дает основание сформулировать первый. вывод по поводу сходства и различия между правоотношениями двух типов. Сходство состоит в том, что правоотношение каждого типа конкретизирует закрепляемое им общественное отношение. Различие же состоит в том, что правоотношение первого типа конкретизирует соответствующее общественное отношение индивидуальным методом, путем указания лишь на какое-либо отдельное обязанное лицо (или отдельных обязанных лиц), а конкретизация в правоотношениях второго типа достигается всеобщим методом,, путем возложения обязанности на всех.

Что же касается определенности поведения участников правоотношений, то необходимо учитывать различный характер функций, выполняемых субъектами правоотношений первого и второго типа.

Правоотношения первого типа устанавливаются обычно на какой-то определенный промежуток времени и рассчитаны на их реализацию в определенный момент (например, на уплату налогов к установленному сроку). Поэтому в таких правоотношениях совершение тех или иных активных, положительных действий может быть не только дозволено управомоченному, но и пред-

213

писано обязанному лицу. Так, например, процессуальное правоотношение есть правоотношение первого типа, ибо его субъектами являются суд и другие, точно обозначенные участники процесса. Оно рассчитано на определенные сроки, в пределах которых его участники могут, а если они несут соответствующие обязанности, то и должны совершить определенные действия.

Напротив, одна из характерных особенностей правоотношений собственности, как и всех других правоотношений второго типа, состоит в их длящемся, бессрочном характере. Едва ли нужно специально доказывать, что нельзя требовать от обязанных лиц непрерывного совершения положительных действий. Непрерывно от них можно требовать только одного — пассивного поведения, т.е. воздержания от совершения действий, посягающих на чужое право. Поэтому в правоотношениях второго типа управомоченный имеет возможность совершения положительных действий, тогда как обязанный выполняет только пассивную функцию воздержания. Для того же, чтобы возложить на обязанных активную функцию, необходимо, чтобы с ними было установлено какое-то иное правоотношение и именно первого типа. Так, например, собственник, сдавший свое имущество в ремонт, может требовать от контрагента по договору выполнения ремонтных работ, но уже как участник договорных правоотношений, а не правоотношений собственности.

Изложенное дает основание сформулировать второй вывод по поводу сходства и различия между правоотношениями двух типов. Сходство состоит в том, что правоотношения каждого типа точно определяют взаимное поведение их участников. Различие состоит в том, что правоотношение первого типа может определять поведение обоих его участников (управомоченного и обязанного) и как активное, и как пассивное, тогда как правоотношение второго типа определяет активное поведение только управомоченного субъекта, а на обязанных лиц им возлагается лишь пассивная функция — функция воздержания. Для возложения же на обязанное лицо активной функции необходимо, чтобы между ним и управомоченным на основе правоотношения второго типа и указанных в законе юридических фактов

214

возникло новое правоотношение — правоотношение первого типа.

Проводимое нами деление правоотношений на два типа позволяет подойти к разрешению наиболее спорного и наименее разработанного в учении о правоотношении вопроса — вопроса об уголовном правоотношении.

На основе норм уголовного права так же, как и на основе норм, входящих в состав всех других отраслей права, возникают определенные правоотношения. Мы придерживаемся того взгляда, что уголовное правоотношение возникает лишь в момент совершения преступления[10]. Его субъектами являются, с одной стороны гражданин, а с другой, государство. Государство выступает здесь как носитель права применить наказание и носитель обязанности ограничить применение наказания пределами, установленными в законе, а гражданин обязан подчиниться этой мере наказания и имеет право на то, чтобы она назначалась только за действительно-совершенное им преступление и не превышала установленного в законе предела. Таким образом, уголовное правоотношение есть правоотношение между определенными управомоченными и обязанными лицами, выполняющими как активные, так и пассивные функции. Его следует поэтому отнести к разряду правоотношений первого типа.

Но может быть необходимо поступить иначе и включить уголовное правоотношение в разряд правоотношений второго типа? В этом случае пришлось бы признать, что уголовное правоотношение возникает не в момент совершения преступления, а в момент издания уголовного закона, и его субъектный состав выглядел бы тогда следующим образом: на одной стороне государство и: обладатель охраняемого уголовным законом блага как управомоченные субъекты; на другой стороне все прочие лица как субъекты, обязанные не посягать на охраняемое благо.

Подобную конструкцию нельзя, однако, признать сколько-нибудь способной помочь разрешению интересующей нас проблемы. И дело здесь вовсе не в том,

215

что, как говорит Н.Г. Александров, «было бы нелепо всех лиц считать потенциальными правонарушителями...»[11], а это якобы пришлось бы сделать, если возникновение уголовного правоотношения приурочивать к моменту издания уголовного закона. Ведь уголовный закон сам по себе бесспорно обращен ко всему населению. Но разве это делается потому, что все лица рассматриваются как потенциальные преступники? Суть дела заключается в том, что, как мы уже видели, в правоотношениях обоих типов либо на одного участника правоотношения, либо на каждого из них возлагается выполнение определенных активных функций. В уголовном правоотношении, если бы оно возникало до момента совершения преступления, активную функцию не выполнял бы ни один из его субъектов. Лица, к которым обращен уголовный закон, призываются к воздержанию от совершения преступления. Государство по отношению к этим лицам никаких положительных актов на почве норм уголовного права не вправе производить до тех пор, пока кто-либо из них не совершит преступления. Наконец, обладатель блага, охраняемого уголовным законом, совершает определенные положительные действия, но он совершает их как участник не уголовных, а других правоотношений, поскольку уголовное право лишь охраняет его благо, но не регламентирует принадлежащих ему правомочий. Следовательно, уголовное правоотношение, если бы оно возникало до момента совершения преступления, было бы таким правоотношением, ни один из участников которого ничего не мог и не должен был бы делать. Но таких правоотношений в природе не бывает. Вот почему следует признать, что юридическим фактом, приводящим к возникновению уголовного правоотношения, является факт совершения преступления, а по своему субъектному составу и по характеру выполняемых последним функций оно представляет собою правоотношение первого типа.

II

Вслед за субъектным составом правоотношения необходимо перейти к характеристике его содержания.

216

В предшествующем изложении мы пытались показать, что правоотношение, рассматриваемое как явление надстроечное, представляет собою вид или форму, в которой проявляется урегулированное правом общественное отношение. Из этого следует, что содержание всякого правоотношения в конечном счете составляет то общественное отношение, которое им закрепляется.

В литературе уже обращалось внимание на то, что если одни общественные отношения вначале существуют сами по себе и лишь при определенных условиях принимают вид правоотношений, то другие общественные отношения только и могут существовать как отношения правовые. Так, М.С. Строгович пишет: «...отношение суда и подсудимого, следователя и обвиняемого не может возникнуть и существовать иначе, как в форме уголовно-процессуального правоотношения...»[12]. Аналогичные примеры можно было бы привести и из других отраслей советского права. Но было бы неправильно делать на этом основании вывод, что в таких правоотношениях нет своего содержания и что они не являются общественными отношениями, урегулированными нормами права, а создаются самими юридическими: нормами. Для возникновения таких правоотношений требуются определенные юридические факты, которые наступают в реальной общественной жизни и не создаются нормой права, а лишь признаются ею. Возникшие правоотношения регулируют определенную деятельность людей, которая протекает в рамках юридических норм подчиняется им, но не творится самими правовыми нормами. Правда, вне правоотношений подобные действия не могли бы быть совершены, но от этого они не утрачивают характера реальных действий и не становятся творением самого права. Поэтому и с учетом отмеченных явлений остается непоколебленным тот вывод, что в известном смысле любое правоотношение имеет свое материальное содержание, каковым является закрепляемое и регулируемое им реальное общественное отношение.

Это общественное отношение опосредствуется волевым содержанием правоотношения. Правоотношения

217

возникают на основе юридических норм. Тем самым воля господствующего класса, будучи выраженной в нормах права, индивидуализируется в возникающих в соответствии с ними правоотношениях.

В этом смысле, в смысле классовой (объективной) воли правоотношение является волевым. Нельзя, однако, признать правильным мнение тех авторов, которые считают правоотношение волевым не только потому, что оно возникает на основе правовых норм, выражающих государственную волю (объективная воля), но и потому, что оно всегда устанавливается по воле самих участников правоотношений (субъективная воля). Это мнение не подтверждается порядком установления ряда правоотношений. Возникновение гражданских обязательств из причинения вреда происходит помимо воли потерпевшего, а иногда и помимо воли причинителя, если вред причиняется случайно, но согласно указаниям закона должна наступить обязанность по его возмещению. При возникновении уголовного правоотношения волевой акт (преступление) совершает только один из его будущих участников — преступник, но воля преступника направляется на совершение преступления, а вовсе не на установление правоотношения, возникающего помимо и против его воли. Осуществление правоотношения действительно немыслимо без волевых актов его управомоченного субъекта или лиц, которые представляют интересы последнего. Но правоотношение может прекратить свое существование и без его осуществления (например, в результате истечения исковой давности в гражданском праве или погасительной давности в уголовном праве), и тогда даже такая субъективная воля не войдет в содержание правоотношения. Вот почему правоотношение следует рассматривать как волевое отношение не с точки зрения субъективной воли его участников ( она может и отсутствовать в конкретных правоотношениях), а с точки зрения объективной воли, воли государства, выраженной в юридических нормах, на основе которых правовые отношения устанавливаются[13].

218

Волевое содержание правоотношения выражается при помощи его юридического содержания, которое, на наш взгляд, воплощается в субъективных правах и обязанностях его участников.

Юридическое содержание норм права представлено сформулированными в них общими правилами поведения, которые в правоотношении приобретают значение конкретных правил, адресованных его участникам. Но желательное и должное поведение участников правоотношения фиксируется в их субъективных правах и обязанностях. Поэтому последние и составляют юридическое содержание правоотношения.

Специфика правового отношения в том и состоит, что его участники выступают в качестве носителей прав и обязанностей.

219

Изменение или прекращение прав и обязанностей его субъектов влечет за собой изменение или прекращение самого правоотношения. Следовательно, и с этой стороны отстаиваемый взгляд на юридическое содержание правоотношения выдерживает испытание и проверку.

Тем не менее он разделяется далеко не всеми авторами, хотя все чаще воспроизводится как единственно правильный и в общей, и в специальной юридической литературе последнего времени. Из работ, в которых он подвергся критике в недавние годы, назовем статью В. П. Мозолина «О гражданско-процессуальном правоотношении», опубликованную в № 6 журнала «Советское государство и право» за 1955 год. Усматривая основной недостаток некоторых определений гражданского процесса в том, «что в них искусственно разобщены неразрывно связанные между собою явления — процессуальная деятельность субъектов процесса и процессуальные правоотношения», В. П. Мозолин вину за такое положение возлагает на распространенный в литературе взгляд, «согласно которому в содержание правоотношений не включаются действия их субъектов»[14]. Сам же он приходит к иному выводу, воспроизводя фактически те взгляды, которые еще в своих довоенных работах отстаивал по этому поводу М. М. Агарков[15]. «Под любым общественным отношением.., — пишет В. П. Мозолин, — нужно понимать не только положение людей, которое они занимают при совершении действий, но вместе с тем и их взаимоотношения, проявляющиеся в совершении разного рода действий. Действия людей составляют содержание всех без исключения общественных отношений»[16].

Мы должны прежде всего отметить, что не усматриваем неизбежной связи между теми определениями советского гражданского процесса, которые В. П. Мозолин признает ошибочными, и критикуемым им взглядом на юридическое содержание правоотношения. Сторонники этого взгляда вовсе не исключают поведение людей из их взаимных отношений, но, считая поведение необходимым элементом правоотношения, не признают

220

его лишь содержанием последнего. Поэтому, опираясь на данную теорию, трудно, если не невозможно, доказать, что процессуальные отношения и процессуальная деятельность существуют как разобщенные явления.

Мы не можем также согласиться и с общетеоретическим выводом В. П. Мозолина о том, что юридическое содержание правоотношения образует поведение его субъектов.

Известно, что поведение само по себе лишено каких бы то ни было правовых признаков и приобретает их лишь вследствие указаний на юридическую значимость соответствующего поведения, содержащихся в нормах права. В частности, действия субъектов правоотношения приобретают юридическое значение только потому, что они совершаются в целях осуществления субъективных прав и в порядке выполнения обязанностей. Как же в таком случае сами эти действия могут воплощать в себе юридическое содержание правоотношения? И не потому ли В. П. Мозолин вынужден в конце концов заявить, что «содержанием правоотношений будут не только сами действия субъектов правоотношений, но вместе с тем и те права и обязанности, предоставленные законом, на основании которых субъекты правоотношений могут совершать свои действия»[17]. Получается, что правоотношение обладает двойным юридическим содержанием: его составляют и поведение субъектов, и их права и обязанности. Но тогда первое содержание по крайней мере подчинено второму, ибо действия совершаются в соответствии с правами и обязанностями! Значит, и с этой точки зрения решающее значение для содержания правоотношения имеют права и обязанности его участников, а не поведение последних. Но не в этом главное. Главное состоит в том, что содержание любого явления неотделимо от него и существует до тех пор, пока существует явление. Соответствует ли этому требованию поведение субъектов правоотношения? Возьмем то же гражданско-процессуальное правоотношение. Оно возникает с момента предъявления иска и прекращается в момент исполнения судебного решения. Как же быть с содержанием гражданско-процессуального отношения в те периоды его существования, когда никакие,

221

связанные с ним процессуальные действия не совершаются? Если бы мы сказали, что в этом случае речь должна идти о действиях, то следовало бы признать, что такое правоотношение оказывается временно лишенным своего содержания. Чтобы выйти из этого затруднительного положения, иногда указывают, что в таких случаях нужно говорить не о реальных, а лишь о возможных действиях. Но юридическая возможность и необходимость совершения определенных действий — это и есть не что иное, как права и обязанности. Поэтому они и только они могут быть признаны юридическим содержанием правоотношения[18].

Итак, юридическое содержание правоотношения образуют права и обязанности его участников. Но что собою представляют сами субъективные права и юридические обязанности?

Предыдущий | Оглавление | Следующий



[1] Ср. С. И. Вильнянский, Лекции по советскому гражданскому праву, Харьков, 1958, стр. 77.

[2] Ср. А. В. Венедиктов, О субъектах социалистических правоотношений, «Советское государство и право» 1955 г. № 6, стр. 23. В то же время необходимо учитывать, что хотя институт юридического лица — категория гражданского права, организация, являющаяся юридическим лицом, может быть участником и других, а не только гражданских правоотношений (см. там же).

[3] См. А. В. Венедиктов, Государственная социалистическая собственность, изд-во Академии наук СССР, 1948, стр. 615; С.Н. Бpатусь, Субъекты гражданского права, Госюриздат, 1950, стр. 32. В отличие от этого, С.Ф. Кечекьян подразделяет всех субъектов права не на индивидуальные и коллективные, а на индивидуальные и комплексные (см. «Правоотношения в социалистическом обществе», изд-во Академии наук СССР, 1958, стр. 91). Термин «комплексные» представляется автору более удачным в силу причин двоякого рода: во-первых, потому, что иногда субъекты такого характера образуются не коллективом людей, а лишь одним лицом, и, во-вторых, потому, что в соответствующий комплекс входят не только люди, но и имущество (см. там же). Однако первое соображение вообще лишено доказательственной силы, так как если субъект права представлен не коллективом, а одним лицом, то он является не «комплексным», а индивидуальным субъектом, хотя такой индивидуальный субъект и не совпадает с традиционным понятием физического лица. Что же касается второго соображения, то не следует забывать, что наличие определенного имущественного комплекса необходимо для образования коллективных субъектов гражданского права — юридических лиц, но не всех вообще коллективных субъектов. Кроме того, даже и для юридических лиц наличие определенного имущественного комплекса является предпосылкой их правосубъектности, но не самой правосубъектностью, так как субъекты права — это люди, действующие индивидуально или коллективно, но отнюдь не имущества Вот почему применение понятия «комплексные субъекты» представляется совершенно неоправданным.

[4] Теория коллектива как субъекта права принадлежит А. В. Венедиктову, который выдвинул ее для обоснования сущности советских юридических лиц (см. А. В. Венедиктов, Государственная социалистическая собственность, изд-во Академии наук СССР, 1948, стр. 589—593). Но если юридическое лицо есть коллектив, а, с нашей точки зрения, всякий не индивидуальный субъект права должен рассматриваться как коллектив, то не смешиваем ли мы тем самым правосубъектность общественных образований с гражданско-правовой категорией юридического лица? Подобный упрек мог бы сделать нам только тот, для кого коллектив, субъект права и юридическое лицо — понятия тождественные. Но мы уже неоднократно подчеркивали, что не всякий, а только определенным образом организованный коллектив становится субъектом права. Значит, понятия субъекта права и коллектива людей очень далеки от тождества. Добавим к этому, что не всякий коллективный субъект права является юридическим лицом, т.е. субъектом гражданского права. Юридическим лицом признается лишь такой организованный как единое целое коллектив, который обладает обособленным имуществом, выступает в обороте от собственного имени и самостоятельно несет имущественную ответственность. Коллектив, не обладающий перечисленными признаками, не будет и субъектом гражданского права (юридическим лицом), но он может быть признан субъектом других отраслей права, если он организован как единое целое и если такая организованность обеспечивает единство его воли и цели.

[5] «Внеочередной XXI съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет», т. I, Госполитиздат, 1959, стр. 55—56.

[6] С.Н. Братусь, Субъекты гражданского права, Госюриздат, 1950, стр. 6.

[7] В советской юридической литературе, насколько нам известно, только Ц.А. Ямпольская считает, что лица, не достигшие возраста, который необходим для признания за ними избирательного права, должны быть в области этого права признаны правоспособными, но недееспособными (см. Ц.А. Ямпольская, О субъективных правах советских граждан и их гарантиях, «Вопросы советского государственного права», изд-во Академии наук СССР, 1959, стр. 159 и сл.). Однако в чем суть такой правоспособности — понять едва ли возможно. Правоспособность есть способность иметь права и обязанности. С этим согласна и Ц.А. Ямпольская. Более того, она даже несколько расширяет традиционное определение, считая, что правоспособность — «фактическая возможность для гражданина пользоваться демократическими правами и свободами...» (там же, стр. 149). Но о какой способности иметь избирательные права или тем более о фактической возможности пользоваться ими можно говорить применительно к лицам, не достигшим возраста, необходимого для обладания такими правами? И не становится ли правоспособность, приписанная таким лицам, совершенно бессодержательной категорией?

[8] Иногда говорят, что опекуны и попечители своей дееспособностью восполняют правоспособность детей и душевнобольных только в области совершения распорядительных актов, а в остальных случаях (например, в случаях использования имущества или обнаружения находки) дети и душевнобольные осуществляют свои права совершенно самостоятельно (см., например, Ю. К. Толстой, К теории правоотношения, Л., 1959, стр. 11). Эти соображения приводятся в обоснование того взгляда, что правосубъектность — понятие, тождественное правоспособности. Ошибочность подобных аргументов проистекает из неправильного представления о функциях опекунов и попечителей. Последние призваны не только к участию в совершении распорядительных актов, но и к обеспечению совершения недееспособными любых действий в рамках закона. Поэтому, между прочим, они и несут ответственность за вред, причиненный их подопечными (ст. 405 ГК). Следовательно, правоспособность детей и душевнобольных восполняется дееспособностью опекунов и попечителей в области не только распорядительных актов, но и других форм осуществления их имущественных пран. Иначе дети и душевнобольные не могли бы быть признаны субъектами права. Значит, и в этом случае правосубъектность включает в себя как право-, так и дееспособность, с тем, однако, что правоспособность одних лиц восполняется при помощи дееспособности других лиц.

[9] Весьма своеобразно тезис о тождестве правосубъектности и правоспособности отстаивает С.Ф. Кечекьян. Доказательства автора сводятся к тому, что «понятие правоспособности включает в себя ьонятие дееспособности», что дееспособность — это всего лишь особый вид правоспособности («Правоотношения в социалистическом обществе», М., 1958. стр. 85). Мы не думаем, однако, что совмещение разнопорядковых понятий в одной плоскости способно сколько-нибудь помочь уяснению их смысла Автор квалифицирует дееспособность как вид правоспособности. Но все же остается бесспорным, что правоспособность — это способность иметь права и обязанности, а дееспособность — это способность приобретать права и осуществлять их. Поэтому и при том «совмещении», которое С.Ф. Кечекьян предпринял, ему все же надлежало бы ответить на вопрос, тождественна ли правосубъектность правоспособности в тех случаях, когда последняя не охватывает такого ее «вида>, каким, по мнению автора, является дееспособность?

[10] Ср. П.E. Hедбайло, О понятии применения норм советского права, «Советское государство и право» 1955 г. № 2, стр. 110.

[11] Н.Г. Александров, Законность и правоотношения в советском обществе, Госюриздат, 1955, стр. 89—90.

[12] М.С. Строгович, Уголовно-процессуальное право в системе советского права, «Советское государство и право» 1957 г. № 4, стр. 103.

[13] Некоторые авторы, говоря о волевой природе правоотношений, исходят из того, что последние заключают в себе взаимодействие социальной воли, воплощенной в законе, с индивидуальной волей самих участников правоотношений (см , например, А.К. Стальгевич, Некоторые вопросы теории социалистических правоотношений, «Советское государство и право» 1957 г. № 2, стр. 24). Такое взаимодействие действительно имеет место при осуществлении и во многих случаях установления правоотношений. Но в колоссальном числе случаев возникновение, а также прекращение правоотношений такого взаимодействия не требует. Стало быть, правоотношение может существовать при одной лишь социальной воле, без взаимодействия с индивидуальной волей.

Ю.К. Толстой, присоединяющийся к критикуемому нами взгляду, заявляет, что наличие так называемых прекращенных правоотношоний (т.е. отношений, прекратившихся помимо воли их участников) не опровергает тезиса о том, что правоотношение есть взаимодействие социальной и индивидуальной воли, ибо названные «правоотношения потому и оказываются прекращенными, что взаимодействие социальной воли, возведенной в закон, с индивидуальной волей не произошло» (Ю.К. Толстой, К теории правоотношения» Л., 1959, стр. 28). Но ведь прекратилось правоотношение, а не что-либо иное! Значит, данное явление не обязательно требует взаимодействия социальной и индивидуальной воли, чтобы обладать качеством правоотношения? Почему же наличие подобных случаев подтверждает, а не опровергает этот ошибочный тезис? К тому же речь, идет не о надуманных, а о таких случаях, которые имеют большое практическое значение. Достаточно вспомнить о давности, истечение которой погашает, помимо воли их участников, многие гражданские, уголовные и некоторые другие правоотношения. Неужели все это должно быть сброшено со счета при характеристике волевой природы правоотношений? И не правильнее ли, наоборот, признать, что, поскольку правоотношение есть результат правового урегулирования со стороны государства фактических отношений, государство может придать правовую силу этим отношениям не только по воле их участников, но и по своему собственному усмотрению, т.е. иногда даже против воли отдельных индивидов?

[14] «Советское государство и право» 1955 г. № 6, стр. 50.

[15] См. M.M. Агарков, Обязательство по советскому гражданскому праву, М., 1940, стр. 22—37.

[16]  «Советское государство и право» 1955 г. № 6, стр. 52.

[17] «Советское государство и право» 1955 г. № 6, стр. 53.

[18] Ю.К. Толстой в рецензии на книгу Л.С. Явича «Советское право — регулятор общественных отношений в СССР» предпринял своеобразную попытку примирить две концепции содержания правоотношения, из коих одна считает таким содержанием права и обязанности, а другая — поведение участников правоотношений. Он полагает, что признание содержанием правоотношения прав и обязанностей его участников — это элементарный тезис, который вообще никем не оспаривается. Но если одни авторы (например, О.С. Иоффе) считают возможным поставить точку на констатации этого элементарного факта, то другие авторы (например, M.M. Агарков и С.Н. Братусь) «переходят ко второму этапу научного исследования— определению содержания субъективных прав и обязанностей» и тем самым приходят к поведению как к содержанию правоотношения (см. «Правоведение» 1958 г. № 4, стр. 123).

Нужно прежде всего отметить, что Ю.К. Толстой неправильно освещает действительное положение вещей. Нельзя назвать ни одного автора, который, объявив права и обязанности содержанием правоотношений, не стремился бы выявить содержания самих прав и обязанностей. Следовательно, по поводу перехода к этому «второму этапу» исследования никаких разногласий между авторами не существует. Если, с той точки зрения, которую Ю. К. Толстой критикует, содержание правоотношения образуют права и обязанности, а содержание последних — возможное и должное поведение, то каждому ясно, что возможное и должное поведение составляет также содержание правоотношения. Действительный спор сводится к вопросу: что считать содержанием правоотношения — реальное поведение, как говорил M.M. Агарков, или только его возможность и дозволенность (права и обязанности), как утверждают критикуемые Ю.К. Толстым авторы.

[an error occurred while processing this directive]