Предыдущий | Оглавление | Следующий

§ 3. Юридические факты

I

Характеризуя юридическую норму, мы указывали, что она имеет общеобязательное значение не вообще, не абстрактно, а лишь для тех, повторяющихся общественных отношений, которые составляют предмет ее регулирования. Повторяемость конкретных отношений, регулируемых юридической нормой и становящихся вследствие этого правовыми отношениями, означает, что каждое из них в отдельности существует не извечно, а в определенный момент возникает и в определенный другой момент прекращается. Кроме того, уже возникшее правоотношение, прежде чем прекратиться, может оказаться подвергнутым тем или иным изменениям. При этом, поскольку допустимо существование только таких правоотношений, которые опираются на действующие юридические нормы, то и их возникновение, изменение и прекращение также может иметь место только при наступлении фактов, с которыми нормы права связывают подобные последствия.

Те факты, с которыми норма права связывает наступление указанных в ней юридических последствий, называются юридическими фактами.

Обычно понятие юридических фактов определяется в литературе несколько по-иному, а именно как факты, с которыми норма права связывает возникновение, изменение или прекращение правоотношений. Это определение не является достаточно точным, так как юридиче-

242

ские факты могут влечь за собою последствия, не воплощающиеея в правоотношениях. Например, в силу факта рождения человека или образования общественной организации возникает правосубъектность, смерть гражданина или ликвидация общественной организации обусловливают прекращение правосубъектности и т.п. Правосубъектность служит предпосылкой установления правоотношений с участием данного лица, но сама правоотношением не является. Вместе с тем правосубъектность представляет собою правовое последствие наступления соответствующих юридических фактов. Чтобы охватить все факты такого рода, нужно говорить о связанных с ними юридических последствиях вообще, а не только о возникновении, изменении или прекращении правоотношений. Но так как правоотношения (их возникновение, изменение или прекращение) составляют наиболее обширную область действия юридических фактов, анализ последних целесообразно проводить именно в связи с изучением проблемы правоотношения.

Подходя ко всем разнообразным явлениям объективной действительности с точки зрения правовой категории юридических фактов, можно было бы сказать, что некоторые из них юридически безразличны, так как они не влекут за собою каких-либо правовых последствий, и лишь их определенная часть, приводящая к наступлению таких последствий, приобретает силу юридических  фактов. Поэтому иногда все явления внешнего мира делят на юридически безразличные и юридически значимые факты. Такая классификация является, однако, в высшей степени условной, ибо в реальной жизни далеко не всегда удается провести абсолютную и неподвижную грань между двумя названными группами фактов. Например, удар молнии сам по себе никаких правовых последствий не порождает. Но если от удара молнии погибнет имущество, это прекратит право собственности, а если имущество было застраховано, у собственника возникает право на получение страхового возмещения. К какому же разряду явлений следует отнести удар молнии — к юридически значимым или к юридически безразличным фактам? По-видимому, ответ по метафизической формуле «да-да, нет-нет» в случаях такого рода невозможен. Все зависит от того, в какой конкрет-

243

ной обстановке данный факт наступил и придаст ли ему юридическое значение закон при данных конкретных обстоятельствах.

Придание или непридание юридической силы тем или иным фактам зависит от указаний закона, а решение этого вопроса в самом законе определяется его классовым содержанием и, следовательно, в конечном счете — характером общественных отношений, на урегулирование, закрепление и охрану которых закон направлен. Само собою разумеется, что из этого вовсе не вытекает, будто замена одного исторического типа права другим его историческим типом влечет за собою объявление в законе юридически безразличными всех фактов, имевших правовую силу ранее, и юридически значимыми только тех фактов, которые ранее такой силы не имели. Подобный взгляд был бы результатом слишком упрощенного представления о характере переворота в области правовых явлений, совершающегося вследствие смены социально-экономических формаций. Нет поэтому ничего удивительного в том, что он не соответствует действительности. Сопоставляя, например, буржуазное и советское право, мы найдем немало фактов, которым и там, и здесь придается юридическое значение. Но это обстоятельство ни в какой мере не сглаживает коренной противоположности между советским и буржуазным правом.

Вo-первых, большое число фактов, имеющих юридическое значение в капиталистическом обществе, утрачивает правовую силу при социализме. Так, с точки зрения, действующего в СССР законодательства вступление в брак в форме церковного бракосочетания не имеет правового значения, а многие понятия и факты, играющие в капиталистическом обществе существенную роль (недобросовестная конкуренция, торговая сделка, картельное соглашение и т.п.), вообще лишены в наших условиях какого бы то ни было смысла.

Во-вторых, целая серия фактов, вовсе неизвестных капиталистическому обществу, приобретает при социализме существенное значение как с социальной, так и с правовой точки зрения. Достаточно в этой связи сослаться на право отзыва депутатов (в области государственного права), акты планирования и регулирования народного хозяйства (в области административного

244

и гражданского права), возбуждение гражданских дел по инициативе прокуратуры (в области процессуального права), назначение общественного порицания как наказания (в области уголовного права) и т.д.

В-третьих, в той мере, в какой социалистическому и буржуазному праву известны одноименные юридические факты, они вызывают в нашем и в капиталистическом обществе либо существенно иные, либо прямо противоположные юридические последствия. Например, рождение человека вызывает возникновение правосубъектности с точки зрения как социалистического, так и буржуазного законодательства. Но самая правосубъектность гражданина социалистического государства коренным образом отличается от правосубъектности граждан в капиталистическом обществе. Если же взять такой юридический факт, как, скажем, скупка товаров в целях их перепродажи и извлечения доходов, то по буржуазному праву он приводит к возникновению вполне правомерных, дозволенных юридических последствий, а по социалистическому законодательству эти действия квалифицируются как спекуляция, преследуемая в уголовно-правовом порядке.

Во всем этом и находит свое выражение коренная противоположность между социалистическим и буржуазным правом как по их содержанию, так и по юридическому значению, придаваемому каждым из них различным явлениям объективной действительности.

Общим понятием юридического факта охватываются самые разнообразные явления внешнего мира. С учетом некоторых свойственных им признаков эти явления подвергаются в науке определенной классификации.

Главным общепринятым видовым делением юридических фактов является их подразделение на события и действия. Различие между ними обычно проводится по источнику их происхождения: события происходят помимо и независимо от воли людей; действия совершаются по воле человека. Неволевой характер события нельзя, однако, понимать упрощенно, в том смысле, что оно вообще никогда не вызывается деятельностью человека. Так, смерть и пожар относятся к разряду событий, хотя смерть может явиться результатом убийства, пожар — результатом поджога. Волевые акты могут, следовательно, служить причиной не только со-

245

вершения действий, но и наступления событий. Различие между событиями и действиями следует поэтому искать не столько в источнике их происхождения, сколько в характере процесса их развертывания: события носят неволевой характер во всех стадиях своего развития, какой бы ни была их причина, тогда как действия являются волевыми не только в своей причине, но и в процессе их совершения.

События как юридические факты сами бывают различных видов. Необходимо различать события с однократным юридическим действием и события с повторяющимся юридическим действием. События первого вида совершаются в определенный момент или период времени, а затем исчезают, оставляя после себя последствия, приобретающие юридическое значение. Таковы, например, пожар, смерть, рождение, истечение давности и т.п. События второго вида действуют непрерывно или в продолжении длительного времени, периодически порождая определённые правовые последствия и не исчезая с наступлением каждого из них в отдельности. Таковы, например, учитываемые в нормах права естественные свойства вещи. (их делимость, потребляемость и т.п.), опираясь на которые законодатель строит нормирование связанного с этими вещами поведения людей. Названные свойства остаются неизменными, порождая каждый раз заново определенные обязанности для тех, кто сталкивается с вещами такого рода.

События — это естественные, природные явления. И если им придается определенное правовое значение, то происходит это потому, что соответствующие события оказывают так или иначе влияние на общественные отношения, регулируемые нормами права. События могут влиять на материальный объект правоотношения (например, уничтожение имущества вследствие действия стихийных сил природы). Они могут обусловить определенную направленность, поведения людей, регулируемого нормами права (например, непреодолимая сила иногда препятствует совершению тех или иных действий, а иногда вынуждает к их совершению). Наконец, от событий (рождения и смерти) зависит существование человека, являющегося субъектом права, участником правоотношений.

246

Последствия, вызываемые событиями, могут соответствовать требованиям правовых норм а могут и противоречить им. Тогда говорят о правомерных или, наоборот, неправомерных событиях, и сообразно с этим определяются права и обязанности участников соответствующих правоотношений. Но само собою разумеется, что понятия правомерности или неправомерности применимы не к самим событиям, а к последствиям, которые ими вызываются в области регулируемых правом общественных отношений. Сами же события бывают желательными или нежелательными, но как естественные, природные явления они не могут быть ни правомерными, ни неправомерными.

В отличие от событий действия или волевые акты, совершаемые людьми, представляют собою явления общественного порядка. Известному кругу волевых актов придается юридическое значение, и поэтому в случаях, указанных в законе, люди могут своими действиями вызвать наступление определенных правовых последствий. При этом, говоря о юридически значимых волевых актах, необходимо иметь в виду действия не только отдельных лиц, но и коллективных общественных образований, признаваемых субъектами права. Вполне естественно, что, поскольку право регулирует общественные отношения людей, основное и решающее место среди юридических фактов занимают волевые акты, т.е. индивидуальные или коллективные действия человека.

Будучи одной из разновидностей юридических фактов и притом важнейшей их разновидностью, действия в свою очередь подразделяются на различные группы в зависимости от признаков, характерных для каждой такой группы в отдельности.

Действия бывают правомерными и неправомерными. Неправомерные действия противоречат требованиям юридических норм. Они именуются поэтому правонарушениями, а юридическим последствием. Их совершения является привлечение правонарушителя к ответственности. Правомерные действия соответствуют требованиям закона. Поскольку, однако, социалистическое право имеет дело не только с недозволенной, аномальной деятельностью, но в первую очередь, с нормированием дозволенной, общественно полезной дея-

247

тельности, то и такие действия влекут за собою определенные, предусмотренные законом юридические последствия, которые обычно выражаются в возникновении, изменении или прекращении правоотношений.

Классификация правонарушений исходит из учета степени их общественной опасности. Встречающееся в работах некоторых криминалистов мнение, будто общественно опасными являются только преступные деяния[1], нельзя признать правильным. Всякое правонарушение ущемляет охраняемые правом социалистические общественные отношения и потому является общественно опасным. Но степень общественной опасности различных правонарушений далеко не одинакова. С этой точки зрения все они подразделяются на преступления, обладающие наибольшей общественной опасностью и потому влекущие за собою такую меру ответственности, как наказание, и иные правонарушения, являющиеся менее общественно опасными и потому влекущие за собою такие меры ответственности, как административный штраф, возложение обязанности по возмещению убытков и т.п.

Необходимо, впрочем, отметить, что грань между преступлениями и иными правонарушениями отнюдь не является неподвижной: изменение обстановки нередко влечет за собою признание в законе преступным того, что ранее преступным не считалось, как и, наоборот, отнесение того, что ранее квалифицировалось как преступление, к разряду иных правонарушений или даже к действиям, лишенным юридического значения. Так, прогул из уголовно наказуемого деяния превратился в дисциплинарный проступок, а самоаборт, который ранее преследовался в уголовном порядке, вообще не рассматривается действующим законодательством как правонарушение.

Кроме того, одно и то же неправомерное действие может выступать одновременно и в качестве преступления, и в качестве гражданского или иного правонарушения. Так, умышленное истребление личного имущества является уголовно наказуемым деянием (ст. 149

248

УК РСФСР), но в то же время оно дает право потерпевшему на предъявление к причинителю гражданского иска о возмещении причиненного вреда. Подобные совпадения обусловливаются причинами двоякого порядка. Во-первых, в случаях такого рода неправомерное деяние посягает одновременно либо на два различных вида общественных отношений, либо на две различных формы проявления одного и того же общественного отношения, и потому оно должно влечь за собою одновременное применение двух видов ответственности. В частности, в приведенном примере объектом посягательства являются имущественные отношения в качестве как стоимостных отношений, так и отношений социалистического правопорядка, в связи с чем одновременному применению подлежат меры гражданской и уголовной ответственности. Во-вторых, учитывается также различная направленность тех или иных мер юридической ответственности. Так, меры уголовного наказания обращены против личности преступника, а меры гражданско-правовой ответственности ставят своей задачей обеспечить восстановление нарушенных общественных отношений, охраняемых нормами гражданского права. Если имеются законные основания для постановки в связи с совершенным правонарушением обеих указанных задач, оно должно влечь за собою одновременное применение к правонарушителю двух видов юридической ответственности.

Так обстоит дело с различными видами неправомерных действий и юридическими последствиями их совершения.

Классификация правомерных действий исходит из учета их целенаправленности.

Одни правомерные действия совершаются людьми без специального намерения породить юридические последствия, и тем не менее такие последствия наступают в силу прямых указаний закона. Когда, например, поэт пишет стихи, а ученый создает монографию, то первый устремляет свои помыслы на достижение определенного художественного, а второй — научного результата, но едва ли кто-либо из них думает о правовых последствиях осуществляемой ими деятельности. Несмотря на это, и тот, и другой приобретает авторское право на созданное им произведение, потому что именно такие юридические последствия предусмотрены законом на случай

249

появления выраженных в определенной форме результатов творческого труда.

Другие правомерные действия совершаются со специальным намерением породить юридические последствия Когда, например, органы прокуратуры выносят постановление о возбуждении уголовного дела или когда местный Совет выдает гражданину ордер на получение жилой площади, то они не только ясно представляют себе юридические последствия своих действий, но совершают их именно для того, чтобы подобные последствия наступили. Действия такого рода встречаются во всех отраслях советского права. К ним, например, относятся: включение гражданина в избирательные списки (в области государственного права), выдача нарядов и фондов на поставку продукции (в области административного права), совершение сделок (в об части гражданского права), процессуальные действия органов суда и следствия (в области процессуального права».

Первую группу действий принято именовав юридическими поступками, а вторую — юридическими актами[2].

Различие между юридическими поступками и юридическими актами имеет особенно существенное практическое значение для тех случаев, в которых момент возникновения правоспособности лица не совпадает с моментом возникновения у него дееспособности. Совершение юридических актов предполагает целеустремленность сознания и воли на достижение определенных правовых последствий. Поэтому такие акты могут совершать лишь дееспособные лица. Напротив, юридические поступки не требуют такой целеустремленности, и потому совершать их могут даже и недееспособные. Как правильно отмечает Н.Г. Александров, «авторское право, например, возникает и у малолетнего композитора. Право на вознаграждение за находку по ст. 68-6 ГК РСФСР, несомненно, возникает и у несовершеннолетнего лица, нашедшего потерянную вещь»[3].

250

Было бы, конечно,, неправильно думать, что дети или душевнобольные при совершении юридических поступков вообще не нуждаются в восполнении их правоспособности дееспособностью других лиц — родителей или опекунов. Так, найти потерянную вещь может и ребенок, но его родители должны проследить за тем, чтобы вещь не была присвоена находчиком. В противном случае они будут нести ответственность перед собственником. Следовательно, и при совершении юридических поступков соответствующие дееспособные лица обязаны обеспечить такое поведение недееспособного, которое не нарушало бы требований закона. Но если юридические акты для недееспособных совершают родители или опекуны, то юридические поступки могут быть совершены самими недееспособными, хотя и под ответственностью их родителей или опекунов.

Юридические акты совершаются как индивидуальными, так и коллективными субъектами права, в том числе органами государственной власти. В последнем случае юридические акты обычно совершаются в той же самой форме, что и издание нормативных актов, осуществляемое теми же самыми государственными органами. Так, и установление правил ведения торговли в данной местности, и распределение в порядке очередности жилой площади между -лицами, состоящими на учете, оформляются путем издания решения исполкома местного Совета депутатов трудящихся. Но правовое значение этих актов существенно различно: первый является источником права, второй — юридическим фактом. Поэтому, когда мы имеем дело с органами государственной власти, осуществляющими нормотворческую деятельность, необходимо различать нормативные акты и юридические акты или факты. Если изданный акт содержит в себе общие правила поведения, он является нормативным актом. Значение юридического факта он приобретает лишь в случаях, когда этот акт носит индивидуальный характер и обусловливает возникновение, изменение, прекращение правоотношений или наступление иных, конкретных юридических последствий.

Против приведенного деления актов государственных органов в литературе выступил О. А. Красавчиков, который полагает, что некоторые из таких актов (он их именует конкретными предписаниями компетенции) не

251

являются ни нормативными актами, ни юридическими фактами. В качестве примера автор ссылается на ст. 2 постановления СНК РСФСР от 21 января 1921 г., которая гласит: «Поручить Государственному издательству в лучшей типографии республики отпечатать роскошным изданием заготовленный академиком Павловым научный труд, сводящий результаты его научных работ за 20 лет...». В этой статье действительно нет нормы права, ибо она не формулирует общего правила поведения. Но она порождает конкретные права и обязанности у определенных лиц. Почему же ее нельзя признать юридическим фактом? С точки зрения О.А. Красавчикова потому, что подобные акты не основываются на какой-либо норме права и опираются только на компетенцию издающего их органа, тогда как «юридическим фактом является лишь тот факт, с которым нормы права связывают юридические последствия»[4].

Автор, однако, упускает из виду, что компетенция органов государства определяется в нормативном порядке и что поэтому конкретные акты госорганов реализуют норму об их компетенции и в этом смысле бесспорно являются юридическими фактами. Кроме того, конкретные отношения, возникающие из актов компетенции, регулируются не только этими актами, но и общими правилами, которые распространяются на отношения данного типа. Совершенно очевидно, например, что, издавая научный труд академика И.П. Павлова, Государственное издательство должно было руководствоваться общими правилами об издательской деятельности. Значит, правоотношения такого рода имеют свою нормативную основу, а следовательно, и акты, приводящие к их возникновению, являются юридическими фактами.

Таким образом, категории нормативных актов и юридических фактов охватывают все акты, которые исходят от государства и его органов.

II

Рассматривая вопрос о понятии юридических фактов и их классификации, мы. касались в предшествующем изложении лишь таких правовых последствий, которые

252

вызываются к жизни наступлением отдельных, единичных юридических фактов. Нередко, однако, для того, чтобы соответствующие правовые последствия возникли, требуется наступление -предусмотренных законом нескольких юридических фактов. Так, для участия в выборах необходимо, чтобы лицо обладало советским гражданством, достигло избирательного возраста и было включено в список избирателей; для возникновения права на получение пенсии по старости необходимо, чтобы лицо достигло указанного в законе возраста, имело определенный трудовой стаж, обратилось за назначением пенсии в соответствующие органы и чтобы состоялось назначение пенсии; для возникновения уголовного правоотношения необходимо, чтобы было совершено деяние, включающее в себя все элементы, совокупность которых образует предусмотренный уголовным законом состав преступления; для возникновения уголовно-процессуального правоотношения необходимо, чтобы вследствие совершения преступления возникло уголовное правоотношение и чтобы в связи с этим компетентные государственные органы вынесли постановлением} возбуждении уголовного дела.

Совокупность юридических фактов, наступление которых необходимо для возникновения предусмотренных законом правовых последствий, называется юридическим составом[5].

Юридический состав может быть образован сочетанием не только действий, но также действий и событий. Так, в приведенных примерах возникновение отношении по пенсионному обеспечению опирается на совокупность действий и событий (например, достижение определенного возраста). Факты, входящие в данный юридический состав, могут относиться не к одной, а к различным

253

отраслям советского права. Так, для возникновения уголовно-процессуального правоотношения требуется совершение преступления (уголовно-правовой юридический факт) и вынесение постановления о возбуждении уголовного дела (уголовно-процессуальный юридический факт). Наконец, в качестве одного из элементов юридического состава может выступать не только действие или событие, но также отдельное правоотношение. Например, основанием возникновения того же уголовно-процессуального правоотношения является уже возникшее уголовное правоотношение, служащее поводом для возбуждения уголовного дела[6].

Юридические составы, как и юридические факты вообще, бывают правомерными и неправомерными. Неправомерный юридический состав называется составом правонарушения. Правомерный юридический состав обосновывает возникновение субъективных прав для лиц, в пользу которых он развертывается. Поэтому правомерный состав иначе называют основанием или титулом права.

Когда для возникновения субъективного права требуется не отдельный юридический факт, а их известная совокупность (юридический состав), то наступление уже некоторых фактов, входящих в данный состав, может вызвать определенный юридический эффект. Например, для заключения договора требуется по крайней мере два юридических факта: предложение о заключении договора (офферта) и принятие этого предложения (акцепт). Из одной только офферты договорное правоотношение не возникает, но определенный юридический эффект ею все же порождается: офферент должен в течение определенного срока ожидать ответа на сделанное им предложение, а тот, кто получил офферту, может принять, акцептовать ее, и тогда договор будет признан заключенным. Что же представляет собою тот правовой эффект, который вызывается уже наступившей частью юридического состава? К разряду каких правовых категорий его следует отнести?'

254

Общий процесс создания правоотношения протекает обычно следующим образом: в силу наступления определенных, указанных в законе юридических фактов между двумя правосубъектными лицами устанавливается определенное правоотношение. Этот процесс охватывает собою, следовательно, три правовых категории: правосубъектность, юридические факты, правоотношение. Но как быть с правовым действием наступившей части юридического состава? Она не порождает еще правоотношения, но уже вызывает определенный юридический эффект. Не означает ли это, что существует еще какая-то четвертая категория, не укладывающаяся в рамки ни правосубъектности, ни юридических фактов, ни правоотношения?

Утвердительный ответ на этот вопрос был впервые выдвинут в буржуазной литературе Зеккелем, который пришел к выводу, что, помимо субъективного права, существует еще прообраз права или образующееся право (Gestaltungsrecht)[7].

Впоследствии концепция Зеккеля была перенесена на почву советской юридической науки M.M. Агарковым, взгляды которого по интересующему нас вопросу известны под наименованием теории секундарных прав и динамической правоспособности[8].

M.M. Агарков исходит из того, что содержание правоспособности зависит не только от факта признания ее за данным лицом со стороны государства, но и от того, какими реальными правами данное лицо обладает, в каких отношениях с другими лицами оно находится. Так, например, мало вообще признать за данным лицом способность страховать имущество. Для того чтобы эта способность была реальной, лицо должно обладать тем или иным имуществом. Таким образом, правоспособность— это не неизменная абстрактная способность вообще иметь права и обязанности, а динамическое явление, так как она «...для каждого данного лица в каждый данный момент означает возможность иметь определенные конкретные права и обязанности в зависимости

255

от его взаимоотношений с другими лицами»[9]. Вместе с тем не всякое юридическое действие, совершаемое данным лицом и проявляющее его правоспособность, можно считать проявлением субъективного права, ибо, как указывает M.M. Агарков, субъективному праву всегда противостоит обязанность другого лица, между тем как иногда совершаются юридические действия, которым противостоит не обязанность, а лишь связанность другого лица. Так, например, лицо, сделавшее офферту, еще не обязано перед адресатом офферты, но связано возможностью получения от него акцепта. У получателя офферты не возникло еще субъективное право, поскольку договор не заключен, связанность не превратилась в обязанность, количество не перешло в новое качество. Но у него имеется все же нечто большее, чем вообще способность заключить договор: он может путем акцепта заключить данный договор. Поэтому у него нет субъективного права, но есть «образующееся», или так называемое секундарное право[10].

Таким образом, M.M. Агарков различает три понятия: 1) правоспособность, но не в статическом, а в динамическом состоянии, поскольку ее содержание в каждый данный момент зависит от взаимоотношений ее обладателя с другими лицами; 2) субъективное право, возникающее на основе правоспособности и характеризующееся тем, что ему противостоит обязанность других лиц; 3) секундарное право, являющееся промежуточным звеном между правоспособностью и субъективным правом: оно представляет собой нечто большее, чем правоспособность, так как принадлежит не каждому, а лишь данному лицу, и нечто меньшее, чем субъективное право, так как ему противостоит не обязанность, а лишь связанность других лиц.

Теория M.M. Агаркова была подвергнута критике в работе С.Н. Братуся «Субъекты гражданского права». Вместе с тем автор предложил свое собственное решение той же проблемы. «Правоспособность, — пишет С.Н. Братусь, — необходимое условие для правообладания, т.е. необходимая предпосылка субъективного

256

права. Правоспособность как возможность иметь любые, признанные законом права и принимать на себя обязанности — абстрактная, т.е. общая возможность, принадлежащая всякому и каждому. Иначе говоря, правоспособность — это только возможность быть субъектом всех тех прав и обязанностей, которые признаны и допущены объективным правом»[11]. «При таком понимании правоспособности то, что именуют ее отдельными, конкретными проявлениями, становится содержанием субъективного права»[12]. Раз субъективное право является мерой возможного или дозволенного поведения, то никаких секундарных прав не существует: «так называемые секундарные права являются субъективными правами»[13], поскольку и в них заключена мера возможного поведения, и они представляют собою одно из проявлений правоспособности.

Изложенное показывает, что С.Н. Братусь различает два понятия: 1) правоспособность как абстрактное или суммарное выражение способности обладать предусмотренными законом правами и обязанностями; 2) субъективное право как меру возможного или дозволенного поведения, как всякое проявление правоспособности.

Присоединяясь к критическим соображениям, выдвинутым С.Н. Братусем против теории М.М. Агаркова, мы не можем, однако, в полной мере признать правильными все его положительные выводы.

Для того чтобы у данного лица возникли те или иные субъективные права, недостаточно одной лишь правосубъектности, но необходимо также наступление определенных, законом предусмотренных юридических фактов. Это относится и к таким субъективным правам, которые возникают одновременно с возникновением правосубъектности. Например, одновременно с рождением у лица появляются правосубъектность и право советского гражданства. Но для возникновения правосубъектности достаточно одного лишь факта рождения, а для того чтобы у родившегося возникло право советского гражданства, необходимы иные юриди-

257

ческие факты (например, рождение от родителей, являющихся советскими гражданами). Таким образом, между правосубъектностью и субъективным правом имеется промежуточное звено в виде юридических фактов, каковыми могут быть не только события, но и действия, причем действия, которые отнюдь не всегда представляют собой осуществление субъективного права. Так, если лицо находит утерянную гражданином вещь, оно совершает правомерное действие, порождающее для него и обязанности (вернуть вещь собственнику), и права (право на вознаграждение). Но само это правомерное действие не является, конечно, осуществлением субъективного права. Поэтому в отличие от С.Н. Братуся мы считаем, что не всякое проявление правосубъектности есть субъективное право, что между правосубъектностью и субъективными правами имеется промежуточное звено, в качестве которого иногда выступают и правомерные действия, не являющиеся осуществлением субъективного права.

Однако возможность совершения подобных действий нельзя считать и секундарным правом, как думает M.M. Агарков. Речь идет лишь о возможности совершения таких действий, которым закон придает силу юридического факта. Конечно, не каждым лицом может быть совершено при всех условиях то действие, которое необходимо для установления данного правоотношения. Так, акцептовать офферту может лишь тот, кому она направлена. Но происходит это не потому, что у данного лица возникло секундарное право, а потому, что для возникновения некоторых правоотношений требуется совокупность юридических фактов, причем наступившая часть юридических фактов иногда создает возможность породить своим действием правоотношение не для всех, а лишь для данного лица. Так, для заключения договора требуются офферта и акцепт. Но если оф-ферта уже была сделана, то для возникновения правоотношения необходим еще один юридический факт — акцепт, который может совершить не всякое, а лишь данное лицо. Однако это обстоятельство так же мало влияет на его правосубъектность, как не расширяет правосубъектности гражданина, нашедшего утерянную вещь, тот факт, что именно ему, а не другому лицу удалось ее обнаружить. Право участвовать в договоре

258

имеет каждый, кто обладает правосубъектностью. Но-отсюда вовсе не следует, что каждое правосубъектное лицо может притязать на заключение данного конкретного договора.

Отрицание понятия секундарного права приводит нас и к отрицанию понятия динамической правосубъектности. Выдвигая это понятие, M.M. Агарков допустил по существу смешение процесса образования субъективного права с правосубъектностью. Для того чтобы у данного лица возникло субъективное право, оно должно обладать правосубъектностью. Но непосредственно из правосубъектности субъективные права не возникают. Необходимо еще наступление определенных юридических фактов. В этом качестве могут выступать события, действия и даже сами субъективные права, которыми лицо уже обладает. Но субъективное право, играющее одновременно роль юридического факта, правосубъектности не порождает, а само появляется потому, что правосубъектность уже существует. Следовательно, отношения, в которых субъект права находится с другими лицами, имеют значение не для его. правосубъектности (или правоспособности, как говорит M.M. Агарков), а для приобретения на основе уже имеющейся правосубъектности данных, конкретных прав в отношениях с данными, конкретными лицами.

Итак, с нашей точки зрения, нужно различать три понятия: 1) правосубъектность как предпосылку обладания правами и обязанностями и их осуществления; 2) субъективное право как меру возможного поведения и возможность требовать определенного поведения от обязанных лиц; 3) юридические факты как промежуточное звено между правосубъектностью и субъективным правом[14]. В этом качестве могут выступать не только события и действия, но и сами субъективные права.

После выяснения связи, существующей между правосубъектностью, субъективными правами и юридическими фактами, появляется возможность разрешить спорный в литературе вопрос об отграничении понятия правосубъектности от понятия субъективного права.

259

На первый взгляд этот вопрос представляется настолько ясным, что самая его постановка может показаться излишней. Правосубъектность есть предпосылка правообладания, этим она и отличается от субъективного права. Но дело в том, что самую правосубъектность тоже можно рассматривать как право. Действительно, раз мне принадлежит правосубъектность, то это, по-видимому, означает, что я «имею право» обладать правами и обязанностями и осуществлять их. Отличается ли такое «право» от субъективных прав в собственном значении этого слова?

Характеризуя правосубъектность, которую он, правда, необоснованно отождествляет с правоспособностью, Н.Г. Александров указывает, что последнюю «надо рассматривать как своеобразное длящееся отношение между лицом и государством, отношение, обусловливающее возможность для лица при наличии фактических условий, предусмотренных юридической нормой, становиться участником правоотношения того или иного вида, то есть обладать теми или иными правомочиями и нести те или иные обязанности»[15]. Если оставить в стороне вызывающее сомнение отождествление правоспособности и правосубъектности, то нельзя не согласиться с Н.Г. Александровым в том, что правосубъектность — это отношение между лицом и государством, но не между ним и другими лицами. Действительно, какие требования данное лицо по линии правосубъектности могло бы предъявить к другим лицам? По-видимому, лишь одно требование, а именно — чтобы они признавали его субъектом права. Но такое признание зависит не от них, а от государства. Поэтому сущность правосубъектности сводится к длящемуся отношению субъекта права с государством. Напротив, субъективное право есть отношение не только с государством, но и с обязанным лицом. На этой основе и может быть проведено, на наш взгляд, разграничение понятий правосубъектности и субъективного права.

Правосубъектность как длящееся отношение лица с государством исчерпывается лишь одной возможностью — мерой дозволенного данному лицу поведения. Субъективное право включает в себя не только меру

260

дозволенного поведения, но и возможность требовать определенного поведения от обязанных лиц. И до тех пор, пока юридические факты не породили этой последней возможности, перед нами либо только правосубъектность, либо также и наступившая часть юридических фактов, но еще отсутствует субъективное право.

Это положение особенно ярко иллюстрируется на примере сделанной, но еще не акцептованной офферты, т.е. на том примере, который обычно приводится в обоснование отвергаемой нами категории секундарных прав. Направление офферты есть проявление правосубъектности, но не субъективного права, так как это действие ни к чему не обязывает других лиц, а представляет собою совершение того, что государством дозволено. Возможность принять офферту, акцептовать ее вытекает из правосубъектности и наступившего юридического факта (получения офферты), но не составляет осуществления права, ибо никаких претензий к офференту акцептант в силу одной лишь возможности принятия офферты предъявить не вправе. Возможность предъявления претензий к офференту (в том числе и претензий, связанных с тем, что офферент, не дожидаясь получения акцепта, заключил договор с другим лицом) возникает лишь после того, как офферта будет акцептована, т.е. после заключения договора и возникновения на его основе субъективных прав и обязанностей. По этой линии, т.е. по линии появления возможности требовать определенного поведения от обязанных лиц, и проходит граница между субъективным правом и правосубъектностью.

III

Юридические факты предусматриваются гипотезой правовой нормы. Их наступление вызывает те последствия, которые в норме права указаны. Однако для того, чтобы соответствующие последствия признавались другими лицами, они должны быть убеждены в том, что вызвавшие эти последствия юридические факты действительно наступили. Но каким образом подобное положение может быть достигнуто, если юридические факты, как правило, носят эпизодический характер, а связанные с ними правовые последствия обычно рассчитаны на более или менее продолжительное время?

261

Например, право собственности на имущество возникло в результате совершения договора купли-продажи. Каким же образом другие лица могут быть убеждены в том, что обладателю данной вещи принадлежит право собственности на нее, если они не были очевидцами факта покупки вещи и если самый этот факт относится к сравнительно отдаленному прошлому? По-видимому, их убежденность может быть основана только на предположении о том, что раз данное лицо владеет вещью, значит, оно является ее собственником. С подобным предположением не может не считаться и закон, ибо, если бы в каждом отдельном случае вместо предположения субъекты права должны были бы ссылаться на самый юридический факт, это поставило бы их в крайне затруднительное положение, поскольку факты, имевшие место в прошлом, нередко невосстановимы и недоказуемы.

Предположение о существовании юридического факта, вызвавшего наступление данных конкретных юридических последствий, называется презумпцией.

Презумпция, следовательно, заменяет или представляет собою юридический факт. В этом смысле она имеет такое же правовое значение, как и сами юридические факты. Тем самым становится очевидным, каким глубоким заблуждением является мнение, будто презумпции важны лишь для процессуального права. В процессуальном праве презумпции получают наиболее яркое выражение потому, что они оказывают влияние на доказательственную деятельность участников процесса, осуществляемую в целях установления объективной истины.

За пределами процессуального права презумпции действуют как молчаливо воспринимаемые предположения, они не порождают здесь споров и потому представляются гораздо менее очевидными. Но что они используются также и вне процессуальных правоотношений, в этом едва ли может быть какое-либо сомнение. При совершении, например, многочисленных договоров купли-продажи в повседневной жизни покупатель обычно не требует от продавца представления доказательств того, что ему принадлежит право отчуждения данной вещи. Подобное право презюмируется на основе факта обладания вещью. Если бы у отчуждателя в действительности не было права на отчуждение, покупатель все равно счи-

262

тался бы добросовестным до тех пор, пока не было бы положительно доказано иное. Предположение о его добросовестности вытекало бы из того, что, поскольку отчуждатель владел вещью, приобретатель мог исходить из предположения о наличии у него права на отчуждение. Число подобных примеров можно было бы умножить. Они как раз и доказывают, что так же, как и юридически« факты, презумпции имеют значение отнюдь не только для процессуального права. Вместе с тем между юридическими фактами и презумпциями имеются весьма существенные различия.

Юридический факт — это обстоятельство, которое имело место в действительности. Напротив, презумпция — это только предположение о том, что данный факт имел место. Поэтому юридический факт неопровержим, тогда как презумпция может быть опровергнута, если иное не установлено законом. Достаточно в этом отношении сопоставить действительный факт смерти с судебным определением о признании гражданина умершим, основанным на презумпции его смерти ввиду длительного безвестного отсутствия. В первом случае — налицо неопровержимый юридический факт, а во втором — презумпция, которая может быть опровергнута явкой гражданина, признанного умершим.

Далее, юридический факт, если его существование очевидно или было доказано тем или иным способом, ни в каком другом дополнительном обосновании не нуждается. Напротив, презумпция сама опирается на определенные факты, имеющие юридическое значение и составляющие необходимое условие ее применения. Возьмем, например, факт совершения гражданского деликта и действующее в гражданском праве и процессе правило о том, что причинитель вреда несет ответственность, если не будет доказана его невиновность. Факт причинения вреда имуществу или личности имеет юридическое значение сам по себе, тогда как приведенное правило вступает в силу только при условии, если будет доказано, что данное лицо действительно совершило противоправное действие.

Наконец, юридический факт относится к области фактической, и потому он лишь вызывает правовые последствия, но не нормирует их. Напротив, презумпция отно-сится к области нормативной, и потому она не только

263

приводит к возникновению определенных юридических последствий, но и используется для целей их нормирования. Сопоставим, например, факт бесхозяйности имущества с презумпцией права государственной собственности. Юридическое значение факта бесхозяйности имущества заключается в том, что он влечет за собою передачу данного имущества в собственность государства, которая, однако, нормируется не этим фактом, а действующим законодательством. В отличие от этого презумпция права государственной собственности есть нормативное правило, которое не просто влечет за собою определенные правовые последствия, но и регулирует доказательственную деятельность участников соответствующего гражданского спора.

Презумпции бывают различных видов, в связи с чем осуществима их определенная классификация.

По сфере их применения презумпции подразделяются на общие и конкретные. Общие презумпции распространяются на все правоотношения. Такова, например, презумпция знания законов. Особенность конкретных презумпций проявляется в том, что они связывают возникновение соответствующих правовых последствий лишь с наступлением данных конкретных фактических обстоятельств. Так, например, презумпция старшинства одного из нескольких покупателей индивидуально определенной вещи, если выявить фактическое старшинство не удается, начинает действовать лишь при условии предъявления им первым иска в суде, и т.д. Поэтому такие презумпции относятся к разряду конкретных презумпций.

По степени их обязательности презумпции подразделяются на фактические и юридические. Фактические презумпции в самом законе или в ином нормативном акте не выражены, и потому они имеют значение лишь доказательственного факта, подлежащего свободной оценке, т.е. рассматриваются как такие предположения, которые могут быть приняты, но не обязательно должны быть приняты за истину. Напротив, юридические презумпции выражены в самом законе или в ином нормативном акте и потому обязательно должны рассматриваться как истинные, если они не будут опровергнуты. Так, например, действующее в СССР законодательство не формулирует презумпцию, согласно которой владелец

264

вещи признается ее собственником до тех пор, пока не будет доказано противное. Ясно, однако, что, если к владельцу будет предъявлен иск об отобрании вещи, он может сослаться на факт владения как на доказательство принадлежащего ему права собственности. Презумптивная сила такого факта бесспорна. Но так как он имеет значение лишь фактической презумпции, суд вправе с учетом всех обстоятельств дела не придавать ему решающего значения и потребовать от ответчика представления других доказательств. Напротив, презумпция права государственной собственности получила у нас нормативное закрепление. Поэтому в спорах о праве собственности с участием государства в лице его соответствующих органов суд или арбитраж, следуя этой презумпции, обязаны признать государство собственником, если положительно не будет доказано, что право собственности на спорную вещь принадлежит другому участнику процесса.

По их юридической силе презумпции подразделяются на опровержимые и неопровержимые. Опровержимые презумпции признаются за истину до тех пор, пока не будет доказано противное. Такова, например, презумпция смерти лица, длительное время находящегося в состоянии безвестного отсутствия. Такой же характер носят и все другие презумпции, известные советскому праву. В отличие от этого неопровержимые презумпции признаются за истину во всех случаях, когда налицо условия их применения, а их опровержение не допускается. Подобные презумпции порождают чуждый социалистическому праву формализм, и потому нашему законодательству они неизвестны.

С презумпциями не следует смешивать такие правила закона, которые лишь по внешней видимости кажутся основанными на предположениях, но на самом деле никаких предположений не формулируют, а связывают определенные, конкретные правовые последствия с действительно имевшими место юридическими фактами. В ч. 1 ст. 43 ГК РСФСР, например, говорится: «Если наступлению условия недобросовестно воспрепятствовала сторона, которой ненаступление условия выгодно, то условие считается наступившим». На первый взгляд может показаться, что ч. 1 ст. 43 ГК при указанных ею обстоятельствах презюмирует наступление условия. Но, ничего

265

не меняя в содержании этой статьи, ее можно было бы выразить текстуально по-иному: «Если с наступлением условия связывается вступление сделки в действие, но сторона, которой это выгодно, воспрепятствовала его наступлению, сделка все равно вступает в действие. Если же с наступлением условия связывается прекращение действия сделки, но сторона, которой это выгодно, воспрепятствовала его наступлению, сделка все равно прекращает свое действие». При такой формулировке текста ч. 1 ст. 43 ГК ни у кого уже не могла бы возникнуть мысль о том, что она опирается на презумпцию. Но подобная формулировка привела бы к значительному увеличению объема законодательного текста. Во избежание этого законодатель прибег к другому техническому приему, обеспечивающему необходимую краткость закона. Однако этот технический прием ничего общего с применением юридических презумпций не имеет.

Предыдущий | Оглавление | Следующий