Предыдущий | Оглавление | Следующий

IV. Коллизии в праве

1. Правовая система, не достигшая уровня права современного гражданского общества (применительно к нашему времени это право власти), зачастую вступает в противоречие, в

Алексеев С.С. Теория права.—М.: Издательство БЕК, 1995. С.142

коллизию с требованиями жизни общества, да и в целом оказывается не соответствующей, а порой и прямо враждебной требованиям современного естественного права, прирожденных прав человека.

Чем это объяснить? Дело в том, что право, которое не обрело твердых, устойчивых, последовательно гуманитарных и демократических основ своего существования и функционирования в виде прирожденных фундаментальных прав человека, основополагающих демократических правовых принципов, частного права (такие основы связаны с современным гражданским обществом), легко может стать игрушкой в руках власти и одновременно мощным консервативным фактором.

Ведь писаное право в силу своих институциональных свойств способно жестко зафиксировать, возвести в ранг незыблемых и неприкасаемых существующие порядки и отношения. А коль скоро перед нами право власти, то власть, всецело господствующая над действующим правом (законодательством), может усилить, усугубить реакционность этих порядков и отношений, в том числе увековечить себя, свой статус неприкасаемой и незыблемой власти, исключить наперед саму возможность изменить при помощи существующих юридических форм данный общественный строй, статус властвующих органов и порядок их формирования.

Авторы, исследующие конфликтологию в праве, к сожалению, упускают из поля зрения отмеченную фундаментальную коллизию[1], а если касаются ее, то подчас в упрощенном виде, рассматривая противостоящие писаному праву явления в виде «хорошего» или «интуитивного» права[2] (замечу, что подобные оценочные формулировки прежде при обсуждении данной проблемы не употреблялись).

Между тем, отдавая должное тому повышенному вниманию, которое в настоящее время все больше уделяется закону, писаному праву (в том числе и теми авторами, которые не так давно жестко отделяли друг от друга право и закон, возвеличивая первое и принижая второе), не следует закрывать глаза на тупиковый характер ситуации, при которой действующая

Алексеев С.С. Теория права.—М.: Издательство БЕК, 1995. С.143

юридическая система, выступающая в виде права власти, консервирует, увековечивает отжившие общественные порядки, становится непреодолимой преградой на пути назревших преобразований в обществе.

Здесь речь идет не просто об одной из проблем нашего социального развития, которая приобрела особо острое значение в посттоталитарных российских условиях. Это и проблема фундаментального теоретического порядка, решение которой предполагает основательное проникновение в саму природу права как институционного образования и — что особенно существенно — проникновение на основе понимания соотношения институционных свойств права и «гуманитарных ступеней» его развития, понимания противоречивости, социальной неоднозначности того феномена, который может быть назван правом власти. Все это, как уже отмечалось, и явилось одной из предпосылок, побудивших в тому, чтобы выделить вопрос о соотношении позитивного права с его духовно-гуманистическим содержанием в качестве центрального звена теоретических положений, рассматриваемых в этой книге.

2. Характеристика права в качестве нормативного институционного образования означает, что в практической жизни, в реальном бытии фактическим регулятором, государственно-официальной основой для определения правомерности или неправомерности поведения участников общественных отношений являются только и исключительно нормы писаного, позитивного права.

Стало быть, если естественные права, а также базирующиеся на них гуманитарно-моральные критерии представляют собой в известном смысле первооснову действующей юридической системы, то непосредственно регулирующей силой, юридически значимым фактором в практической жизни являются нормы писаного права.

Но как же быть в случае, если нормы писаного права отстали от изменяющейся жизни и в данный момент предстают в виде консервативного, даже реакционного явления, несовместимого с естественно-правовыми требованиями и просто со здравым смыслом? Здесь нужно со всей определенностью сказать о том, что и в этом случае нормы писаного права остаются единственной основой для определения правомерности или неправомерности соответствующего поведения. И в каждом жизненном эпизоде, когда поведение лица не соответствует

Алексеев С.С. Теория права.—М.: Издательство БЕК, 1995. С.144

нормам действующего права, этот факт должен быть зафиксирован с необходимой четкостью.

Другой вопрос, что в рассматриваемых ситуациях компетентный орган, прежде всего орган правосудия, может (а при определенных обстоятельствах и должен) не применять к формальному нарушителю меры государственно-принудительного воздействия, юридической ответственности, санкции. Но это именно другой вопрос. Сам же факт правонарушения должен быть строго зафиксирован (дальше мы затронем еще более сложную ситуацию — силу и судьбу норм писаного права при смене социального строя).

Особо необходимо сказать о фундаментальных прирожденных правах человека, которые в условиях гражданского общества приобретают непосредственно-юридическое действие (такое действие закреплено в российской Конституции). Могут ли они становиться правовой основой поведения в обстановке, когда нормы действующего писаного права диктуют иной вариант поступков (такая проблема, в частности, возникла в России в 1994 г. по делу Мирзоянова, обнародовавшего данные о производстве химического оружия)?

Не вызывает сомнения, что в демократическом обществе каждый гражданин, определяя свою гражданскую позицию, вправе и даже обязан руководствоваться требованиями, вытекающими из фундаментальных прав человека. Если же при этом нарушаются нормы писаного права, то факт их нарушения, как отмечалось, должен быть зафиксирован, а вот применение государственно-принудительных последствий и в. данном случае должно быть прерогативой органов правосудия. Именно они могут опираться непосредственно на критерий прав человека при определении юридических последствий неправомерного поведения и в этой связи отказываться, на мой взгляд, от применения санкций.

3. Есть еще один элемент правовой действительности, который в соотнесении с писаными нормами может быть взят за основу при решении юридических вопросов органами правосудия. Это основополагающие принципы права.

Нередко принципы права воспринимаются и в теории, и на практике только как некие обобщения, декларации, не имеющие непосредственно-регулирующего значения.

Между тем принципы права, в особенности основополагающие принципы, характеризующие качественное своеобразие

Алексеев С.С. Теория права.—М.: Издательство БЕК, 1995. С.145

юридического регулирования, призваны выполнять определяющие функции в правовом воздействии на общественную жизнь. Ибо такого рода принципы представляют собой концентрированное выражение права данной страны, своего рода чистые сгустки правовой материи, выкристаллизованные в правовой системе. И вполне понятно в этой связи, что принципы права выступают в качестве исходных ориентиров в правовом поведении, при применении и толковании права. Особо существенное значение принципы права в рассматриваемом отношении приобретают тогда, когда они являются (пусть и с опережением) принципами права гражданского общества.

В то же время надо видеть, что принципы права в рассматриваемом смысле — это не просто некие сугубо духовные фантомы и даже не категории правосознания. Они должны быть выражены в праве, в текстах законодательных актов (в виде текстуальных формулировок или в виде «растворенных» в тексте ряда статей нормативных положений); причем в современных условиях они могут быть своего рода форпостами передовой юридической системы — права гражданского общества.

Таковы, в частности, выраженные в тексте Конституции принципы народовластия, разделения властей, федерализма. В области имущественных отношений — это закрепленные в ст. 1 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации равенство участников отношений, неприкосновенность собственности, свобода договоров, недопустимость произвольного вмешательства кого-либо в частные дела и др. В области уголовного судопроизводства — ответственность за вину, презумпция невиновности, ряд других.

И в данном случае возникает вопрос о подходе к ситуациям, когда нормы писаного права не согласуются с принципами права или даже противоречат им. Понятно, что приведение в соответствие того и другого — это прерогатива законодателя. Но если законодатель не делает этого или даже, более того, консервирует писаные нормы, противоречащие общим принципам? Именно это и произошло в России в 1992 — 1993 гг., когда Съезд народных депутатов и Верховный Совет упорно сохраняли указанные противоречивые элементы в конституционном тексте. Как же быть с такого рода коллизией?

С принципиальной точки зрения в условиях повседневной, нормальной жизни общества ответ здесь один: указанную коллизию кроме законодателя может решить только суд, компетентный орган правосудия. Те или иные лица могут совершать

Алексеев С.С. Теория права.—М.: Издательство БЕК, 1995. С.146

определенные действия со ссылкой на закрепленные в законе принципы права, хотя бы такого рода действия и не соответствовали нормам юридических источников. Но эти действия не могут априорно рассматриваться в качестве правомерных. Таковыми — в случаях существования в законодательстве соответствующих принципов права — они могут быть признаны судом, органом правосудия (особенно в области частного права в соответствии с принципами, закрепленными в ст. 1 Гражданского кодекса).

4. Острая проблема, связанная с действием писаного права, возникла в России в сентябре - октябре 1993 г., когда указом Президента был распущен Верховный Совет и назначены новые выборы в соответствии с «президентским» проектом Конституции.

Один из российских правоведов, сказавший одобрительные слова в отношении формулировок, в которых отделяются друг от друга «право» и «закон», отметил в этой связи, что «события сентября - октября 1993 г. изменили не только политическую, но и правовую ситуацию и пролили несколько иной свет на приведенные ... формулировки»[3].

Между тем едва ли такие обобщенные характеристики справедливы. События сентября - октября 1993 г. — это особый случай в жизни общества, и теоретические положения, вырабатываемые в отношении этих событий, вовсе не должны распространяться на обычную, стандартную, нормальную жизнь общества. Ибо события сентября - октября 1993 г. не просто кульминация, драматический всплеск конфликта между двумя «ветвями» власти (как до сих пор многие авторы оценивают происходящие в ту пору процессы), а столкновение двух систем власти, когда решались проблемы перехода от тоталитарного коммунистического строя к демократическому строю и правам человека и на карту была поставлена сама возможность такого перехода.

При этом следует принять во внимание, что существующий строй никогда не создает такие юридические механизмы, выраженные в писаном праве, которые бы позволили «законно» перейти к новой системе общественных отношений. Более того, в России Съезд народных депутатов и Верховный Совет (утратившие по сути дела свою легитимность после распада Со-

Алексеев С.С. Теория права.—М.: Издательство БЕК, 1995. С.147

юза), пользуясь в соответствии с действовавшей в то время прежней Конституцией монополией на законодательство, нацеленно и жестко законсервировали существующие порядки, систему Советов, их всевластие, законодательно исключили саму возможность их преобразования, перехода к новому, демократическому строю.

Как тут быть, если исходить из незыблемости писаного права, действующего закона?

Можно было, разумеется, все оставить на «исторический самотек»: зарождающаяся новая власть (она в то время виделась в институте президентства) могла сдать свои позиции, предоставив обществу развиваться эволюционным путем. Рано или поздно новое даже в рамках прежнего законодательства пробило бы себе дорогу. Абстрактно рассуждая, можно прийти к выводу, что это, по-видимому, был наименее болезненный путь.

Но в условиях разрушенной тоталитаризмом России он представлялся в те годы (да и не только в те годы) совершенно неприемлемым: эволюционные преобразования, как свидетельствует исторический опыт, растягиваются в этом случае на многие-многие десятилетия, проходя через ряд полос потрясений и катаклизмов. Все это посттоталитарная страна едва ли способна выдержать.

Известные благоприятные предпосылки решения возникшей в это время трудноразрешаемой задачи состояли в том, что существовал институт президентства, в соответствии с которым Президент все более утверждал себя в качестве главы государства, а также в том, что в текст в общем устаревшей Конституции были внесены положения об основополагающих принципах права (соответствующих правовым началам гражданского общества) и о фундаментальных правах человека.

Идеальным в этих условиях вариантом было бы использование механизма правосудия. Хотелось бы еще раз сказать о том, что, с точки зрения автора этих строк, коллизию между писаным правом и другими правовыми реалиями кроме самого законодателя могут решить только органы правосудия, занимающие принадлежащее им в гражданском обществе высокое место и способные принимать самостоятельные решения на основе основополагающих правовых принципов и фундаментальных прав человека.

Алексеев С.С. Теория права.—М.: Издательство БЕК, 1995. С.148

И в данном случае социальная интрига осени 1993 г. могла бы получить в России законное разрешение, если бы компетентный правосудный орган, правомочный на оценку действующего законодательства с точки зрения принципа права и фундаментальных прав человека (такую миссию мог бы взять на себя Конституционный Суд), совершил упомянутую акцию. Этого не произошло: Конституционный Суд не вышел за пределы одних лишь норм писаного права.

Это дело, как уже говорилось, взял на себя Президент Российской Федерации.

Хотя Президент как глава государства призван выполнять функции арбитра, обязанного обеспечивать гармоничное функционирование всех государственных органов (функции, близкие к правосудным), возникли и остаются сомнения, вправе ли был Президент осуществлять указанную акцию. Эти сомнения становятся еще более серьезными, если учесть, что действия Президента хотя и решили определенным образом конституционный кризис, тем не менее имели и негативные стороны. Во-первых, они нарушали нормы действовавшего в то время позитивного права (а общество всегда с неодобрением реагирует на этот факт), и, во-вторых, они фактически означали применение насилия, пусть и прикрытого юридизированными формулировками (что закладывает импульс насилия в политические отношения и на будущее).

В кризисные дни осени 1993 г. были предприняты попытки объяснить с юридических позиций акцию Президента. Наиболее часто звучащее в то время объяснение — это ссылка на различие между правом и законом, на то, что Президент хотя и нарушил закон, но действовал по праву. В противовес этому автор этих строк попытался найти юридические основания президентским действиям в действующем праве — в содержащихся в нем основополагающих принципах и фундаментальных правах человека и в том еще, что в результате нарушения конкретных писаных норм, относящихся к праву власти, открывается путь к формированию права гражданского общества.

Далеко не во всем указанные попытки, даже ориентирующиеся на действующее законодательство, можно признать корректными: хотя функции Президента близки к правосудным, они все же не являются правосудными в точном смысле, не связаны жесткими процедурами и гарантиями. Да и вообще

Алексеев С.С. Теория права.—М.: Издательство БЕК, 1995. С.149

перед нами такая переломная ситуация, об оправданности которой в конечном итоге судит только История.

Достигнутые в настоящее время результаты начавшихся в ту пору процессов противоречивы. Наряду с тем, что сделаны определенные шаги к формированию права гражданского общества (более полное закрепление в Конституции прав человека, принятие первой части Гражданского кодекса), есть и факты иного рода. Уже в ходе осенних событий 1993 г. в обществе 3 — 4 октября возникла ситуация «права войны», усилились авторитарные начала в президентской и в исполнительной власти, увеличилось количество случаев нарушения Конституции и законов, импульс насилия обернулся страшной бедой в результате военных действий в Чечне.

Возможно, сила писаного права оказалась более значительной, чем это принято считать, и сообразно этому нарушение писаных норм, как бы убедительно оно ни обосновывалось, мстит за себя. Увы, ни мировая практика политико-государственной жизни, ни недавние события в России не дали убедительного ответа на вопрос о самой возможности безболезненно-законного перехода от одного общественного строя к другому. В обстановке общественного слома, глобальных сдвигов в жизни общества право оказывается беспомощным перед самой драматической ситуацией в жизни общества, перед властью.

Предыдущий | Оглавление | Следующий