Предыдущий | Оглавление | Следующий

 

Динамическая модель социально-территориальной системы.. 3

Вопросы для самостоятельной работы.. 7

  

Ударит ли ухудшение экономической обстановки по всему населению на данной территории сразу, или эффект от ожидаемого ухудшения (читатель понима­ет, что пример сугубо умозрительный) будет распро­страняться как бы по цепочке, от одних категорий населения к другим? Если по цепочке, то в какой последовательности расположены на ней различные категории населения; сколь длинна или коротка це­почка в целом; есть ли у отдельных категорий населе­ния возможность самостоятельно компенсировать экономическое ухудшение (например, за счет своих приусадебных участков), и если да, то может ли быть разорвана цепочка в этом месте и на какое время? Сконцентрированы ли те слои населения, последст­вия для которых могут оказаться наиболее болезнен­ными, где-то в одном месте (скажем, в областном цен­тре) или рассредоточены более или менее равномерно по всей территории? От конкретных ответов на эти и подобные вопросы зависит тот сценарий вероятного реагирования населения, который появится в резуль­тате проделанного анализа, — только на основании построения территориальной социально-экономиче­ской матрицы.

Наисложнейшим из всех практических вопросов при построении такой матрицы является социально-классовая дифференциация общества. Анализ требу­ет такой дифференциации в качестве одной из своих предпосылок. Мировая практика знает множество подходов к ней: «властный», «распределительный», «профессиональный», «субъективный», марксистский и неомарксистский, теории социальной стратифика­ции, так называемый «индекс Джини» и другие. Счи­тающаяся международной официальная система со­циально-классовых индикаторов ООН строит свои показатели на основе принадлежности к отраслям экономики, обладания собственностью на средства производства, профессии и дохода.

В западной социологической и политологической литературе широко распространено деление просто на высшие, низшие и средние классы (обычно по уровню дохода). В рамках любого из перечисленных подходов возможно выделение внутри каждого класса его внут­ренних слоев и их ранжировка по признаку от «выс­ших» к «низшим». Правомерно предположить, что дальнейшее развитие процессов разделения труда, специализации и кооперации, усложнения современного общества будет приводить, в том числе в России, не к устранению классов из общественной жизни, а к увеличению их числа, к большей градации внутриклас­совых и межклассовых слоев и групп. Внимательное и объективное отслеживание локальных перемен в социально-экономической матрице населения даст возможность намного раньше диагностировать появ­ление новых социальных групп и классов, чем это позволяют делать традиционные методы анализа.

В политике решаются и другие задачи, в частности, можно ли априори, без дорогостоящих опросов обще­ственного мнения, но со значительной мерой уверен­ности предположить, как распределится население на выборах между голосующими и неголосующими; меж­ду выбором в пользу партий и претендентов правой или левой, радикальной или умеренной, консервативной, обновленческой или центристской ориентацией?

Политико-поведенческая матрица характеризует предрасположенность населения, различных его кате­горий к определенным типам политических действий и поведения. В этом смысле она сродни понятию «уста­новка», используемому в общей психологии и характе­ризующему аналогичную предрасположенность лично­сти к тому или иному типу поведения вообще.

С психологической точки зрения, выбор между «правым» и «левым» на шкале политических предпоч­тений — это выбор между приверженностью устояв­шимся порядкам либо булыпим или меньшим их из­менением в ту или иную сторону. Многочисленные исследования показывают, что такой выбор связан с возрастом человека (в пределах трудоспособного воз­раста чем человек старше, тем он, как правило, кон­сервативнее в оценках и поступках; перелом в сторо­ну возврата юношеского радикализма наступает, как правило, за пределами 65 лет), а также с суммарными итогами значимой части его жизни: чего смог или не смог достичь человек на протяжении ряда лет (считая примерно от 20-летнего рубежа).

Проиллюстрируем это на примере. Предположим, мы исследуем политико-поведенческую предрасполо­женность трех классов (их названия в данном случае не столь важны), из которых первый— высший, а третий — низший по совокупности уровня доходов, положению в общественной иерархии и престижу в глазах других людей. Обозначим эти классы соответ­ственно цифрами 1, 2 и 3.        

Внутри каждого класса можно выделить четыре группы, различающиеся между собой по суммарным итогам жизненного пути. В первую войдут те, кто на протяжении жизни как минимум двух поколений со­вершает непрерывное восходящее движение в рамках своего класса или переходит из низшего класса в выс­ший. Вторую группу составят те, кто тоже совершает восходящее движение, но только на протяжении своей собственной жизни («люди, сделавшие себя сами»). Третью — те, кто в целом на протяжении всей своей жизни остается на среднем для своего класса уровне, не меняет сколько-нибудь существенно своего положе­ния внутри класса либо меняет его вместе с изменени­ем положения класса в целом и в ту же сторону. И на­конец, четвертую группу составят те, кто катится вниз либо в масштабах своего класса, либо перемещаясь в классы более низшие по сравнению с ним. Эти группы мы тоже обозначим цифрами соответственно от 1 до 4.

Теперь составим обычную матрицу, в которой каждая первая цифра обозначает принадлежность человека к одному из трех классов (в принципе их может быть не три, а сколь угодно много), каждая вторая — принадлежность того же человека к опреде­ленной группе по итогам жизненного опыта в преде­лах своего класса. Получаем следующий результат:

11 12 13 14 21 22 23 24 31 32 33 34

Каждая строка этой матрицы — один из трех из­бранных нами для анализа классов, только разложен­ный на группы по накопленному жизненному опыту, а каждый столбец объединяет подгруппы из разных классов, но со сходным жизненным опытом (хотя и раз­личающиеся по материальным итогам такого опыта). Оказывается, что с психологической и соответствен­но политико-поведенческой точки зрения, гораздо больше общего у людей, принадлежащих к разным классам, но к одинаковой группе жизненного опыта, чем у тех, кто входит в один и тот же класс, но внутри него относится к разным слоям жизненного опыта. С классовым делением (строки матрицы) все понятно и привычно. Рассмотрим внимательнее столбцы при­веденной выше матрицы.

Первый столбец, первую группу во всех классах образуют, как мы определили, те, кто на протяжении жизни как минимум двух поколений совершает вос­ходящее материальное и социальное движение. Это означает, что дети таких людей воспитываются в ус­ловиях, когда, по меркам и стандартам соответствую­щего класса, материальные и статусные потребности семьи, ее членов удовлетворяются по наивысшим для данного класса стандартам и с относительно высокой степенью гарантии. На первый план в мотивации детей неизбежно выхолят духовные потребности (но в пси­хологическом, а не бытовом понимании духовного: стремление уйти в науку, творчество — безусловно духовная потребность; но и стремление жить праздно, ничем себя не обременяя, отдаваясь развлечениям, психолог рассматривает как духовную потребность, только иного конкретного содержания). Если впослед­ствии люди, выросшие и воспитанные в таких услови­ях, идут в политику, то из них получаются, как прави­ло, либо реформаторы, либо реакционеры.

Становясь реформаторами, такие люди отнюдь не всегда оказываются наивными идеалистами. Они бли­же других подошли к вершинам социальной пирами­ды, выросли там и в целом отлично представляют себе общество со всеми его достоинствами и пороками. Но субъективный опыт говорит им: если моей семье уда­лось, то и другим тоже может удастся, надо только жить по разуму и совести. Однако если эти люди ста­новятся реакционерами, то они, как правило, жестко и жестоко стоят на защите своих социальных приви­легий, особенно когда для иного недостает природных данных, сострадания к другим или просто образова­ния и кругозора.

Второй столбец, вторую группу во всех классах образуют «люди, сделавшие себя сами». Они очень хорошо помнят, как плохо жили еще относительно недавно и каких трудов стоило им добиться своего относительного благополучия. Поэтому они дорожат доставшейся им синицей в руках, добровольно ее ни в коем случае не отпустят, и в этом они, наверное, правы. Когда люди данной категории вынуждены делать политический выбор, их симпатии чаще всего оказываются на стороне умеренного или ярко выра­женного консерватизма, иногда (в зависимости от остроты их личного, а также общего положения) с переходом в реакцию. Консерватизм в данном слу­чае — отнюдь не ругательный и не уничижительный .__ термин. Как только обществу удается создать нечто ценное и полезное, то его первейшей задачей стано­вится сохранить созданное, не дать энтропии погло­тить его. Поэтому консерватизм — основа любого развития, любого прогресса, любой цивилизации. Без нормальной доли здорового и рационального консер­ватизма никакое цивилизованное общество не может ни возникнуть, ни существовать. В принципе консер­ваторы чаще всего не против реформ как таковых, однако они всегда требуют предварительных доказа­тельств, что реформы приведут к улучшению поло­жения, а не к обратному результату; что они будут осуществляться разумно, ответственно, без спешки, с минимумом ошибок, просчетов, издержек; и кон­серваторы согласны ловить журавля в небе, но не вы­пуская из рук свою так непросто пойманную «си­ницу».

Третий столбец, третью группу составляют люди, все силы, время и способности которых уходят пре­имущественно на то, чтобы «жить не хуже соседей». В общем это цель, достойная всяческого уважения, ибо только на ее осуществлении может базироваться, в частности, «средний класс» в противовес таким видам социальной энтропии, как всепоглощающие маргинализация и люмпенизация широких слоев населения, а кроме того, она требует для достижения успеха посто­янных и действительно немалых усилий. У людей данной категории на интерес к политической жизни и тем более участие в ней либо остается мало времени, сил и желания, либо не остается совсем. Это по пре­имуществу те, кого в 1970 г. тогдашний президент США Р. Никсон очень удачно назвал «молчаливым большин­ством»: среди них больше всего неголосующих, и они в массовом порядке включаются в политику только в случае резких перемен в обществе, в социально-эко­номических условиях к худшему или к лучшему.

Четвертый столбец, четвертая группа — люди, катящиеся вниз. Причины скатывания в принципе могут лежать в двух сферах. Они могут иметь лично­стный характер, быть прямо или косвенно связаны с данным человеком, в частности, с такими качествами, как безволие, нежелание работать, неумение строить отношения с другими людьми, пьянство, распущен­ность. Возможна и иная причина: скажем, человек в глубине души понимает, что в своих неудачах и про­валах виноват только он сам и никто больше, однако ничего не предпринимает, чтобы поправить положение (в эту категорию причин не входят несчастные случаи, трагедии в семье и т. п., когда человеку просто катастрофически не повезло). Но ни один человек из перечисленных категорий не признает собственной вины: если он это делает, то обычно выходит из поло­сы жизненных неудач. Упорствующие же ищут пути и способы психологической компенсации, «козлов отпущения», и самым удобным «козлом отпущения» чаще всего оказываются общество, государство, поли­тическое устройство, а наилучшим способом компен­сации — занятие политической деятельностью. В са­мом деле, если в моих невзгодах виноваты семья, соседи, друзья, коллеги по работе и т. д., то ведь в самом крайнем случае от всех них можно уйти, уехать и начать все заново. Уехать же от общества значитель­но труднее, совершенными общество и его структуры никогда не бывают, поэтому считать виноватыми их — значит найти себе оптимального и пожизненного «коз­ла отпущения». Из окунувшихся в политику людей данной категории чаще всего получаются экстреми­сты; будут они правыми или левыми — дело случая, психологических различий между теми и другими нет.

Но люди могут катиться вниз и не по своей вине, а под воздействием серьезных социальных потрясе­ний: кризисов, спадов, войн, последствий крупней­ших катастроф и т. д. В таком случае, как правило, не происходит немедленной радикализации общества. Огромная масса в целом нормальных психологиче­ски людей, во-первых, понимает причины создавше­гося положения, невозможность быстрого изменения к лучшему и иные объективные обстоятельства; во-вторых, озабочена проблемами выживания своего и своей семьи, и потому им просто не до политической деятельности, тем более не до бунтов или чего-то подобного. Однако в такие моменты возможен рез­кий перелив массовой поддержки и голосов избира­телей от господствующих политических сил и пар­тий к их оппонентам, независимо от политического лица как первых, так и вторых. Сохранение же нис­ходящих социально-экономических тенденций на протяжении достаточно значительного времени (3— 4 года и более) уже меняет конкретное социальное наполнение построенной нами матрицы.

По существу, это и есть политико-поведенческая матрица, созданная для описания принципиальных установок населения на выбор между правыми и левыми политическими силами и партиями. Естествен­но, по такому же принципу, но с использованием других, соответствующих критериев могут быть вы­строены матрицы, описывающие иные политико-по­веденческие предрасположенности населения и/или отдельных его социальных, территориальных групп. В принципе политико-поведенческая матрица может быть построена по отношению и ко всему обществу, и к определенной его части.

В совокупности три перечисленные класса мат­риц: организационно-политические, социально-эконо­мические и политико-поведенческие — и образуют модель социально-территориальной системы в стати­ке. Они же дают основу для общего, самого грубого и приблизительного разделения «психологического» и «непсихологического».

Политико-поведенческие матрицы прямо и непо­средственно ориентированы на выделение собствен­но психологических компонентов, понимаемых в дан­ном случае как реакция людей и на непосредственные, сегодняшние условия бытия, и на эволюцию этих ус­ловий, причем не только в обществе в целом, но и применительно ко всем его основным классам и со­циальным группам конкретно.

Социально-экономические матрицы способны дать весьма детализированное представление о текущих условиях бытия, об уровне и качестве жизни, а также об основных тенденциях эволюции того и другого на протяжении любых отрезков времени. Иными слова­ми, они дают ППА-исследователю возможность весь­ма конкретно оценить, кто и на что именно будет реа­гировать в различных социальных слоях, группах, на разных уровнях социальной пирамиды, в разных тер­риториальных частях СТС.

Наконец, организационно-политические матрицы, описывающие политическое устройство и политиче­ский процесс, дают в распоряжение исследователя некоторый набор реальных и потенциально возмож­ных социальных ролей, соответствующих ключевым точкам описываемых процессов. Сопоставление нор­мативного или ожидаемого ролевого поведения субъ­ектов политического процесса с их фактическими действиями и позволяет выявить их субъективные психологические качества: мотивацию, характер и направленность интересов, содержание их представ­лений, отношения друг с другом и многое иное.

Необходимо, однако, подчеркнуть одну принципи­альную особенность любых психологических исследо­ваний вообще, но в большей мере ППА. Психология любого субъекта едина и неразрывна как в той ее час­ти, которая соответствует принятым в обществе нор­мам, стандартам, критериям, так и в той, где она в большей или меньшей степени отходит от этих норм, нарушает или даже отвергает их. Историк, правовед, экономист, социолог, политолог могут изучать офици­альные, общепринятые стороны бытия и в то же вре­мя оставаться научно корректными, не касаясь тене­вых аспектов своего предмета. Для психолога такая возможность в принципе исключена, если, конечно, он хочет, чтобы его выводы были достоверны, а рекомен­дации в разумной степени надежны. Здесь психолог подобен врачу, который тоже не разделяет болезни на «приличные» и «неприличные», но смотрит, болен или практически здоров его пациент.

Следовательно, как бы мы ни относились к явлени­ям теневой экономики, теневой политики и прочим теневым сторонам общественного бытия, но их учет в ППА, особенно в его макросоциальной части, абсолют­но необходим как на уровне методологии, составления идеальных моделей, предварительных схем, гипотез и т. п., так и при насыщении их конкретным эмпириче­ским материалом и содержанием. Это требование ак­туально в любых условиях, но оно вдвойне актуально при анализе современной российской политической жизни, в которой теневые и иные неформальные про­цессы нередко играют ведущую роль.

Динамическая модель социально-территориальной системы

Политико-психологический анализ объектом и предметом своего исследования имеет две самые под­вижные сферы: политику и психологию. В той и дру­гой перемены — норма, причем изменчивость настрое­ний, устремлений, внезапных и массовых порывов нередко оказывается и весьма спрессованной во вре­мени, и крайне мощной и неоднозначной по направ­ленности (когда, казалось бы, достаточно сильные массовые эмоции в считанные дни, а то и часы меня­ются прямо на противоположные), и в то же время приверженной значительной доле иррационализма (или того, что воспринимается как иррационализм).

Теоретическую и методологическую проблему для ППА-аналитика представляет, однако, не сама измен­чивость как таковая. Высокий динамизм политики и психологии дополняется еще их уникальной, нередко парадоксальной способностью сочетать в себе, при­чудливо переплетать друг с другом воздействие фак­торов и процессов принципиально разной временной природы. И в политике, и в общественной психологии постоянно присутствуют явления, тенденции, качест­ва, диктуемые причинами макросоциального уровня, исторического масштаба времени. Человек не всегда может осознавать их присутствие, а уж тем более понимать конкретные пути, механизмы, средства их воздействия. Тем не менее и прошлое, и настоящее всегда с нами. Вот почему в тех трансформациях, через которые проходит в последние годы Россия, сложней­шим образом переплелись между собой и ее более чем тысячелетняя история, и глобальные процессы XX в., и те тенденции мирового развития самого последнего периода, которые мы еще только начинаем угадывать, но которые тем не менее уже создают облик XXI сто­летия.

Вместе с тем и политика, и психология способны реагировать (на практике они делают это сплошь и рядом) и на самые, казалось бы, мелкие, ничтожные события и происшествия, масштабы и значимость которых не должны были бы простираться дальше, чем на несколько десятков человек и часов, максимум суток времени. Причем значение подобных мелочей и для человеческой психики, и для политической жизни непропорционально резко и сильно повышается в критические для общества периоды (типа переживае­мого ныне Россией), когда никем не предусмотренная мелочь способна подчас спровоцировать события круп­ного, вплоть до общенационального, масштаба и с последствиями, которые могут ощущаться годы, а то и десятилетия спустя.

Естественно, ППА и в аналитической, и в прогно­стической своих частях непременно должен по воз­можности учитывать все такие принципиально значи­мые особенности своего предмета.

Рассмотренные подходы необходимы, но сами по себе еще недостаточны для описания динамики поли­тико-психологических процессов. И дело не только в том, что матричный принцип дает одномоментный срез того или иного уровня предмета исследования. Организационно-политическая, социально-экономическая, политико-поведенческая матрицы описывают такие характеристики социума и его политической системы, которые хотя и меняются со временем, однако делают это либо крайне редко, либо весьма медленно. По самой своей природе названные матрицы не могут улавли­вать быстрых и резких перемен, особенно колебатель­ного характера: они лишь отразят средне- и долгосроч­ные последствия таких перемен, причем каждая в своей сфере. Поэтому необходимо дополнение указанных подходов другими, которые были бы способны адек­ватно описывать изменчивость текущего состояния политики и психологии, возможность колебательных движений здесь и выявлять реально действующие и потенциально возможные причинно-следственные связи на стыке психологии и внепсихологических явлений и процессов, существенных для перипетий политической жизни.

Несколько групп вопросов имеют особо важное теоретическое и методологическое значение. Это, во-первых, практический учет в ППА диалектики мате­риального и духовного, объективного и субъективного; во-вторых, выявление политически значимых динами­ческих взаимосвязей идеологии, мировоззрения и общественной психологии; в-третьих, определение историко-психологической наследственности социума, в частности духовных и политических последствий взаимосвязей исторических способов существования социума с его социальными, политическими, нравст­венными структурами; в-четвертых, выяснение взаи­мосвязи массового сознания, общественного мнения и политического поведения в реальных процессах и ситуациях. Все перечисленные проблемы предельно актуальны и для современной России.

Для всех же без исключения случаев сложных ситуаций, оказывающих неоднозначное, разноплано-вое воздействие на субъекта и объективно требующих от него достаточно сложного поведения, в изначаль­ную формулу должно быть поставлено специфическое качественное понятие «личность субъекта». Оно озна­чает, что:

— субъект воспринимает воздействия на него извне не механически, а отфильтровывая для себя определенную их часть, придавая раз­личным воздействиям разные смысл и значе­ние; причем такая фильтрация осуществляется субъектом как осознанно, намеренно, так и неосознанно;

— столь же неоднозначна и реакция субъекта даже на одно и то же, одинаковым образом интерпретированное этим субъектом внешнее воздействие: у субъекта всегда имеется некото­рый выбор ответных действий, а главное, соб­ственная воля, которая позволяет ему осуще­ствлять этот выбор, в том числе вопреки всем и всяческим обстоятельствам и даже сознатель­но во вред себе;

— помимо перечисленных факторов, в восприятии субъектом внешних воздействий, в формиро­вании его ответной реакции (или поведения) на них сказываются и специфические особен­ности данного субъекта (его знания, умения, физическое и психологическое здоровье, эмо­циональное состояние и пр.), а также его био­логическая и социальная наследственность.

Все это позволяет признать в качестве одной из закономерностей политической жизни тот факт, что любые объективные воздействия на социум (совокуп­ность субъектов, как индивидов, так и ССС), откуда бы они ни исходили и в чем бы ни заключались, неизмен­но вызывают со стороны этого социума не какую-то определенную реакцию, а спектр реакций, диапазон и глубина которого зависят от численности данного социума, сложности его социальной стратификации и от набора основных представленных в нем типов лич­ности и сложных социальных субъектов.

На уровне реальной жизни действуют две ра­нее отмеченные формы объективного процесса, одна из которых — целеполагающая деятельность самого человека. Эта деятельность, однако, обладает собст­венной внутренней сложностью, поскольку включа­ет не только совокупность индивидуальных поступ­ков людей, но и сложное взаимопереплетение всех видов и форм общественных отношений как по го­ризонтали (между модальными и однопорядковыми формами общественной организации), так и по вер­тикали, от высшего к низшему и наоборот. Причем для каждого из отдельно взятых субъектов (и для че­ловека, и для любого ССС) его собственное поведе­ние выступает как чисто субъективный фактор, но поведение всех других — как безусловно объектив­ные факторы.

Эта внутренняя сложность человеческой деятель­ности как одной из форм объективного процесса дает основания выделить внутри данной формы три каче­ственно различных уровня, на каждом из которых диалектика объективного и субъективного проявляет­ся по-своему, специфически.

Первый уровень — это диалектика природного и общественного, понимаемая как взаимоотношение и взаимообусловленность естественного природного мира и человека как части этого мира. Сюда относят­ся, с одной стороны, космическая, физическая, хими­ческая, экологическая, географическая, климатическая и т. д. обусловленность деятельности и самого сущест­вования человека, а с другой — его биологическая природа. Познание явлений и процессов этого уровня диалектических взаимодействий осуществляется всем комплексом естественных и биологических наук.

Второй уровень — диалектика отношений между материальным миром, созданным самим человеком в процессе его исторического развития, и формами со­циально организованной деятельности человека в этом «искусственном» мире. Необходимость и правомерность выделения второго уровня обусловлена тем, что созда­ваемая человеком искусственная среда обитания («вто­рая природа») всегда представлена одновременно:

а) в виде специфических материальных объектов (производительные силы, инфраструктура, мате­риальные носители культуры и т. п.), живущих по законам не только естественного, но и социально­го мира;

б) в неотделимом от этих объектов исторически сло­жившемся способе их использования (например, станок перестает быть просто физической массой и начинает выполнять свои специфические функ­ции только при наличии человека, умеющего этим станком пользоваться и нуждающегося в том, что может быть на нем произведено).

Практическое значение данного уровня диалекти­ческих взаимосвязей особенно очевидно в современ­ной России, где ныне, в условиях исторической соци­альной трансформации, повисли в воздухе многие прежние материальные объекты и социальные уме­ния, не находящие себе применения; и в то же время ощущается острый дефицит других — рыночных ин­фраструктур, умения власти и населения жить в усло­виях рынка и т. д.

Наконец, третий уровень — это диалектика инди­видуального и общественного, включающая в себя как отношения между индивидом и обществом в целом, так и между более простыми и более сложными формами социальной организации. Второй и третий уровни диалектических взаимосвязей описываются всем ком­плексом наук об обществе и человеке.

Таким образом, объективное воздействие на лю­бого субъекта (общество, социальную группу, общест­венный институт, личность) включает в себя все пере­численное. Конкретное состояние всех в совокупности условий жизни и деятельности людей в определенный момент или период образует объективные условия существования (деятельности) социума. Однако воз­действие этих условий на пути от объективного мира к конкретному субъекту проходит через три специфи­ческих фильтра.

Первым являются субъективные условия сущест­вования (деятельности) данного человека, группы, ССС, общества. Любой субъект соприкасается в своей жиз­недеятельности не со всем окружающим его физиче­ским и социальным миром, а только с какой-то его частью, пусть даже и очень большой. Соответственно, и непосредственно значимыми для него оказываются события и процессы не в мире в целом, а прежде всего в этой, непосредственно связанной с ним части мира.

Однако и субъективные условия существования (деятельности) не влияют на субъекта напрямую: дей­ствуют еще механизмы и закономерности восприятия. Часть таких механизмов имеет технический характер: в современном сложном мире, где даже угроза миро­вой ракетно-ядерной войны может входить в число субъективных условий жизни отдельно взятого челове­ка, огромная роль принадлежит всевозможным систе­мам сбора, обработки, передачи информации. А между тем очень многое в политической жизни зависит имен­но от своевременности, полноты, достоверности инфор­мации, равно как и от возможностей манипулировать ее количеством, качеством, содержанием.

Но существуют и действуют также механизмы и закономерности социального восприятия, подробно описанные в психологической и политологической литературе. Социальное восприятие связано с теми искажениями информации и ее выборочным отбором, которые отличают функционирование любых бюрокра­тических структур, политических партий, правительственных и общественных институтов и т. д. Необхо­димо подчеркнуть, что все это — не результат чьей-то расхлябанности, злонамеренности, человеческих несо­вершенств и т. п., а очевидные закономерности уст­ройства и функционирования различных форм и ти­пов социальной организации, иначе подобные явления не повторялись бы с такой точностью во все времена, в самых разных странах, культурах и обстоятельствах.

И наконец, действуют механизмы индивидуального восприятия. На осознаваемом уровне они связаны с тем, что любой человек из потока доступной ему ин­формации выбирает только то, что соответствует его интересам, кругозору, образованию. На неосознавае­мом — это особенности зрительного и слухового вос­приятия; теоретических абстракций или художествен­ных образов; знаковой или графической информации; взаимосвязи текущего восприятия с памятью и мно­гое другое. В реальных политических ситуациях (на­пример, прогнозирование поведения руководителя государства в обстановке острого внутреннего или международного кризиса) подобные факторы могут оказаться даже более значимыми, чем традиционно привычные для нас экономическое, военное, иное макросоциальное прочтением объективной ситуации.

Те объективные и субъективные условия существо­вания (деятельности), которые пробились через все пе­речисленные фильтры, возможно, исказившись по пути до полной противоположности действительному и даже до абсолютного отрыва от какой бы то ни было реально­сти, и которые вошли в сознание субъекта, образуют когнитивную карту этого субъекта, т. е. комплекс его фактических представлений о мире, своем положении, проблемах, интересах, задачах, целях — обо всем. Нет необходимости подчеркивать, что именно здесь событи­ям объективного мира придается большая или меньшая значимость; что место этих событий в ряду каких-то иных может оказаться непропорционально зауженным или расширенным; что запас знаний, которыми реально оперирует субъект, может колебаться в широких преде­лах, а в его содержании весьма причудливо и в разных пропорциях могут смешиваться знания научные и прак­тические, а также знания и предрассудки, заблуждения и иллюзии; что причинно-следственные связи между явлениями реальной жизни, устанавливаемые в созна­нии данного субъекта, могут не иметь ничего общего с действительными, и т. д.; что, наконец, сознание субъекта может быть просто больным или от рождения ущерб­ным. Но в любом случае поведение субъекта будет оп­ределяться структурой и содержанием когнитивной карты его сознания, а не непосредственно субъектив­ными и тем паче объективными условиями его жизни и деятельности.

Но вот поведение субъекта внутренне сформиро­вано (механизмы его формирования описаны в психо­логической и социально-психологической литературе), и субъект начинает действовать. Его вербальное или невербальное поведение по внутренним движущим силам, целям, направлениям и проявлениям всегда субъективно Конечный результат любого субъектив­ного поведения — некие объективные последствия как для самого действующего субъекта, так и для всех остальных Однако на пути от сознания субъекта к конечным объективным последствиям субъективное поведение тоже как бы проходит через ряд последо­вательных «фильтров».

Самый первый из них, считая от самого субъекта, образуют врожденные и приобретенные способности субъекта: его сообразительность, быстрота и качество реакции, воля и целеустремленность, собранность и самодисциплина, широта и глубина знаний, умений, социальных навыков и т. д. Естественно, как конкрет­ное содержание таких качеств, так и пути и способы их формирования, закрепления, проявления весьма раз­личны у личности и у сложного социального субъекта. Но на этапе инициации поведения решающее значе­ние имеют способности субъекта и мера их соответст­вия тем задачам и целям, что он ставит перед собой.

Реализация поведения началась; и здесь второй фильтр — субъективные практические возможности данного действующего лица или ССС. Блестящий политический стратег на посту президента может, например, задействовать в своих целях все — внут­ренние и внешние — возможности государства, а также потенциал значительной части независимых организаций, общественных сил и движений. Но тот же самый человек, не утратив своих субъективных способностей, а возможно, даже существенно развив их, оказавшись в отставке, может не иметь возмож­ности даже просто публично выступить с изложени­ем своей точки зрения. Ясно, что и эффект от его поведения в этих двух ситуациях окажется просто несопоставимым.

Третий фильтр — практический потенциал тех средств и возможностей, которые доступны данному субъекту. Посредственный политик, располагающий хорошо отлаженной партийной и/или государствен­ной машиной, иной организацией, может добиться куда более внушительных результатов, чем гениальный стратег, такой машины не имеющий или вынужден­ный иметь дело с неотлаженным, недисциплинирован­ным, некомпетентным механизмом своей власти Мож­но безукоризненно ориентироваться в достижениях какой-либо науки, знать до тонкостей все ее нюансы, но сама наука может еще по уровню своего развития быть неготовой для разрешения практических задач или не подкрепленной в техническом, технологиче­ском, организационном отношениях. Величайшее мас­терство пилота теряет всякий смысл, если для его машины не завезли горючее.

Для целей политико-психологического анализа существенно то, что в результате прохождения субъ­ективного поведения через все перечисленные «фильт­ры»-

а) конечные объективные последствия и резуль­таты такого поведения с весьма высокой долей вероятности могут не соответствовать изначаль­ным намерениям, побуждениям, устремлениям, целям субъекта или даже в большей или мень­шей степени противоречить им,

б) мера такой вероятности, при прочих равных условиях, тем выше, чем сложнее сам субъект и его внутренний мир; чем в более сложные отношения он вступает; чем сложнее структура его целей, поведения, используемых средств; чем больше разрыв между выдвигаемыми це­лями, с одной стороны, и всей совокупностью возможностей субъекта — с другой; чем более масштабны и продолжительны по времени все упомянутые процессы;

в) в социально-историческом масштабе времени и деятельности при современном уровне ма­териального и научного развития в принципе невозможно достижение никаких декларируе­мых целей в точном соответствии со всеми об­стоятельствами и условиями их декларации, если потребное для этого время превышает продолжительность активной жизни одного поколения людей (30 лет).

По-видимому, с расширением знаний и практиче­ских возможностей человека данные рамки также бу­дут расширяться.

В пределах этих временных рамок ППА должен учитывать «переливы» социальных и духовных процес­сов, происходящие между различными секторами обще­ственного сознания, и прежде всего между идеологией и общественной психологией как формами обществен­ного сознания, имеющими особую значимость. Актуаль­ность таких процессов и их научного понимания для современной России невозможно переоценить.

В макро-ППА-исследовании существенно, какой представляется динамическая структура общественно­го сознания и как эта структура корреспондирует со структурой индивидуального сознания и психологиче­ских механизмов поведения. Психология и политоло­гия, стоящие на позициях позитивизма, практически не задаются вопросом о структуре и динамике обществен­ного сознания, концентрируясь почти исключительно на категориях «общественное мнение», «политические представления», «идеология». Такой подход в целом вполне достаточен для решения многих прикладных задач, ретроспективных описаний, но обнаруживает свою недостаточность при попытках прогнозирования идеологических и политико-идеологических процессов.

В отечественной литературе до недавних пор су­ществовало два подхода к принципиальному делению общественного сознания на основные его формы. Наи­большее число сторонников имел подход, подразделяв­ший общественное сознание только на идеологию и общественную психологию. Критерии такого деления достаточно очевидны, что, по-видимому, и делало его привлекательным для многих. Однако дальше начина­лась путаница с последующим делением на более ча­стные формы и виды, но так и остался непроработан­ным до конца вопрос о критериях различения «форм» и «видов» общественного сознания; неясно, почему в число «форм» попадают разнопорядковые величины; непонятно, в какой мере и на каких основаниях отно­сить к идеологии, а в какой — к общественной психо­логии такие формы (виды) общественного сознания, как, например, религию или право. Между тем для многих комплексных ППА-исследований перечисленные вопро­сы — не надуманные, а самые практические.

Другой из двух указанных подходов, сформулиро­ванный более 30 лет назад и отнюдь не считавшийся  «еретическим» или «диссидентским», но почему-то собравший гораздо меньшее число сторонников и последователей, исходил из трехзвенного деления об­щественного сознания — на идеологию, общественную психологию и мировоззрение в качестве самостоятель­ной базовой формы. Этот подход представляется нам гораздо более обоснованным и продуктивным, по­скольку лучше согласуется с распространенной в отечественной психологической науке трехзвенной картиной структуры поведения, складывающегося под влиянием нескольких функционально различных, не способных заменить друг друга комплексов: внутрен­ней природы субъекта; познания им окружающего мира; сочетания мотивации к деятельности, ее целеполагания и волевого импульса.

Общественная психология как форма обществен­ного сознания при таком подходе модальна внутрен­ней психической и психологической природе индиви­да: наличию у него определенной наследственности в этих сферах, приобретенных свойств и качеств, интериоризированных продуктов образования, информи­рованности, общей и политической социализации и т. д. Подобная модальность не просто кажется интеллекту­ально удобной — она правомерна, и прежде всего потому, что лежащие внутри самого сознания ме­ханизмы поведения не могут иметь принципиально разную структуру на индивидуальном и общественном уровнях. Между этими механизмами должна быть высокая степень подобия (что и выражается поня­тием «модальность»); но кроме того, структуры об­щественного сознания должны следовать за струк­турами сознания индивидуального, поскольку первое возникает из последнего и воплощается в реальной жизни тоже через последнее.

Мировоззрение в структуре общественного соз­нания модально познавательным компонентам ин­дивидуального сознания — это не только некая опре­деленная сумма информации о внешнем мире, но и знание, т. е. системная организация этой информа­ции; это качество и самой информации, и ее орга­низации, если таковая есть; и, наконец, это также определенный набор (сумма) или комплекс (нечто организованное внутренне) средств, методов, подхо­дов к исследованию внешнего мира, к добыванию новых фактов о нем и к признанию вновь получае­мой информации знанием.   

Идеология как форма общественного сознания модальна сочетанию мотивов, целей и воли в структу­ре психологии индивида. Главное в структуре любой идеологии — вовсе не то, что это некая система пред­ставлений (любая наука, равно как и псевдонаука, тоже является такой системой), и даже не то, что эта сис­тема направлена на защиту определенных обществен­ных интересов и порядка (такая защита куда лучше обеспечивается в практическом плане другими сред­ствами). Не так существенно и то, является идеология по своему содержанию сознанием истинным, ложным или сочетающим то и другое: многие системы пред­ставлений подходят под любой из данных критериев, не будучи при этом идеологиями. Определяющие при­знаки идеологии, на наш взгляд, иные.

Под влиянием одного и того же внешнего раздра­жителя, стимула у различных субъектов возникают разные мотивы. На базе одного и того же общества, одного и того же анализа этого общества могут быть сделаны разные до противоположности выводы, и сегодняшняя Россия, ее духовная и политическая жизнь — ярчайшее тому подтверждение. Идеология формулирует социальную мотивацию определенного типа и направленности. Отсюда она выводит социаль­но значимые долговременные цели и подкрепляет все это волевым импульсом, который на социальном уровне направлен на мобилизацию усилий, ресурсов, духов­ных возможностей общества на долговременные и сверхдолговременные ориентиры его жизнедеятель­ности и всегда подкреплен организационно. За любой идеологией всегда стоит некая организация — ее но­ситель, хранитель и жрец. Система воззрений без такой организации, не подкрепляемая ею, может быть чем угодно, но только не идеологией.

Из трех основных форм общественного сознания наименее подвижна именно идеология. Общественная психология наиболее изменчива, гибка, хотя и в ней есть элементы и структуры, остающиеся неизменны­ми на протяжении десятилетий и даже веков. Но для изменений в содержании и формах выражения идео­логии нужны совокупные и глубокие, взаимно подкре­пляющие и усиливающие друг друга перемены и в объективных условиях жизнедеятельности общества, и в сфере его мировоззрения, и в общественной пси­хологии. Такие изменения требуют долгой предвари­тельной эволюции и потому происходят не часто.

Для ППА-проектов существенны два вывода. Во-первых, любая идеология эволюционирует не произ­вольно, а по собственным внутренним законам, еще ждущим своего исследования. Главная политико-пси­хологическая функция идеологии как явления, по-ви­димому, состоит в обеспечении психологической ле-гитимности (т. е. готовности субъекта принять как «законный») определенного долговременного жизнен­ного уклада. Идеология возникает в ответ на вопросы, которые ставит жизнь, но на которые объективно невозможно в данный момент или период ответить, и потому в качестве ответа предлагается некая сверх­долговременная гипотеза, высказываемая в форме аксиомы.

Идеология начинает переживать серьезный и глубокий кризис тогда, когда под влиянием времени и опыта зримо и несомненно меняются либо содер­жание ответов на такие вопросы, либо сама их по­становка и формулировка, мера их актуальности. Именно это, а не злоупотребления и не прегрешения, и даже не прямые преступления находящихся у по­литической власти жрецов идеологии, ведет к подрыву ее собственной психологической легитимности: дос­таточно вспомнить инквизицию, вовсе не подорвав­шую позиции католицизма, и, напротив, становление естественных наук, изрядно пошатнувшее его пози­ции. А потому идеология не может и отмереть в ре­зультате, например, политических преследований: они лишь укрепляют ее авторитет в глазах реальных и потенциальных последователей данной идеологии. Вообще, случаи «чистого» и полного отмирания ка­кой-либо масштабной и влиятельной идеологии в до­кументированной истории нам неизвестны, хотя отдель­ные идеологии впадали нередко в весьма глубокие и затяжные кризисы.

Во-вторых, общество бывает готово воспринять новую идеологию не когда угодно, но во вполне опре­деленные периоды своей жизни, когда все более оче­видна исчерпанность прежних ответов на основопо­лагающие вопросы жизни, а новые ответы не отлились еще в какие-то четкие формулировки. Однако и здесь будет принята не любая идеология, способная именно сегодня такие формулировки предложить, а только та, которая, кроме того, будет отвечать общественно-пси­хологическим особенностям данного социума, и пре­жде всего специфике его национального характера, этноконфессионального и/или социоэтнического пси­хического склада России. Иными словами, восприни­маемая новая идеология должна быть совместимой как с текущим психологическим состоянием общества, так и, самое главное и сложное, с его историко-психологической наследственностью. Из чего же складывает­ся последняя?

Здесь необходимо вернуться к рассмотренным трем базисным способам существования, но уже с точки зрения того, какие организационно-политиче­ские, психологические, духовные последствия имеет каждый из них на длительной исторической дистан­ции, измеряемой продолжительностью жизни многих поколений людей.

Так, процесс подбирания не требует от его участ­ников какой-то особой координации усилий, и значит, развитых средств общения, прежде всего языка. От­носительно примитивный способ существования про­изводит лишь ограниченное количество знаний и не требует большего, а неразвитость языка и не дает возможности накапливать дополнительные знания сверх минимально необходимых, тем более переходить к абстрактному мышлению. Процесс подбирания не требует и особого руководства: каждый индивид впол­не способен действовать самостоятельно. Существует и своеобразная жизненная этика, концентрирующая­ся на взаимоотношениях человека с природой и сво­дящаяся к тому, что нельзя обижать природу и ее богов, вредить живому без дела и смысла, брать больше, чем нужно человеку для выживания и т. д.

Производство вытягивает за собой иную цепочку психологических, духовных, организационных послед­ствий. Оно, помимо материальных результатов труда, непременно порождает накопление не только квали­фикации, умений, но и опыта, из которого со временем выкристаллизовывается знание, вначале практическое, а потом и научное. Производство всегда предполагает некоторое разделение труда, что вызывает необходи­мость его координации, подчас достаточно сложной. Все это требует развитых средств общения, и прежде всего языка; дает стимул к его развитию; способству­ет постепенной наработке в языке таких структур и понятий, которые открывают путь к формированию абстрактного мышления. Производство рождает спе­цифическую трудовую этику: уважение к труду и его результатам, к знаниям и компетентности, к инструменту, дисциплине и самоконтролю, к точности в сло­вах, характеристиках, обязательствах.

Аналогичный «шлейф» есть и у отъема, насилия, однако там он иного качества. Язык необходим для координации действий во время нападений, акций, боевых действий — язык команд, язык диктата и подчинения. Руководство жизненно важно в самом прямом смысле слова, а в боевой обстановке дискути­ровать некогда, выполнение команд должно быть до­ведено до автоматизма, в чем и заключается не толь­ко гарантия успеха «миссии», но части и самой жизни. Более того, авторитет вожака должен быть непрере­каем также и в обычной обстановке, в противном слу­чае обязательно найдется желающий и способный силой завладеть его местом и долей добычи. Следо­вательно, авторитет вожака должен постоянно под­держиваться самыми жесткими средствами. Так за­кладываются основы того, что позднее разовьется в политический тоталитаризм. У насилия как способа существования есть и своя этика: культ силы, слепой групповой сплоченности, резкого деления мира на «своих» и «чужих», круговой поруки.

В любой социально-экологической системе всегда присутствуют все три способа существования со всем «шлейфом» их организационных, психологических, духовных, нравственных последствий. Не только в России, но и во всех странах, ставящих перед собой цели ускоренной модернизации и развития, традици­онные социальные и межличностные отношения, ве­рования и представления, ценности и психологические особенности населения оказываются неизменно самым мощным препятствием на пути прогресса, который отождествляется с индустриальной цивилизацией и гражданским обществом.

Очевидно, в этих условиях любое макросоциальное, исторических масштабов и значения реформаторское начинание, коль скоро оно рождается не стихийно, а инициируется осознанно и целенаправленно, должно рассматриваться не только с точки зрения политических и практических качеств, но и как социально-историче­ская гипотеза, содержание, целесообразность, пути и способы осуществления которой подлежат, помимо про­чего, и научной проверке. Реализация такой гипотезы непременно должна сопровождаться созданием и исполь­зованием разветвленной системы обратных связей ме­жду обществом и властью, обществом и наукой, наукой и властью, которые позволяли бы максимально рано выявлять все издержки и минусы, сводя совокупный ущерб от них к доступному минимуму.

Однако само по себе состояние общественного сознания еще не предопределяет ни склонности соот­ветствующей части социума к участию в политике; ни того, в какое политическое поведение выльется это участие, если оно будет иметь место; ни, тем более, потенциальной результативности такого поведения. Динамика общественно-психологических и политико-психологических состояний и процессов, ведущих от некоего состояния сознания к некоторому политиче­скому поведению, в рамках ППА может прослеживать­ся по линии «массовое сознание — общественное мнение — политическое поведение». Причем по мере продвижения от состояния сознания к конкретным формам поведения «включается» все большее число психологических механизмов, для анализа и оценки последствий деятельности которых последовательно задействуется все большее количество критериев.

Под массовым сознанием мы будем понимать все совокупное состояние сознания социума или какой-то его части в определенный момент или сравнительно непродолжительный период времени: все существую­щие в этом сознании фактические представления, ценности, интересы, ожидания, эмоциональные состоя­ния без какого бы то ни было исключения. Состояние массового сознания может определяться только при­менительно к ограниченному периоду времени: замет­ная эволюция эмоционального состояния уже меняет и состояние массового сознания в целом, даже если остальные компоненты его остаются неизменными. Переменчивость эмоциональной компоненты созна­ния достаточно высока даже в масштабах общества в целом.

Для целей ППА крайне существенно то, что со­стояние массового сознания может быть более или менее достоверно оценено имеющимися методами либо ретроспективно, либо прогностически. Текущей оцен­ке в реальном масштабе времени оно не поддается: методы исследования таковы, что за время проведения опроса состояние сознания вполне успевает изменить­ся и даже неоднократно. Поэтому любые прогнозы вероятной реакции социума на какие-либо ожидаемые или предполагаемые события должны иметь сценар­ный характер.

На практике ведущее место в оценке состояния и динамики массового сознания повсеместно заняли опросы общественного мнения. Проблема обществен­ного мнения и его измерения принадлежит к числу наиболее разработанных в общей и политической со­циологии, социальной и политической психологии, политологии; библиография по ней лидирует во всех перечисленных дисциплинах. В рамках политико-пси­хологического анализа целесообразно выделять не­сколько качественно разных уровней общественного мнения применительно к данной политической про­блеме и/или ситуации, что позволяет расценивать его как неструктурированное и структурированное.

В целом модельное представление о генезисе и функционировании социально-политических общностей как социально-территориальных систем дает возможность всесторонне проводить психологический анализ различных политических феноменов.

Вопросы для самостоятельной работы

1. Обоснуйте условия оптимального соотношения по­литики, психологии и морали в реальном правовом пространстве.

2. Охарактеризуйте истоки, место, статус и перспек­тивы политической психологии.

3. Раскройте цель, задачи и функции политической психологии и условия их продуктивного выполне­ния.

4. Определите основные характеристики объекта, пред­мета и методов политической психологии.

5. Раскройте теоретико-методологические и приклад­ные основы политической психологии.

6. Дайте характеристику основных школ и концепций современной политической психологии.

7. Проведите психолого-политический анализ времен­ного фактора в современной политической прак­тике.

8. Какие возможности раскрывает политико-психоло­гический анализ с использованием моделирования генезиса и функционирования социально-политиче­ских общностей?

Предыдущий | Оглавление | Следующий

[an error occurred while processing this directive]