Предыдущий | Оглавление | Следующий

 

2.1. Политические идеалы.. 2

2.2. Политическая культура как синтез политического сознания, менталитета и поведения. 8

Сознание и политическая система. 8

 

Глава 2. ПСИХОЛОГИЯ СОВРЕМЕННЫХ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ФЕНОМЕНОВ

2.1. Политические идеалы

Являясь важнейшим системообразующим факто­ром, политические идеалы играют огромную роль в формировании политического сознания, определении ценностных и мировоззренческих установок личности и общества в целом. Политические идеалы наряду с политическими взглядами, настроениями, чувствами, мнениями фиксируются в политическом сознании субъекта политики и, являясь неотъемлемой частью этого сознания, выражаются в политической культу­ре субъекта политической деятельности.

Политические идеалы рассматриваются как от­ражение тенденций общественного развития, как активная сила, организующая людей, объединяющая их на решение исторически назревших задач. Поли­тические идеалы — это не просто образ желаемого или должного общественного устройства, вынесенный за пределы существующей реальности, с которыми она должна сообразовываться, а сама действитель­ность, рассматриваемая в ее динамике с учетом пер­спектив ее развития.

Политические идеалы в ходе динамичного процес­са развития общества, постоянно видоизменяясь, отра­жают уровень развития политического сознания. Появ­ление новых политических идеалов является показателем способности людей формировать более сложные смыс­лы, принимать более сложные решения на более высо­ком рациональном и эмоциональном уровне. В этой связи, политические идеалы целесообразно рассматривать сквозь призму представления о государстве как идеаль­ной форме организации власти.

Уже в античной философии исследование пробле­мы политического идеала занимало значительное ме­сто. Так, Гераклит Эфесский (ок. 544—ок. 483 гг. до н. э.) в качестве идеала государственного устройства призна­вал закон, за который «народ должен сражаться... как за стены». При этом, по мнению философа, единая мудрость заключается в том, чтобы достигнуть такого знания, которое правит всем и всегда» [140].

В европейской традиции, начиная с Платона (437 — 347 до н. э.), существует устойчивое представление об идеальном государстве. Концепции идеального государ­ственного устройства особо подчеркивают, что полити­ческий идеал представляет собой категорию, которая выполняет функцию ориентира развития, образца, нор­мы общественного устройства, политической власти и деятельности.

Государство, по мнению Платона, появляется как следствие многообразия человеческих потребностей и возникшего общественного разделения труда. Опи­сывая идеальное государство, Платон подчеркивает, что его создание не имеет в виду сделать как-то осо­бенно счастливым один из слоев его населения, но, наоборот... сделать таким все государство в целом [100, с. 439].

Философ подчеркивал: «... мы основываем это [идеальное] государство, вовсе не имея в виду сде­лать как-то особенно счастливым один из слоев его населения, но, наоборот, хотим сделать таким все государство в целом. Ведь именно в таком государст­ве мы расчитываем найти справедливость... Сейчас мы лепим в нашем воображении государство, как мы полагаем, счастливое, но не в отдельно взятой его части, не так, чтобы лишь кое-кто в нем был счаст­лив, но так, чтобы оно было счастливо все в целом...» [100, с. 481].

Известный исследователь творчества Платона А.Ф. Лосев отмечал, что Платон видел во всякой вещи ее углубленный онтологический корень, отблеск идеа­ла, ибо реальные вещи только в той или иной, боль­шей частью весьма несовершенной, форме воплоща­ют в себе свою идею [56]. Античная философия в качестве идеала политического устройства рассмат­ривала три формы правления: совершенная демокра­тия, совершенная олигархия и совершенная монархия.

Великий античный мыслитель Аристотель делил государства на правильные и неправильные, с искаженными формами. Монархия, аристократия и их смешанные формы, в том числе «полития» (государ­ство с ограниченным демократическим элементом) были отнесены философом к правильным [10]. Тира­нию, олигархию, демократию Аристотель причислил к неправильным формам. Разница между правильны­ми и неправильными формами организации госу­дарственной власти состояла в том, что государство правильной формы властвует разумно, в согласии с представлениями (идеалами) о справедливости и доб­родетели, достигая «общего блага» и соблюдая «ес­тественные законы». У государства неправильной формы цели и характер власти искажены; властная организация противоречит естественным законам и не позволяет государству в целом достичь общего блага, которое мыслится как конечная высшая цель существования и развития государства; власть суще­ствует сама по себе и не стремится к «добродетели». Деятельность правильных государств соответствует натуре той категории людей, которых Аристотель считал изначально свободными и равными.

В становление теории политических идеалов боль­шой вклад внес выдающийся политический мыслитель эпохи Возрождения Никколо Макиавелли (1469—1527). Анализируя поведение человека, стремящегося к обес­печению личного интереса, Макиавелли впервые в истории философской и политической мысли выводит идеал государства как института принуждения и на­силия для установления порядка и обуздания челове­ческой природы, в которой нет логики и системности и которая подвержена страстям [78].

По мнению Макиавелли, идеальный тип государ­ства должен основываться на компромиссе народа и знати. Суть смешанной республики заключается как раз в том, что здесь существуют демократические и аристократические учреждения, выражающие инте­ресы соответствующих слоев и групп общества и ог­раничивающие их претензии друг к другу. Макиавел­ли считает, что в политике действуют особые правила, не тождественные, а подчас противоположные требо­ваниям морали. Действия, конкретные поступки госу­даря должны оцениваться, с точки зрения Макиавел­ли, не в соответствии с моралью, а в соответствии с их конечным результатом.

Макиавелли писал: «...Государь, если он хочет со­хранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по на­добности» [78, с. 255]. «Чтобы узнать, что должно слу­читься, — утверждал философ, — достаточно проследить, что было... Это происходит оттого, что все человеческие дела делаются людьми, которые имели и всегда будут иметь одни и те же страсти, и поэтому они неизбежно должны давать одинаковые результаты»[78, с. 255]. Политическое поведение Макиавелли анализировал, признавая основополагающей политической категори­ей категорию власти. Идеальный способ государствен­ного управления, по мнению Макиавелли, состоит в обеспечении, поддержании и расширении власти.

В свою очередь Эразм Роттердамский (1469—1536), рассматривая политический идеал как определяющий способ и характер поведения, в своем трактате «Жа­лоба мира» отмечал: «Каждый из государей должен трудиться и радеть, употребляя все свои силы на то, чтобы способствовать процветанию своих владений» [56, с. 268].

Исследования проблемы политических идеалов получили свое продолжение в работах Г. Гроция, Б. Спинозы, Дж. Локка, Т. Гоббса. Для Г. Гроция (1583— 1645) идеал государства представляется как совер­шенный союз, установленный ради соблюдения пра­ва общей пользы [56, с. 315—316). Б. Спиноза (1632— 1677) в своем «Политическом трактате» рассматри­вая вопрос о государствах правильных и неправиль­ных форм, заявляет о праве войны против тирании [56, с.354—357]. Дж. Локк (1632—1704), в свою оче­редь, говоря об идеале политической власти опреде­ляет тиранию как «осуществление власти помимо права»[56, с. 359—366].

Плеяда этих исследователей предложила свои формулы — идеалы политического устройства, — составляющие содержание так называемого «естест­венного права»: «искать мира и следовать ему», «право защищать себя», «выполнять заключенные договора», «не причинять другому того, чего не желаешь себе» и т. п.

Наиболее полное теоретическое описание поня­тия политического идеала посредством раскрытия сущности и содержания исходного понятия «идеал» в истории философской мысли отражено в работах И. Канта, И. Фихте, Ф. Шиллера, Г. Гегеля.

И. Кант (1724—1804) считал, что идеал не может быть сформирован вне целеполагания, он возможен  лишь применительно к явлениям, которые могут быть конструированы в качестве цели. Поскольку достиже­ние цели лишает идеал статуса существования, по мнению Канта, он реализует себя как «идея» исклю­чительно регулятивного порядка.

С точки зрения Канта, идеал— это представле­ние отдельного существа, адекватное той или иной идее. Поэтому каждый шаг по пути прогресса есть шаг на пути реализации этого идеала, который люди все­гда смутно чувствовали, но не умели теоретически обосновать его. Кант в своих сочинениях впервые представил теоретическую модель идеала.

Государство как политический идеал Кант тракту­ет следующим образом: «Государство (civitas) — это объединение множества людей, подчиненных право­вым законам. Поскольку эти законы необходимы как априорные законы, форма государства есть форма государства вообще, т. е. государство в идее, такое, каким оно должно быть в соответствии с чистыми принципами права...» [56, с. 478].

Кант выделяет идеал чувственности, идеал вооб­ражения и трансцендентальный идеал. О первых двух идеалах философ говорит, что никто не может их себе уяснить и никто не в состоянии составить ясное пред­ставление о них. Кант убежден, что «попытки осуще­ствить идеал на примере, т. е. в явлении... напрасны, более того, они в известной степени нелепы и малона­зидательны» [56, с. 429].

Проецируя учение Канта об идеале непосредствен­но на политическую сферу деятельности, И. Фихте (1762—1814) указал, что под категорическим импера­тивом, политическим идеалом государственного устрой­ства на самом деле скрывалось требование абсолютно­го равенства всех индивидов перед лицом закона.

Для Фихте идеалом политической жизни общест­ва выступало такое состояние социума, при котором господство разума на основе инстинкта обеспечивало бы человеческому роду состояние невинности. По его мнению, «существует пять основных эпох земной жизни... Эпохи эти таковы:

1) эпоха безусловного господства разума через посредство инстинкта — состояние невинности человеческого рода;

2) ...состояние начинающейся греховности;

3) ...состояние завершенной греховности;

4) ...состояние начинающегося оправдания;

5) ...состояние завершенного оправдания и освеще­ния. Весь же путь... есть не что иное, как возвра­щение к той ступени, на которой оно стояло в самом начале; возвращение к исходному состоя­нию и есть цель всего процесса.» [56, с. 437].

По мнению Гегеля (1770—1831), идеал— это по­нимание вещи в себе как единства противополож­ностей, как живого развивающегося процесса, сни­мающего силой противоречия все свои «конечные», зафиксированные состояния.

Рассуждая о государстве, Гегель пишет: «Государ­ство как действительность субстанциальной воли, ко­торой оно обладает в возведенном в свою всеобщность особенном самосознании, есть в себе и для себя разум­ное. Это субстанциальное единство есть абсолютная, неподвижная самоцель, в которой свобода достигает своего высшего права, и эта самоцель обладает выс­шим правом по отношению к единичным людям, чья высшая обязанность состоит в том, чтобы быть члена­ми государства.» [56, с. 642]. Он считал высшим дос­тижением всемирной истории сословную монархию Пруссии своего времени и свою собственную фило­софию.

Свою лепту в познание идеала внес известный немецкий философ А. Шопенгауэр (1788—1860), чей главный философский труд — «Мир как воля и пред­ставление» — широко известен во всем мире. Шопен­гауэр видел политический идеал в положительном праве. Он писал: «...государство создает оплот в законах в виде положительного права. Цель его в том, чтобы никто не претерпевал несправедливости» [56, с. 695].

Особый подход к раскрытию содержания идеала выдвинул видный французский философ, социолог, методолог и популяризатор науки, один из основате­лей школы позитивизма О. Конт (1798—1857). В рас­крытии политического идеала Конт опирался на та­кие понятия, как солидарность, гармония поведения.

Государство, согласно Кошу, есть агент социаль­ной солидарности, и подчинение ему — священный долг всех индивидов. Государство выполняет экономиче­ские, политические функции, но главные из них — моральные. По мнению философа, цель идеального государства — «прочное построение всеобщей мора­ли действия, предписывающей каждому деятелю, лич­ному или коллективному, наиболее соответствующие основной гармонии правила поведения» [56, с. 701].

От изложенных подходов отличается теория Л.А. Фейербаха (1804—1872), который связал пробле­му идеала с проблемой целостного развития человека. Немецкий философ отмечал: «Ни политика, ни госу­дарство для себя самих не являются целью. Государ­ство растворяется в людях, существует только по воле людей. Так называемый субъективный человек — вот истинный человек, истинный дух. Это истина христи­анства» [56, с. 708].

Психический характер феномена идеалов подчер­кивал В. Парето (1848—1923). Он отмечал, что иссле­дования последнего столетия (в основном социологи­ческого и психологического характера) установили тесную связь идеалов с процессом абстрактного мыш­ления человека и системой ценностей личности.

Особой точки зрения в отношении политическо­го идеала придерживался Ф. Ницше (1844—1900). Рассуждая об идеале общественного устройства, он писал: «При лучшем общественном строе тяжелый труд и жизненная нужда должны будут выпадать на долю тех, кто менее всего страдает от этого, т.е. на долю самых тупых людей, и эта пропорция должна будет прогрессивно распространяться на всех, вплоть до того, кто сильнее всего ощущает высшие и самые утонченные роды страдания и потому продолжает страдать даже при величайшем облегчении жизни» [56, с. 829]).

В двадцатом столетии на смену традиционных взглядов на политические идеалы приходит суждение, по существу означающее утверждение новых смысло­вых ориентиров человечества. К. Ясперс (1883—1969) идеал политического устройства видел в правовом государстве и демократии. Он писал; «Человек имеет два притязания: во-первых, на защиту от насилия; во-вторых, на значимость своих взглядов и своей воли. Защиту предоставляет ему правовое государство, зна­чимость его взглядам и воле — демократия» [56, с. 274].

Сторонником понимания политического идеала как нормы, необходимых априорных допущений, регуля­тивных принципов государственного устройства и управления являлся Г. Маркузе (1898—1979). Он пи­сал: «...власть закона, пусть ограниченная, бесконеч­но надежнее власти, возвышающейся над законом или им пренебрегающей» [56, с. 396].

Несколько иной подход к определению сущности политического идеала характерен для К.Р. Поппера

 (1902—1994). Согласно точке зрения К.Р. Поппера, сущ­ность политического идеала состоит в том, что «вся долгосрочная политика — особенно всякая демократи­ческая долгосрочная политика — должна разрабаты­ваться в рамках безличных институтов... Мы должны защищаться от лиц и от их произвола...» [56, с. 475].

Для уяснения сущности политического идеала интересны высказывания Т. Парсонса (1902—1979), который утверждал, что «власть... является реализа­цией обобщения способности, состоящей в том, чтобы добиваться от членов коллектива выполнения их обя­зательств, легитимизированных значимостью послед­них для целей коллектива, и допускающей возможность принуждения строптивых...» [56, с. 481]. Этой же точ­ки зрения придерживался и Р. Дарендорф (р. 1929), утверждавший: «Пожалуй, в рациональном обуздании социальных конфликтов заключается одна из централь­ных задач политики» [56, с. 791].

Анализ развития проблемы политических идеалов в истории философской, политической, социологической и психологической мысли позволяет выявить те поня­тийные ряды, которые полнее и глубже раскрывают значение понятий «идеал» и «политический идеал»:

1) «идеал — идея — идеальное»;

2) «идеал — мировоззрение»;

3) «идеал — образ цели — цель движения»;

4) «идеал — норма, образец».

Понятийный ряд «идеал — идея — идеальное» по существу означает идеализацию, максимальную сте­пень типизации актуализировавшихся интересов и потребностей.

В параллели «идеал — идеальное» последняя ка­тегория предстает в форме субъективного образа объ­ективной реальности, факта общественно-историческо­го духовного производства, сознания и воли. Наличие идеального предполагает сопоставление идеального образа с самой действительностью. При этом ценно­стные значения, вырабатываемые обществом, пред­ставляют собой особый вид идеальных образований, которые объективно выступают в качестве средства самосохранения и саморегуляции общества в процес­се осуществления людьми совместной деятельности и поведения.

Во втором понятийном ряду «идеал — мировоззре­ние» последний элемент выступает в роли особого состояния эталонного сознания с его диалектикой веры и знания, понимания и эмоциональной оценки. Миро­воззрение является вершиной социальной структуры личности. Оно формируется под воздействием внеш­них факторов, воли и практики (опыта, реже — труда), имеет собственную логику построения и развития для каждой личности.

Наличие идеала в мировоззрении связано с осо­бым состоянием эталонностисознания, предполагаю­щим не только принятие идеи или чьего-то поведения, деятельности, творчества в качестве образца, а нали­чие убеждений, абсолютной веры в правоту избранных идей. Общественный идеал связан с выбором мотива, оправдывающего напряжения сил и энергии многих людей ради достижения определенных социальных и политических целей. «Каждому историческому типу политической социализации соответствует определен­ный идеал "политического человека", его гражданских доблестей, степени вовлеченности в политику, степени активности, развитости политического сознания, иден­тификации с политическими партиями, группами, организациями и т. п. Этот идеал отражается в тео­ретических концепциях политологов и в практике политического рекрутирования» [91, с. 70].

Приверженность тем или иным ценностным ориентациям чаще всего определяет конкретные по­литические идеалы, т. е. более или менее структу­рированную систему воззрений на идеальный (нормативный) тип общественно-политического уст­ройства, справедливость или несправедливость в по­литике, в соответствии с которыми оценивается дея­тельность власти и отдельных политических партий и лидеров. Личность, ориентирующаяся на индивидуа­листические ценности, обычно формирует свои поли­тические идеалы, исходя из общей концепции естест­венного права, либеральных воззрений, рассматривая плюралистическую демократию в качестве наиболее рациональной и справедливой формы политического режима. Коллективистские или корпоративные цен­ностные установки чаще всего предполагают, что идеалом общественного устройства является сильная власть, нередко персонифицированная, олицетворяю­щая собой коллективную волю той или иной общно­сти людей, устанавливающая рамки личной свободы, но в этих рамках гарантирующая гражданам более или менее равное пользование жизненными благами и правами.

Анализ сущностных характеристик политического идеала позволяет выделить ряд его основополагающих составляющих: идеальный образ, совершенство, совер­шенный образ чего-либо, образ желаемого, образ долж­ного; отражение в сознании различных, полно и ярко развивающихся сторон жизни; идеальные цели и стрем­ления людей; представление о всеобщей норме, образ­це человеческого поведения, мере; образец, норма, определяющий способ и характер поведения человека; идеальный образ, имеющий нормативный характер поведения, деятельности человека; внутренняя цель (высшая конечная цель на пути постепенного самосо­вершенствования); высшая конечная цель стремлений, деятельности; наглядно созерцаемый образ цели, такой тип отношений, к которым личность проявляет инте­рес; компонент идеологии; регулятор отношений внут­ри общества, отражение тенденций общественного развития; активная (организующая, объединяющая) сила, динамичный процесс; состояние эталонного соз­нания; возможность того или другого явления; выход за пределы непосредственного опыта, инструмент для осуществления в непосредственном настоящем актив­ного замысла личности.

Для политического идеала характерно осуществ­ление ряда функций. Так, в мировоззрении людей регулирующая функция идеала в отношении поведе­ния раскрывается в форме кодекса политических правил, законов, примеров; в отношении деятельно­сти — в форме выбора политической цели. Для поли­тического идеала характерны познавательная, моби­лизационная, организующая, направляющая и др. функции. Политический идеал вдохновляет, рисует идеальную конструкцию, воплощается в ценностях, задает модель политического поведения, фиксирует ценность общественного и индивидуального бытия.

С. Франк отмечал, что «общественный идеал не просто декретируется и требуется, а философски обос­новывается и выводится либо из общего философско­го мировоззрения, либо из анализа природы общества и человека» [123, с. 23].

Со всей очевидностью можно сказать, что полити­ческий идеал — это понятие политического сознания, отражающее взгляды субъекта политики (личности, группы, общности, общества в целом и т. п.) на иде­альное государственное и социально-политическое устройство общества.

Политический идеал наряду с политическими взгля­дами, настроениями, чувствами, мнениями фиксирует­ся в политическом сознании субъекта политики и, являясь неотъемлемой частью этого сознания, выража­ется в политической культуре субъекта политической деятельности.

Политические идеалы — это те формы выражения глубинных конкретно-исторических интересов обще­ства и индивида, в которых эти интересы даны в мак­симально обобщенном, концентрированном виде. По­литические идеалы венчают весь строй идей, присущих социальному субъекту, интегрируя в себе все самое существенное, генеральные моменты политического самосознания масс.

Политический идеал вдохновляет людей на изме­нение социальной системы и самих себя, рисует им идеальную конструкцию социальных условий и по­литических отношений. Воплощаясь в совокупности ценностей, политический идеал становится важным компонентом идеологии социальных движений, а реализуясь в социальных нормах, становится регу­лятором политических отношений внутри общества, способом достижения согласия участников полити­ческих отношений и повышения их сплоченности.

Политический идеал — это представление о все­общей норме, образце политического поведения и отношений между людьми, выражающее исторически определенное понимание цели жизни. Он отражает исторически определенные интересы того или иного класса или общества. Объективную основу содержа­ния политического идеала составляют интересы.

Политический идеал задает модель политическо­го поведения в большинстве жизненных ситуаций и включает аспект сравнения (справедливо — неспра­ведливо). При этом источник субъективности в вос­приятии и оценке одних и тех же политических ре­альностей коренится в различии систем ценностей, сквозь призму которых человек воспринимает окру­жающий мир.

В политической психологии политический идеал определяется как представление о совершенном по­литическом строе, совершенный образец чего-либо в политической сфере, высшая конечная цель стремле­ний в политической деятельности. Политический иде­ал детерминирует стремления и поведение человека, группы, класса в политической сфере.

Научно обоснованный политический идеал как идеальные цели и стремления людей, основанные на предвидении реального хода истории, не уводит от действительности, а помогает лучше познать ее зако­номерности. Контуры политического идеала как образа необходимо наступающего будущего есть не что иное, как теоретический вывод из анализа существующих в общественно-политической практике противоречий, требующих своего устранения.

Идеал политический есть совершенный образец политического и государственного устройства общест­ва; наилучший для данного конкретно-исторического этапа развития образ сознания и деятельности полити­ческого субъекта; политическая ценность, побуждающая к эффективной деятельности; образ политического дея­теля, признанного в качестве идеального, отвечающего современным, образцовым требованиям масс; механизм нормативной, легитимной власти, соответствующей иде­альным представлениям населения, и т. д.

Политические идеалы несут в себе ценности вос­производства определенных типов политических от­ношений, ценности людей, особых отношений с ними, ценности целого. Их специфика заключается в том, что они представляют особую программу воспроизводст­ва, которая реально или потенциально может быть основой интеграции общества, предотвращения про­цессов его распада и дезинтеграции.

Возникновение политических идеалов представляет собой своеобразный ответ общества на усложнение проблем путем создания нового политического основа­ния, политической программы для совместной деятель­ности, совместных решений. Каждый из политических идеалов несет в себе высокую ценность особого типа отношений, обеспечивающих основу для определенного образа жизни, определенного типа хозяйства. Появление нового политического идеала является изменением, воз­можно, ростом способности людей формировать более сложные смыслы, принимать более сложные решения, обеспечивающие воспроизводство общества, включая культуру, всю систему отношений. Ранее сложившиеся пласты нравственности при этом оттесняются на зад­ний план, быть может, в ожидании ситуации, открываю­щей путь своему победоносному возвращению, превра­щению в господствующую форму.

В различных концепциях возникновения государ­ства политический идеал выступает как центральная

категория, призванная указывать ориентиры дальней­шего развития такого политического института, как государство. Соответственно, все теории идеального государственного устройства можно — в общем ви­де — разделить на две группы. Концепции первой группы (анархические) в качестве политического идеа­ла исповедуют отрицание необходимости государст­венной власти; вторая группа теорий, наоборот, исхо­дит из необходимости государства и государственной власти и соответственно ищет, конструирует этот по­литический идеал.

Анархизм (от греч. anarchia — безначалие, безвла­стие) как течение выступает в роли особого политиче­ского идеала, представляющего собой направление об­щественного мировоззрения, отрицающее необходимость государственной власти как таковой, проповедующее неограниченную свободу личности, непризнание обще­го для всех порядка в отношениях между людьми. Своей целью анархизм ставит освобождение личности от дав­ления всяких авторитетов и любых форм экономической, политической и духовной власти.

Анархизм как идеал политического устройства об­щества воплощает в себе идею свободы личности, иде­альной формой которой является отсутствие государ­ственной и всякой иной власти. Анархисты полагают, что такое государственное устройство дает подлинную свободу личности. Цель движения, предел обществен­ного стремления, по мнению сторонников теории анар­хизма, — свободного самоуправления. Однако анархизм до настоящего времени остается лишь утопической теорией, не нашедшей практического воплощения в реальности.

Другая распространенная концепция государст­венного устройства представляет идеал политического обустройства мира в особой структурной организации власти государства. В качестве идей, постулирующих идеальное государство как особую форму организа­ции власти, выступают различные теории происхож­дения государства: теория политического дарвинизма, теория классовой борьбы, безопасности, естественной солидарности, земельная теория, договорная, истори­ческая, родовая, теория завоевания, теория коллектив­ной борьбы, патриархальная теория, теологическая, теория насилия, психологическая теория и др. Поли­тический идеал здесь рассматривается с позиций аб­солютизации одного из факторов, присущих общест­венному сознанию в целом.

Привлекательность для массового сознания и дей­ственность социально-экономической, политической, национальной идеи находится в прямой зависимости от степени ее мифологичности. Мифологичность совре­менных идей следует понимать в двояком смысле: как мифологичность содержания и формы. Мифологич­ность содержания социальной идеи детерминируется ее соответствием базовым потребностям людей. Фру­страция этих потребностей является почвой для вне­дрения социальных мифов. Формулирование мифоло­гической идеи основано на принципах аналогичности, радикализма в формулировании проблемы, стереотипичности поведения (внедрение новых стереотипов поведения). Другими словами, идея становится мифом или символом, если она мифологична по форме и со­держанию.

Во все времена символ и миф незримо руководи­ли людьми, задавая идеалы как индивидуального, так и коллективного поведения. Общее понимание симво­ла состоит в том, что символом может стать любое слово, имя, изображение, вещь и т. д. только в том случае, если они обладают сецифическим добавочным значением к своему обычному смыслу. В смысловом плане символ самодостаточен, потому что, по меткому замечанию В.В. Налимова, символ сам несет в себе всю полноту собственного текста.

Основными функциями символов являются: мотивационно-побудительная (символ как катализатор со­циального и политического действия), интегрирующая (социальная интеграция и идетификация).

Основными культурологическими и психологиче­скими нишами производства символов являются ху­дожественные произведения, народное творчество, религия, идеология, язык. Классификация символов подразумевает деление их на символы религиозные, художественные, социальные, к которым относятся государственная геральдика, политические, нацио­нальные символы, символы образа жизни; к психо­логическим символам относятся прежде всего сим­волы сновидений.

Кроме того, возможно деление символов на дина­мические и статические. Динамические символы вы­ражаются в различных процессах, действиях, собы­тиях, происходящих в окружающем человека мире. Например, религиозная динамическая символика пред­ставлена театрализованными богослужебными действиями, политическая динамическая символика — раз­личными политическими акциями, митингами, демон­страциями, в том числе и теми событиями, которые связаны с формированием имиджа политического лидера. Статические символы представлены мате­риальными предметами прежде всего в виде архитек­турных сооружений и памятников (пирамиды Хеопса, мавзолеи вождям, барельефы и т. п.), а также предме­тами быта и окружающей природы (тотемические сим­волы), геометрическими фигурами и т. п.

Существуют различные виды политических сим­волов: символы-идеи, символы-действия (ритуалы), символы-объекты, символы-персоны, символы-звуки.

В течение последних лет в России происходит невиданный по масштабам процесс обновления со­циальной символики. Смена государственной симво­лики на основе воссоздания символов дореволю­ционной России явилась одним из основных актов современного символотворчества. Ему предшествова­ло постепенное внедрение в образ жизни россиян новой символической реальности, выраженной в виде обновленного видеоряда киногероев и литературных персонажей, олицетворяющих ценности прежде всего рыночного общества, в появлении неологизмов в бытовой и официальной речи. По мнению специали­стов, особо богатым на неологизмы оказался период правления М.С. Горбачева, когда языковеды не успе­вали фиксировать чуть ли не ежечасно рождающие­ся новые слова, выражения и сочетания. Среди них, к примеру, такие яркие, не переводимые на другой язык неологизмы, как «гласность», «перестройка», «антиперестроечник», «прораб перестройки», «гэкачепист» и др. Интересным с этой точки зрения явля­ется понятие «языкового вкуса эпохи», введеного в лингвистический оборот и указывающего на социаль­но-психологическую природу языковой эволюции. Языковой вкус — это, в сущности, меняющийся иде­ал пользования языком соответственно характеру эпохи, это социальное по природе, усваиваемое каж­дым носителем языка так называемое чувство, или чутье, языка, являющееся результатом речевого и общесоциального опыта, бессознательной по большей части оценки его тенденций, путей прогресса. По мнению специалистов, языковая эволюция наиболее активно проявляется в периоды коренных реформ, а важнейшим мотивом языковой эволюции является взаимодействие диалектов, особенно социодиалектов. Сегодняшние тенденции использования русского литературного языка связаны с осознанной установ­кой, желанием следовать определенным вкусам, за­даваемым влиятельной частью общества, в целом достаточно образованной и весьма неплохо знающей, но сознательно деформирующей нормы и стилевые особенности литературно-языкового стандарта.

На первых этапах становления политическая сим­волика во многих случаях имеет характер «антинор­мы» и несет в себе код межгруппового барьера, зону разряжения контактов и связей. С этим связана межэт­ническая напряженность, возникающая в различных регионах России, политическая агрессивность многих партий и объединений на первых этапах своего ста­новления. В дальнейшем, как правило, происходит трансформация символики от «антинормы» к «норме», что свидетельствует о том, что новое социальное сооб­щество или группа от воздвижения границ и межгруп­повых барьеров переходит к организации социально­го взаимодействия.

Еще одной особенностью современного символо-творчества является как одновременное сосущество­вание старых и новых символов, так и их жестокая борьба. Процесс нового символотворчества в России начался с разрушения старых советских символов: на свалку истории были выброшены герб, гимн и флаг СССР, в столице и многих городах снесены памятни­ки вождям революции, перестали функционировать историко-архитектурные комплексы, символизирую­щие этапы истории СССР.

Новые символические образы появляются сегодня с большим трудом. Возвращаются дореволюционныесимволы: герб и флаг России, восстанавливаются разрушенные после революции наиболее значимыехрамы, возводятся скульптурные аналоги героев про­шлого — Петра I, маршала Жукова и других. Исполь­зование символов прошлого само по себе является положительным моментом, создает эволюционную преемственность традиционных норм и ценностей. Однако, с другой стороны, неспособность культиви­ровать новые символы говорит об идейной скудости сегодняшней эпохи, ее неспособности соответствовать интересам живущих поколений, непроработанности идеологических смыслонесущих конструкций массо­вого сознания.            

Весьма актуальной является проблема социальной трансформации символа, неразрывно связанная с процессами социодинамики российского общества. Тот факт, что вопросы государственной символики (флаг, герб) выносится на обсуждение в Государственной Думе, говорит о значимости этой темы для общества.

Изменение социальной структуры влечет за собой трансформацию символической реальности. История дает нам образцы таких трансформаций. Так, напри­мер, переход от язычества к христианству сопровож­дался сложным и длительным процессом изменения религиозной символики. Известно много фактов, как ранние христиане уничтожали древние языческие ста­туи, выкалывали им глаза или переделывали их в со­ответствии с требованиями аскетических норм своей веры. Новая христианская символика рождалась на принципе антинормы и, соответственно, сопровожда­лась агрессией. Тем не менее в период перехода к хри­стианскому мировоззрению своеобразно решалась про­блема сохранения старого и производства нового религиозного символа. Ряд древних языческих симво­лов были переосмыслены в системе христианских ми­ровоззренческих конструкций, результатом чего яви­лось создание новых иносказательных образов. Так, к примеру, существовала теория «сходных» и «несход­ных» проявлений сущности бога. В русле «сходных» библейских персонажей с Христом сопоставлялись царь Соломон и Давид. Последний, как и Христос, родился в Вифлееме в семье пастуха. Он получил помазание и победил великана Голиафа, пользуясь поддержкой Яхве. «Несходные» или «неподобные» образы (символы) отождествляли Христа, например, с грифоном или львом. Считалось, что именно эти сим­волы с большей достоверностью говорят об истинной сути Бога. В сцене Благовещения сосуд с водой или рукомойник обозначал особую очищенность Девы Марии для ее миссии, горящая свеча — ее духовное горение, яблоко — тайну грехопадения.

О символическом значении «сходных» и «несход­ных» образов в те далекие времена много спорили. Только в результате соглашения они приобретали одоб­ренный большинством богословов официальный статус христианского религиозного символа. Интересно, что именно при переходе к христианскому религиозному мировоззрению возник конвенциональный символизм как институт социального воспроизводства символов.

Развернувшаяся в последнее время полемика по поводу официальной государственной символики по накалу страстей и сути вопроса очень напоминает дебаты раннехристианских богословов. В связи с этим важно осмыслить тот исторический опыт, который связан с ситуациями переходных идеологических сис­тем, каким было, например, раннее христианство, первые годы становления советской идеологии и т. п. Эволюционность символических трансформаций в обществе может стать гарантией конструктивности и стабильности социальных преобразований.

Знание закономерностей функционирования сим­волического пространства социума является особен­но полезным в эпоху переходных обществ, так как одним из основных механизмов реформирования со­циума является изменение символических комплексов и систем. Являясь предметным, вещным олицетворе­нием духа эпохи, живым смыслом, символ открывает новые грани в социологических исследованиях мас­сового сознания, менталитета, социального характера российского социума.

Проблема современного мифологического мышле­ния вплотную связана с вопросами формирования идеологий, психологическими механизмами формиро­ваний идей, идеалов и т. п. Интерес к механизмам функционирования социального мышления, желание понять, как формируется социальная идея, в каком виде она предстает в семантическом пространстве совре­менного социума — эти и другие вопросы иниции­ровали постановку проблемы современного мифо­логического мышления. Существенным различием мифологической и современной картины мира явля­ется фантастический, выдуманный (с точки зрения современного человека) план представления действи­тельности, свойственный мифологическому сознанию, и реализм современной картины мира. По пророче­скому замечанию П. Сорокина, огромная часть умст­венного багажа современного человечества, не исклю­чая и ученых, состоит не из знаний, а из верований, субъективно принимаемых за знания. Мы удивляем­ся абсурдности верований первобытного человека. Будущие поколения будут во многом удивляться не­лепости наших верований. Понимание этой относи­тельности и вызвало явление наших дней, которое удачно было названо ремифологизацией. Ремифологизация современного обыденного сознания характеризуется тремя типами воспроизводства мифа: ав­томатическим воспроизведением мифа в обыденном сознании; идеологическим навязыванием (как созна­тельный экспансионизм обыденного сознания, в отли­чие от бессознательной экспансии); художественной реконструкцией мифа в сфере эстетического творче­ства. Правомерность использования понятия «миф» при анализе современного социального мышления обусловлена принципиальным сходством обыденного мышления и мифотворчества. Поскольку обыденное сознание в отличие от теоретического сознания (осоз­нанно разрабатываемого, систематизируемого) в основ­ном несистематично, поскольку в нем стихийно скла­дываются лишь некоторые первоначальные формы упорядоточенности, постольку миф выступает как высшая форма системности, доступная обыденному сознанию. Миф поставляет обыденному сознанию системность того уровня, который не требует и не предполагает строгих доказательств, ограничиваясь более или менее внешними корреляциями и связями между явлениями. Ж. Сорель писал по этому поводу, что миф отображает тенденции, инстинкты, ожидания народа или партии, позволяет наглядно изобразить все эти страхи и стремления в виде целостности. Многие специалисты говорят о наличии мифологической по­требности в массовой душе, о потребности в мифе. По мнению Черстертона, мифы утоляют некоторую часть нужд человека, которые утоляет религия. Это свиде­тельствует о преобладании компенсаторной функции современного мифа над познавательной, свойственной классическому мифу.

Классический или первобытный миф определяет­ся как простая (упрощенная), образная, объясняющая и предписывающая определенный способ действий схема мира. Другие свойства и социальные функции мифа, например, его способность выражать символи­ческую причастность индивида к коллективу, его во­влеченность в события, переживаемые совместно с другими индивидами, и др., вторичны и наслаиваются на его главные и первичные функции.

Современная мифология — это попытка понять и иллюзорно обосновать линию поведения в условиях, когда познание истинных причин и закономерностей явлений невозможно в силу механизмов отчуждения. Современный миф возникает не в условиях узкого практического опыта, как миф традиционный, но в условиях достаточно широкой, хотя и раздробленной, практической базы, когда стремление к синтезу миро­воззрений налицо, а средств для выполнения такого синтеза нет.

2.2. Политическая культура как синтез политического сознания, менталитета и поведения

Политическая культура современного политика представляет сложную и многомерную характеристи­ку как самореализующегося субъекта политической сферы. Структура политической культуры раскрывает иерархию (диспозиции) ее компонентов и взаимосвязи между ними. В ней можно выделить два взаимообуслов­ленных, активно сопряженных блока — потенциальный и деятельностно-поведенческий. Все рациональное и чувственное, аккумулированное в человеке, и выража­ет скрытую, или потенциальную, сторону овладения опытом, который несут в себе общество, природа и непосредственные их составляющие, присутствующие в политической деятельности.

Степень соответствия приобретенного опыта мно­гообразию политической сферы характеризует уровень политической культуры человека. Эта сторона культу­ры проявляется в конкретных действиях и поступках, придает политической деятельности и отношениям конкретно выраженный характер. Она представляет деятельностно-поведенческую составляющую полити­ческой культуры. Здесь внутреннее богатство субъек­та политики воплощается в образ жизни, политической деятельности и ее результаты.

Содержание политической культуры включает та­кие компоненты, как политическое сознание, полити­ческий менталитет, политическое поведение, которое характеризует деятельность и отношение субъекта политики. Важно все эти компоненты проанализировать.

Политическое сознание субъекта политики пред­стает как высшая форма развития психики и характе­ризует его способность системно воспринимать, по­нимать и оценивать ту часть реальности, которая связана с политикой, с вопросами власти и подчине­ния, государства с его институтов.

Политическая история человечества поражает своим разнообразием. Были страны, где подавляющее большинство населения лишено каких-либо прав, а всем, в том числе и жизнью людей, распоряжаются тиран или правящая олигархия. Были страны, где люди бо­лезненно воспринимали любые попытки хоть как-то ограничить их свободу и более всего были озабочены тем, чтобы не дать правительству слишком много вла­сти. Одни государства стремились к великим целям — к созданию всемирных империй и к присоединению новых земель, к триумфу своей религии или политиче­ской системы. Другие объявляли своей высшей целью благополучие граждан и ставили себя на службу своим подданным или избирателям. Где-то высшей ценностью является человеческая жизнь, где-то, с молчаливого согласия людей, государство использует насилие и террор. В одной стране вас не могут допросить без адвоката, в другой — признания в совершенных или несовершенных преступлениях добиваются под пыткой. Судьбы стран и народов были в руках гениев, преступ­ников, сумасшедших, героев.

Во всех этих странах части, а иногда и большин­ству населения кажется, что жить можно и нужно только так, как живут они сами, что порядки могут и должны быть именно такими, как в их собственной стране. Люди вообще привыкают жить так, как живут. Жителю юга трудно понять, как можно выжить на холодном севере. Овидий писал, что севернее Крыма люди жить не могут из-за крайней суровости климата. Северянам, однако, трудно обойтись без зимы и, по­пав на юг, они тоскуют по морозу и снегу. Пионеру американского Запада никогда не смириться со всепроникающим контролем диктатуры, а подданному тоталитарного государства трудно было бы оказаться лишенным привычных гарантий и регламентации. Конечно, во всех системах есть люди, которых эта система не устраивает, которые либо стремятся изме­нить ее, либо переезжают туда, где политическое ус­тройство более соответствует их вкусам и желаниям, либо, чаще всего, просто мирятся с несовершенством мира, страдая от ощущения несвободы или незащи­щенности, или чувствуют себя чужими в собственной стране. Однако в любой, самой жестокой и неспра­ведливой, с точки зрения стороннего наблюдателя, системе, есть люди, которым именно так устроенная жизнь кажется оптимальной, которые не просто под­чиняются законам и установлениям, но и хотят им подчиняться.

Власть и граждане находятся в постоянном вза­имодействии друг с другом. Государство предъявляет людям определенные требования, граждане либо со­противляются этим требованиям, либо принимают их. Эти требования касаются не только и не столько по­ведения, сколько определенного типа мироощущения, согласия с определенными ценностными и нравствен­ными приоритетами, определенного типа сознания. Тот, кто принимает требования власти, кто становится таким, как требует власть, оказывается в наиболее выгодном положении — власть доверяет ему, и он сам чувствует себя комфортно и естественно. Именно такой человек имеет максимальные шансы идентифициро­ваться с данной конкретной системой и занять в ней высокое положение. Конечно, власть не только под­держивает такого человека, но и отвечает его пред­ставлениям, т. е. является именно такой, какой он хочет ее видеть.

Очевидно, что в разных системах взаимные тре­бования и ожидания граждан и общества различны. Рассмотрим, как меняются они по мере продвижения государственного устройства от диктатуры к демокра­тии, какие типы политического сознания будут соот­ветствовать различным типам власти. Естественно, особый интерес для нас представляет то, как менялось политическое сознание в нашей стране.

Сознание и политическая система

Инфантильное сознание не различает субъект и объект. Полугодовалый ребенок, например, укусив сам себя, не понимает, отчего ему больно, плачет и продол­жает кусать дальше. Аналогичным образом носитель тоталитарного сознания — «идеальный» подданный тоталитарной системы — не делает различий меж­ду обществом и властью, проблемы «власть и общест­во», столь важной в рамках других политических сис­тем, для него просто не существует. Власть и народ в этом случае едины не потому, что они договорились в конкретном вопросе, решив, что их интересы совпада­ют; в тоталитарном сознании власть и народ едины пото­му, что они вообще неразличимы, мыслятся как одно нерасчлененное целое, и сам вопрос об их отношениях не возникает. Актуальны иные проблемы: власть и народ против внешнего окружения, власть и народ против внутренних врагов. Тоталитарное сознание верит в абсолютное единство общества, и оно осуществляет эту веру на деле, убивая или объявляя нелюдьми всех, кто не согласен или может быть не согласен с властью. Тоталитарное сознание парадоксально — при абсолют­ной объективной отрешенности людей от власти, при полной невозможности влиять на действия властей оно поддерживает искреннюю их веру в то, что вождь в каждом своем действии выражает их интересы, чувст­вуя эти интересы глубже и мудрее, чем могут они сами. Подобное слияние с властью — первый тип отношений власти и общества. Народ не безмолвствует, как в фео­дальных государствах прошлого, — нет, народ поет, кричит «ура» и рукоплещет казням.

Общество функционирует по принципу «запреще­но все, кроме того, что приказано», но принцип этот мешает жить лишь врагам народа, только они хотят чего-то запрещенного и неприказанного. Тоталитар­ная личность с ее энтузиазмом и скромностью этого не хочет: не ограничивает свои желания, а действи­тельно, искренне не хочет. Все ее отношения с миром развертываются по вертикальной лестнице, восходя­щей от любого находящегося на свободе члена обще­ства к самому вождю. Соответственно, тоталитарная власть вмешивается и разрушает почти все горизон­тальные формы общения людей. Профсоюзы, напри­мер, рассматриваются как ненужные и теряют всякое значение, в лучшем случае выполняя функции деко­рации. Выборы, если они проводятся, превращаются в комедию, разворачивающуюся по строго определен­ному сценарию — результат их известен заранее с точностью до долей процента. Вторжение в семью, религию, культуру не знает границ. В обстановке тре­воги и слежки любые объединения по интересам, имеющим сколько-нибудь существенное социальное значение, быстро приобретают вид подпольной орга­низации и в конце концов их члены оказываются за решеткой.

В XX веке не раз создавались ситуации, в которых политическое поведение власти и политическое соз­нание общества оказывались резко не соответствую­щими друг другу. Режим действует прежними тотали­тарными методами, не замечая, что его рычаги сгнили и общество живет по иным законам. Бескровные ре­волюции, которые произошли в Португалии и Испа­нии, отмечают именно такую ситуацию, по-своему развивавшуюся в Южной Корее, Бирме, Пакистане, Чили. Но революциям предшествовали десятилетия драматического разложения власти. Тоталитарная власть неизбежно входит в противоречие с природой вещей, и рано или поздно — обычно после смерти харизматического лидера — это становится очевидным даже для правящей элиты.

Перед режимами открываются два пути: распад и преобразование. Наши сограждане застали и то и другое. Брежневская эпоха была временем распада, когда лидеры немощными руками цеплялись за послед­ние символы культа власти, а народ смеялся над тем, что для него стало не более чем побрякушками. Но ни власть, ни общество не предлагали политической аль­тернативы. Отдельные выступления несогласных, при всем их значении, не меняли общее восприятие того, что имеющаяся власть пребудет такой вечно. Ресурсы страны представлялись неисчерпаемыми и, казалось, могли бесконечно оплачивать все то, что задумывало руководство как внутри страны, так и за ее предела­ми. Власть по-прежнему видела себя тоталитарной, но в разных слоях общества зрели анклавы иных форм политического сознания. Разрушались основы тотали­тарной механики, народ и власть больше не были монолитом, а распадались на большие и малые груп­пы, живущие внутренними интересами. Одни пыта­лись игнорировать власть, как, например, интеллиген­ция. Другие старались освоить и подчинить власть, как деятели теневой экономики.

Государство должно идти на какие-то изменения в собственной организации. Наиболее распространен­ным, психологически легким для власти путем являет­ся смягчение, известное послабление режима. При этом структура власти сохраняется, аппарат подавле­ния держится в боевой готовности, но используется в значительно меньших масштабах. В последние годы режима Франко в Испании говорили, что положение в стране, как на дороге, когда полиция установила ограничение скорости, но не штрафует за его превы­шение. Граждане спокойно и привычно нарушают правила, но все виноваты и в любой момент могут быть наказаны.

Такой способ трансформации режима быстро де­монстрирует свою неэффективность. Чувствуя слабость власти, активизируются различные антисоциальные группы, возникает мафия, бурно развивается теневая экономика и т. д. Противоречие между законом, по которому «ничего нельзя», и повседневной практикой, убеждающей, что «все дозволено», провоцирует на проверку реальных границ запретов. Это периодиче­ски толкает власть на защиту своего престижа, демон­страцию силы: в самосознании власти она еще остает­ся тоталитарной, противодействие ей — оскорбление. Так среди всеобщего послабления возникают вдруг признаки прошлых суровых времен.

Теряя последние рычаги, власть огрызается не­последовательными, бессмысленными, жесткими мера­ми, какими были судебные процессы над диссидента­ми и директорами, бросающие сегодня специфический свет на все послесталинские десятилетия. При всем том, что различало, скажем, Иосифа Бродского и Ивана Худенко, оба они, как и тысячи других пострадавших, пытались просто заниматься своим делом, выделить узкую область компетенции, в которой могли бы реа­лизовать себя помимо власти. Курчатову, Королеву, Туполеву это удалось, тут государство признало полез­ность их профессиональной независимости и пошло на локальные отступления от тоталитарной идеи. Всем тем, кто не претендовал, что их талант даст власти победу в будущей войне, нечего было рассчитывать на призна­ние их профессионального достоинства.

Все это можно описать как процесс постепенного разложения тоталитарной власти и вытеснения ее иным типом власти — авторитарным. В отличие от тотали­тарной, авторитарная система, обеспечивая любым путем, в том числе и прямым насилием, политическую власть, не допускает в сфере политики никакой конку­ренции, не вмешивается в те области жизни, которые не связаны с политикой непосредственно. Относитель­но независимыми могут оставаться экономика, культу­ра, отношения между близкими людьми. Личная неза­висимость, в известных пределах, не рассматривается как вызов существующей системе правления. Поэтому в авторитарных системах люди, в принципе, имеют возможность выбирать между различными центрами влияния или конкурирующими друг с другом мафия­ми. В тоталитарной системе мафии невозможны, точ­нее, вся она представляет из себя одну огромную, побе­дившую конкурентов мафию. Авторитарное общество в своем доведенном до логического конца варианте построено на принципе «разрешено все, кроме поли­тики». Власть отказывается от несбыточных претензий на полный контроль и выделяет лишь несколько зон, в которых оставляет управление за собой: это собствен­ная безопасность, оборона, внешняя политика, социаль­ное обеспечение, стратегия развития и пр. Экономика, культура, религия, частная жизнь остаются без отече­ского внимания. Такая организация власти, в наиболее чистом виде, существовала до недавнего времени в Южной Корее и в Чили, постепенно она устанавливается в Китае. Авторитарные режимы оказываются устойчи­выми, им удается сочетать экономическое процветание с политической стабильностью, и на определенном этапе общественного развития сочетание сильной вла­сти со свободной экономикой является весьма эффек­тивным.

В нашей стране переход от тоталитарного к ав­торитарному режиму правления постепенно проис­ходил — а кое в чем еще происходит — в течение всех десятилетий после 1953 года, но символом этих из­менений стал приход к власти Ю.В. Андропова. Как специалист, он вряд ли заблуждался в истинном отно­шении народа к власти. Любви нет, и не стоит ее до­биваться — достаточно требовать послушания. То­нальность идеологии стала меняться. Политическим идеалом власти стал профессионализм. Каждый дол­жен заниматься своим делом. Честное и точное вы­полнение должностных инструкций лучше всякого энтузиазма поможет подъему страны. Специалисты нужны и в управлении страной, и в писании картин, и в науке, и в разведке. Все наши беды от некомпе­тентности, коррупции и безделья.

Само по себе признание ценностей профессиона­лизма было шагом вперед по сравнению с орденонос­ной бездарностью прежнего руководства. Это было понято и с надеждой принято обществом. Хорошая работа стимулировалась, однако, мерами, которые диктовались профессионализмом в области репрессий и полным дилетантизмом в политике. Массовые про­верки того, кто и чем занимается в рабочее время, стали образцом активной некомпетентности власти. В том же духе оказались выдержаны и позднейшие плоды: «Указ о нетрудовых доходах» и антиалкогольное законода­тельство.

Авторитарное общество порождает глубокую про­пасть между народом и властью, причем любых воз­можных мостов через эту пропасть чуть ли не в равной мере избегают и государство, и общество. Важнейшим феноменом авторитарного сознания является массовое отчуждение от власти. Для тоталитарного сознания отчуждение не характерно — люди сливаются с вла­стью и идентифицируются с лидерами, либо становят­ся нелюдьми. Вместе с отчуждением авторитарный режим порождает характерные чувства недоверия, тревоги, апатии и даже отвращения к действиям влас­ти. Всякие, даже разумные, решения вызывают скеп­сис и горькую усмешку. Отчуждение от политики связано с подавлением некоторых базовых человече­ских потребностей и, как таковое, обязательно ведет к компенсаторным действиям. Алкоголизм, ставший об­разом жизни миллионов, был одним из побочных следствий отчуждения от политики.

Авторитарный режим формирует новую интел­лигенцию, которая уже не боится заниматься своим делом, но больше всего на свете не любит политику. Политика — грязное дело. Как говорил герой А.П. Че­хова, порядочные люди в политику не суются. Ман­дельштам сказал: «Власть отвратительна, как руки брадобрея». Одни интеллигенты, продолжающие со­трудничать с властью, практиковали разлагающее их двоемыслие: лицемерие на собраниях было платой за возможность заниматься своим делом. Другие, имевшие мужество отказаться от сотрудничества, работали дворниками и шоферами и реализовывали себя в не­официальных социальных структурах — невидимых колледжах, артистических кафетериях, самиздатовских журналах второй культуры. Всех их объединяло глу­бокое неприятие политики. Даже диссиденты разде­ляли это общее чувство. Сергей Королев, проведший 12 лет в лагере и ссылке за редактирование «Хроники текущих событий», важнейшего политического орга­на эпохи, говорит: «Лично мне и некоторым из хоро­шо мне известных правозащитников свойственно не­истребимое интуитивное отвращение к политике».

Предыдущий | Оглавление | Следующий

[an error occurred while processing this directive]