Предыдущий | Оглавление | Следующий

б) Промышленность

Большевистские мыслители не представляли себе, что промышленная политика поставит перед ними такие же трудности, как и аграрная политика. Вполне естественно, что руководимая пролетариатом социалистическая революция могла столкнуться с определенными трудностями при решении задачи выработать и осуществить на практике такую аграрную политику, которая, не противореча ее собственным принципам, не была бы в то же самое время антагонистичной по отношению к крестьянству. Однако в том, что касается промышленной политики, дело представлялось вполне однозначным: контроль над промышленностью должен был бы самым естественным образом перейти в руки рабочих, которые действовали бы от своего собственного имени и в своих же собственных интересах. Прошедшая в апреле 1917 г. Партийная конференция мало что добавила по

448

этому вопросу к однозначной программе, намеченной в Апрельских тезисах, где среди прочих "немедленных мер" выдвигалось и "установление государственного контроля за... крупнейшими синдикатами капиталистов" [1]; и, отстаивая эту резолюцию, Ленин заявил, что, как только они будут захвачены и переданы под контроль Советов, "Россия одной ногой станет в социализм" [2]. На практике дело оказалось не таким уж простым. В известном смысле большевиков ожидал на заводах тот лее обескураживающий опыт, что и с землей. Развитие революции принесло с собой не только стихийный захват земель крестьянами, но и стихийный захват промышленных предприятий рабочими. В промышленности, как и в сельском хозяйстве, революционная партия, а позднее и революционное правительство оказались захвачены ходом событий, которые во многих отношениях смущали и обременяли их, но, поскольку они представляли главную движущую силу революции, они не могли уклониться от того, чтобы оказать им поддержку.

Как и во всякой воюющей стране, в России война – после некоторого начального периода замешательства – дала временный стимул для развития промышленного производства. Но в. России, с ее весьма скудным индустриальным оборудованием, изоляцией от основных источников снабжения, низкой производительностью труда и слабой промышленной и политической организацией, этот эффект оказался выраженным менее четко, а пик максимума наступил более быстро. Уже к 1916 г. под влиянием вызванной войной усталости, нехватки в снабжении основными продуктами питания и износа заводов и оборудования производство начало падать. Февральская революция еще более усилила воздействие всех этих неблагоприятных факторов. Хроническими стали нехватки во всем, и даже были случаи, когда из-за недостатка сырьевых материалов приходилось закрывать предприятия. Все эти обстоятельства послужили еще одним новым импульсом для обычного в военное время движения за национализацию и государственный контроль. Одним из первых актов Временного правительства было решение об организации представительного "совещания по развитию производительных сил России". В июне 1917 г. ему на смену были созданы Экономический совет и Главный экономический комитет для, как было определено в его функциях, "выработки общего плана организации народного хозяйства и труда, а также для разработки законопроектов и общих мер по регулированию хозяйственной жизни" [3]. Экономический совет представлял собой широкое совещательное собрание, а Главный экономический комитет являлся ядром небольшого планового департамента. Однако в период правления Временного правительства ни один из этих органов не обладал – да и не мог обладать – ни той властью, ни той инициативой, которые позволили бы положить конец кумулятивному процессу экономического упадка и разрухи.

449

Более важное, чем эти явно вялые подходы к организации планирования, диктуемой военным временем, значение имели те стимулы, которые дала Февральская революция развитию рабочего движения. На заводах начали быстро появляться рабочие комитеты, и декретом Временного правительства от 22 апреля 1917 г. они получили законодательное признание как органы, уполномоченные представлять рабочих во всех делах и переговорах с предпринимателями и правительством [4]. Первыми требованиями были восьмичасовой рабочий день и повышение заработной платы. Однако вскоре эти требования переросли в более или менее организованные попытки со стороны рабочих – сперва единичные, но постепенно становившиеся все более и более частыми – участвовать в управлении и самим вступить во владение предприятиями. Это, как дальновидно предвидел Троцкий в 1905 г., явилось неизбежной реакцией рабочих в революционной ситуации на отказ выполнить их требования и олицетворяло противодействие любым попыткам ограничить революцию буржуазно-демократическими рамками. В некоторых случаях предприниматели подчинялись и приходили к соглашению с заводскими комитетами, однако чаще применяли меры воздействия, объявляя локауты и закрывая свои предприятия [5]. Большевики делали все возможное, чтобы еще больше разжигать эти противоречия. Растущий прилив анархии на заводах служил их революционным целям. Не в их силах было сдержать этот поток, даже если бы они этого и хотели, однако они имели возможность частично контролировать и направлять эти процессы, пока готовились использовать их в своих целях. Именно эта ситуация и вовлекла их в то, чтобы признать и воспринять как свою собственную такую практику, которая по своей природе была скорее анархистской и синдикалистской, чем большевистской.

Чего не мог предвидеть никто, так это того, что захват заводов рабочими окажется в долгосрочной перспективе еще менее совместим с установлением социалистического строя, чем захват земли крестьянами. Эта трудность оказалась в течение некоторого времени замаскированной туманным и неоднозначным выражением "рабочий контроль". Когда в апреле 1917 г. Ленин утверждал, что синдикат сахарозаводчиков должен перейти "в руки государства, под контроль рабочих и крестьян" [6], он давал таким образом конкретный пример воплощения того принципа "советского" или "государственного" контроля, который был заложен в Апрельских тезисах и в резолюции Апрельской конференции. Вторая часть этого выражения была не более чем комментарием к первой; в ней говорилось, что "рабочие и крестьяне" являются теми, через кого и во имя кого будет действовать государство. Когда несколько недель спустя Ленин – под воздействием принятого Временным правительством решения создать комитет для установления "общественного контроля" над промышленными предприятиями – пришел к

450

утверждению, что "в рабочих кругах растет сознание необходимости пролетарского контроля за фабриками и синдикатами" и что только пролетарский контроль и может оказаться эффективным [7], он не признавал – а возможно, и не вполне четко осознавал, – что говорил нечто новое или что эти требования, исходящие от "рабочих кругов", касаются чего-то отличного от того, что он уже отстаивал ранее. Несколькими днями позже, в середине мая 1917 г., идеи Ленина о "контроле" получили дальнейшую разработку. Советы или съезды банковских служащих должны выработать планы создания единого общегосударственного банка и установления "точнейшего контроля". Сходные меры контроля за существующими учреждениями должны выработать и Советы служащих синдикатов и трестов. Причем осуществление контроля должно быть передано не только всем Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, но также и Советам рабочих каждого крупного предприятия и "представителям каждой крупной политической партии" [8]. Однако из этих явно весьма решительных рекомендаций вытекало два следствия. Прежде всего, упорная настойчивость в этом контексте на предание публичной гласности отчетной документации свидетельствует о том, что Ленин имел в виду контроль, осуществляемый с помощью бухгалтерского надзора за принятием финансовых и коммерческих решений, а отнюдь не контроль за осуществлением технологических процессов, будь то в сфере производства или в сфере организации деятельности предприятия: эти проблемы на той стадии ему просто не приходили в голову [9]. Во-вторых, создается впечатление, что Ленин мыслил категориями "политической" деятельности Советов в качестве доверенных лиц и представителей как в центре, так и на местах государственной власти, а вовсе не той "прямой", непосредственной деятельности, которую Советы могли бы проводить как выразители профессиональных интересов рабочих на конкретном предприятии, в конкретной отрасли промышленности и сфере управления.

Различие между "политическими" и "прямыми" действиями имело значение как в теории, так и на практике. В теории оно служило водоразделом между коммунистами, верившими в возможность организации экономической власти через посредство централизованных политических органов, деятельность которых обеспечивается рабочими как единым целым, с одной стороны, и анархистами и синдикалистами, которые считали, что конечной формой всякого эффективного революционного действия и альтернативой централизованной политической власти, чреватой перерастанием в деспотизм, является прямая и стихийная экономическая инициатива рабочих, – с другой. На практике это различие определяло расхождение между большевистскими лидерами, которые планировали основное стратегическое направление революции, исходя из гипотезы дисциплинированной и упорядоченной организации рабочих, и самими

451

рабочими на предприятиях, которые, будучи измучены угнетающей нуждой своей повседневной жизни и горя революционным энтузиазмом в надежде сорвать ярмо своих собственных капиталистических предпринимателей, предпочли несогласованные действия и, рассматривая происходившее как благоприятную возможность для исполнения своих чаяний, особенно не прислушивались к тем политическим призывам или аргументам, которые выдвигали местные партийные руководители. Поскольку все Советы представляли собой Советы рабочих или депутатов от рабочих, то граница между "политическими" действиями и "прямыми" действиями, которые предпринимали они сами или которые предпринимались от их имени, легко стиралась – ведь, как уже отмечалось, для Советов были характерны явно выраженные синдикалистские наклонности [10].

Ленин, с энтузиазмом выступая за Советы и за принцип административного контроля, осуществляемого самими рабочими, своими изречениями, произнесенными им в апреле и мае 1917 г., способствовал еще большему размыванию этой границы. Однако потенциальная противоположность и несовместимость между "государственным контролем" и "рабочим контролем" в промышленной политике, которые соответствовали такой же противоположности между государственными сельскохозяйственными фермами и крестьянской собственностью на землю, были вполне реальными. Если "рабочий контроль" означал, что управление будет осуществляться центральным съездом Советов и его исполнительным комитетом, то тогда он бы л. не более чем синонимом национализации и государственного контроля при "рабоче-крестьянском правительстве". Если же, с другой стороны, рабочий контроль означал контроль, осуществляемый рабочими комитетами или заводскими Советами, то тогда это было уже нечто совершенно иное, и это нечто могло весьма легко вступить в конфликт не только с государственным контролем, но и с любой политикой "планирования", осуществляемой с целью положить конец капиталистической анархии производства. В высказывании, сделанном позднее одним из руководителей большевистской экономической политики [*[11]], была большая доля справедливости.

"Но если спросить себя, как же представлялась до 25 октября нашей партии система рабочего контроля в целом, и на почве какого хозяйственного порядка ее думали построить, то мы нигде не найдем ясного ответа" .

Первое испытание пришло на прошедшем в Петрограде 30 мая 1917 г. совещании, в котором приняли участие более 400 представителей "фабрично-заводских комитетов" Петроградской области. Ленин подготовил к совещанию проект резолюции, которая получила одобрение Центрального Комитета пар-

452

тии, а также состоявшего преимущественно из большевиков организационного бюро этого совещания. Резолюция, в которой были сформулированы наиболее важные большевистские заявления по организации промышленности, сделанные до революции, была основана на тезисе о "рабочем контроле" – этот ставший впоследствии популярным лозунг использовался здесь, в партийных документах, явно впервые. Упомянув о "полном расстройстве всей экономической жизни в России" и о приближении к "катастрофе неслыханных размеров", резолюция далее гласила:

"Путь к спасению от катастрофы лежит только в установлении действительно рабочего контроля за производством и распределением продуктов. Для такого контроля необходимо, во-1-х, чтобы во всех решающих учреждениях было обеспечено большинство за рабочими не менее трех четвертей всех голосов при обязательном привлечении к участию как не отошедших от дела предпринимателей, так и технически научно образованного персонала; во-2-х, чтобы фабричные и заводские комитеты, центральные и местные Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а равно профессиональные союзы, получили право участвовать в контроле с открытием для них всех торговых и банковых книг и обязательством сообщать им все данные; в-3-х, чтобы представители всех крупных демократических и социалистических партий получили такое же право.

Рабочий контроль, признанный уже капиталистами в ряде случаев конфликта, должен быть немедленно развит, путем ряда тщательно обдуманных и постепенных, но без всякой оттяжки осуществляемых мер в полное регулирование производства и распределения продуктов рабочими". [12]

Далее в резолюции говорилось о необходимости "общегосударственной организации" с целью "организации в широком, областном, а затем и общегосударственном масштабе обмена сельскохозяйственных орудий, одежды, обуви и т.п. продуктов на хлеб и другие сельскохозяйственные продукты", а также о необходимости организовать "всеобщую трудовую повинность" и ввести "рабочую милицию". На совещании эта резолюция была представлена Зиновьевым. Она получила после первого прочтения 290 голосов, а затем – после того, как комиссия по выработке проекта резолюции внесла в нее несколько незначительных поправок, – была принята, как заявлялось, большинством в 297 голосов при 21 против и 44 воздержавшихся. Это совещание явилось первым репрезентативным органом, в котором было достигнуто впечатляющее большевистское большинство, и именно в этом и состояло его основное значение [13].

Структура и тактика этой резолюции являлись блестящим примером политической гениальности Ленина. Он с распростертыми объятиями приветствовал стихийное революционное движение за рабочий контроль; он, казалось, стимулировал его дальнейшее развитие, распространяя его на возможно более ши-

453

рокий круг рабочих организаций – фабричных комитетов, местных и центральных Советов, профессиональных союзов и "демократических и социалистических партий", все они были упомянуты в резолюции; таким образом, он косвенно высветил и показал анархические последствия рабочего контроля в том его виде, в каком его обычно понимали и практиковали, и указал путь к "тщательно обдуманным и постепенным" мерам, которые окажутся необходимы для "полного регулирования производства и распределения продуктов рабочими". Для Ленина эта резолюция представляла собой не только тактический маневр, но и воспитательный процесс. На совещании он не без удовлетворения произнес одну из дополнительных своих речей, где заметил, что для того, "чтобы контроль над промышленностью действительно осуществлялся, он должен быть рабочим контролем", однако при этом пояснил, что подразумевает под этим, "чтобы во все ответственные учреждения входило большинство рабочих и чтобы администрация отдавала отчет в своих действиях перед всеми наиболее авторитетными рабочими организациями" [14]. Чтобы эта мораль была еще лучше усвоена, он подчеркнул в своей статье в "Правде" в более явном и более четком виде, чем ему удалось это сделать на совещании: необходимо, "чтобы организация (контроля и руководства), будучи организацией "в общегосударственном масштабе", направлялась Советами Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов" [15]. Отнюдь не все из тех, кто проголосовал за эту резолюцию, согласились бы с подобной интерпретацией.

Месяц спустя появился новый фактор в форме Всероссийского съезда профессиональных союзов. Российские профессиональные союзы впервые выступили как активная сила во время революции 1905 г. и после десятилетия фактического угасания были вновь возрождены к жизни Февральской революцией [16]. На съезде, прошедшем в июне 1917 г., подавляющее большинство составляли эсеры и меньшевики, что представляло собой еще одну иллюстрацию того факта, что организованная рабочая элита имела тенденцию быть менее радикальной и революционной, чем обычные рядовые члены, и отнюдь не выказывала никакой склонности связываться с "экономической анархией" заводских комитетов. Отдавая на словах дань принципам таких комитетов, съезд выразил желание превратить их в органы проведения определяемой в централизованном порядке профсоюзной политики, что эти комитеты должны избираться под надзором профсоюзов и по спискам, которые составляются профсоюзами.

Наиболее важным достижением съезда стало создание основ центральной профсоюзной организации. Он впервые избрал Всероссийский Центральный Совет профессиональных союзов, в состав которого пропорционально вошли члены всех представленных на съезде партий; от большевиков в него вошли Шляпников и Рязанов. Что еще более важно, он назначил своего се-

454

кретаря в лице Лозовского – одного из "межрайонцев", который несколько недель спустя вступил в большевистскую партию [17]. Лозовский представлял собой способного и амбициозного интеллигента, который в течение последующих нескольких лет играл весьма влиятельную роль в судьбах профсоюзного движения. Однако в тот момент профсоюзы имели наименьший вес среди всех групп и организаций, в том или ином качестве претендовавших на то, чтобы представлять рабочих. Основная часть их находилась под доминирующим влиянием меньшевиков и меньшевистских воззрений. Они не принимали никакого участия в подготовке Октябрьской революции, а некоторые из них в действительности просто ее осуждали. У избранного на июньском съезде Центрального Совета не было ни необходимых средств, ни организации, которые позволили бы им взять на себя роль лидера. Согласно мрачной картине, нарисованной впоследствии Лозовским, в его распоряжении находился всего один оргработник, которого можно было послать в губернии, и до Октябрьской революции Совету удалось выпустить всего два номера своего ежемесячного журнала [18].

Фабричные комитеты же со своей стороны час от часу набирали силу. Петроградское совещание фабрично-заводских комитетов, прошедшее в мае 1917 г., было лишь первым из четырех такого рода совещаний, проведенных в период между маем и октябрем. Причем за последним из них последовало более широкое и представительное собрание, которое заседало в течение целой недели накануне Октябрьской революции, провозгласило себя "Первым всероссийским совещанием фабрично-заводских комитетов" и постановило приступить к созданию централизованной организации, которая объединяла бы такие комитеты [19]. Подобные амбиции угрожали немедленным конфликтом с Центральным советом профсоюзов, и спор между двумя конкурирующими организациями получил довольно широкую огласку. Большевики, которые представляли на совещании явное большинство, сами по этому вопросу единого мнения не имели, занимая промежуточные позиции между эсерами и анархистами, выступавшими за независимые фабрично-заводские комитеты, и меньшевиками, отстаивавшими необходимость упорядоченной профсоюзной организации. Эта неопределенность оставила свои следы и на принятой этим совещанием резолюции. Благословение, данное "рабочему контролю в общегосударственном масштабе", носило неоднозначный характер; столь же сомнительный характер имело и различие между "контролем за условиями труда", который должен был осуществляться "под руководством профессиональных союзов", и "контролем за производством", который, судя по всему, оставлялся за комитетами. Центральный орган, чьи функции весьма претенциозно описывались как "регулирование народного хозяйства", должен был избираться Всероссийской организацией фабрично-заводских комитетов, однако работать он должен был как одна из

455

секций Всероссийского Центрального Совета профессиональных союзов [20].

В вихре последних месяцев перед революцией все эти разногласия и конкуренции имели не так уж много значения. Атаки, которые вели рабочие на предприятиях против предпринимателей, способствовали повышению общего революционного напряжения и одновременно усиливали экономические беспорядки. Ленин приветствовал эти действия, считая их приметами времени, и по-прежнему рассуждал на тему о "рабочем контроле". В брошюре под названием "Грозящая катастрофа и как с нею бороться", которая была написана в начале сентября 1917 г., но опубликована лишь несколько недель спустя, он выдвинул свой первый, весьма туманный план промышленной политики. Для того чтобы победить угрозу голода, писал он, необходимы "контроль, надзор, учет, регулирование со стороны государства, установление правильного распределения рабочих сил в производстве и распределении продуктов, сбережение народных сил, устранение всякой лишней траты сил, экономия их", а нынешнее коалиционное правительство, состоящее из кадетов, эсеров и меньшевиков, добавил он, никогда не решится на такие меры "из боязни посягнуть на всевластие помещиков и капиталистов, на их безмерные, неслыханные, скандальные прибыли..." [21]. Ленин требовал принятия пяти конкретных мер: национализации банков, которой можно достигнуть одним росчерком пера; национализации крупных "торговых и промышленных синдикатов (сахарного, угольного, железного, нефтяного и пр.)" и установления государственной монополии, что также может быть с легкостью достигнуто, поскольку монополии эти, в сущности, уже созданы капитализмом; отмены коммерческой тайны; принудительного объединения в союзы мелких предприятий, поскольку это будет способствовать повышению эффективности как производства, так и контроля, и, наконец, "регулирования потребления" за счет введения справедливых и рациональных норм. Свое место в этой схеме отведено было и рабочему контролю. Ленин считал, что было бы хорошей идеей созвать вместе рабочих и предпринимателей "на совещания и съезды" и "в их руки передать такую-то долю прибыли при условии создания всестороннего контроля и увеличения производства". Это было бы равносильно "контролю над помещиками и капиталистами со стороны рабочих и крестьян" [22]. Однако здесь Ленин говорил – главным образом в пропагандистских целях – о мерах, которые теоретически могло предпринять Временное правительство даже в рамках буржуазной революции. Вопроса о рабочем контроле в рамках будущего социалистического строя он пока еще не ставил.

Несколько недель спустя Ленин написал намного более важную брошюру "Удержат ли большевики государственную власть?", где он впервые подробно рассмотрел экономическую политику после революции. Он вновь повторил свои известные

456

пункты о национализации банков и крупных синдикатов и "принудительном синдицировании" мелких предприятий. Он ввел слово "план" – поначалу, правда, слегка колеблясь – и высказался за "централизм и за план пролетарского государства" [23]. Первый набросок ленинской философии – вряд ли это можно было еще назвать политикой – планирования сочетался с решительным утверждением прав рабочего контроля.

"Главная трудность пролетарской революции есть осуществление во всенародном масштабе точнейшего и добросовестнейшего учета и контроля, рабочего контроля за производством и распределением продуктов".

Однако, опровергая обвинения в синдикализме, Ленин вновь в ясных и безошибочных выражениях подтвердил ту интерпретацию, которую он дал этому выражению после майского совещания.

"Когда мы говорим: "рабочий контроль", ставя этот лозунг всегда рядом с диктатурой пролетариата, всегда вслед за ней, то мы разъясняем этим, о каком государстве идет речь. Государство есть орган господства класса. Какого? Если буржуазии, то это и есть кадетски-корниловски-керенская государственность, от которой рабочему народу в России "корнилится и керится" вот уже более полугода. Если пролетариата, если речь идет о пролетарском государстве, т.е. о диктатуре пролетариата, то рабочий контроль может стать всенародным, всеобъемлющим, вездесущим, точнейшим и добросовестнейшим учетом производства и распределения продуктов" [24].

И он добавил, что существующий государственный аппарат учета и контроля не подлежит, подобно другим, частям государственного "угнетательного" аппарата, уничтожению революцией: он будет просто взят из рук капиталистов и подчинен "пролетарским Советам" [25]. Этот "рабочий контроль" приравнивался к контролю, осуществляемому "пролетарскими Советами", и этого тонкого различия между Советами рабочих, действующих в политическом качестве, и рабочих, действующих в профессиональном качестве, проведено не было. Наконец в "Государстве и революции" Ленин одним блестящим росчерком пера разрешил всю эту антитезу.

"Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного "синдиката". Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдали меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответствующих расписок" [26].

Раз государство и рабочие станут одним и тем же, то ни никакой антитезы, никакого противопоставления между госу-

457

дарственным контролем и рабочим контролем быть не может. Не много найдется примеров, которые лучше продемонстрировали бы необычайное мастерство Ленина совмещать упорное продвижение к конечной цели, которую он рассматривал как необходимую, с удовлетворением популярных требований, находившихся в очевидном противоречии с этой целью.

История промышленной политики в первые месяцы революции непосредственно следовала за эволюцией ленинской мысли в прямо предшествовавшие этому месяцы, пройдя путь через "рабочий контроль" до "планирования". Комментатор, который поставил "рабочий контроль" в один ряд с лозунгами "земли" и "мира", считая его "одним из наиболее популярных и распространенных лозунгов Октябрьской революции" [27], преувеличивал только в том, что число заводских рабочих, заинтересованных в осуществлении рабочего контроля, было намного меньше числа тех, кто был заинтересован в мире или приобретении земель. "Мы учредим подлинный рабочий контроль над производством", – заявил Ленин в своей первой речи в Петроградском Совете на другой день после 25 октября/7 ноября 1917 г.; и рабочий контроль оказался назван среди непосредственных задач этого нового строя как в резолюции, принятой по этому случаю, так и в заявлении состоявшегося на следующий день Всероссийского съезда Советов [28]. Планировалось, что съезд должен был принять декрет по этому вопросу одновременно с декретами о земле и о мире, и Милютину было даже несколькими днями раньше специально поручено Центральным Комитетом партии подготовить проект такого декрета [29]. Однако, возможно, именно в процессе подготовки этого проекта и выявилась вся сложность вопроса. На съезде так ничего подобного принято и не было, а неделю спустя в "Правде" был опубликован вышедший из-под пера Ленина проект декрета. В нем предусматривалось, что рабочий контроль должен быть организован на каждом предприятии наподобие Советов либо "непосредственно, если предприятие так мало, что это возможно", либо в других случаях "через своих выборных представителей". Решения органов рабочего контроля были обязательны для предпринимателей и могли быть отменены только "профессиональными союзами и съездами" – неясно, шла ли здесь речь о съездах профсоюзов или о съездах Советов. Предприниматели и представители рабочего контроля совместно несли ответственность на предприятиях государственного значения за "строжайший порядок, дисциплину и охрану имущества" [30]. Эта концепция была уже ранее разработана Лениным в работе "Удержат ли большевики государственную власть?". Принималось как само собой разумеющееся, что предприниматели и технический персонал будут продолжать управлять предприятиями под неусыпным оком "рабочего контроля".

458

Именно в этом пункте решающее значение имело вмешательство профсоюзов. Октябрьское совещание фабрично-заводских комитетов показало заинтересованность Центрального Совета профессиональных союзов в том, чтобы обуздать анархические тенденции рабочего контроля; теперь такую же заинтересованность в еще большей мере проявляло и революционное правительство, борющееся за то, чтобы сохранить и организовать основные производственные процессы. Так что в проходивших за кулисами после публикации ленинского проекта декрета о разногласиях профсоюзы превратились в неожиданных защитников порядка, дисциплины и централизованного управления производством; .и отредактированный проект декрета, вынесенный в конце концов 14/27 ноября 1917 г. на обсуждение ВЦИК, был результатом борьбы между профсоюзами и фабрично-заводскими комитетами, повторившей .борьбу между ними на октябрьском совещании [31]. Проект декрета начинался с изобретательно сформулированного положения, что рабочий контроль учреждается "в интересах планомерного регулирования народного хозяйства". Он повторял положения первоначального ленинского проекта об обязательном характере решений рабочих представителей и ответственности владельцев и рабочих представителей перед государством. Однако он был усовершенствован за счет заимствования из модели Советов и учреждения целого нового и сложного аппарата рабочего контроля, в точности имитирующего политическую систему Советов. Фабрично-заводские комитеты или Советы были подотчетны перед Советами рабочего контроля более высокого уровня на всей данной территории – города, губернии или промышленного района, – а эти местные Советы в свою очередь несли ответственность перед Всероссийским Советом рабочего контроля, который сам в конечном счете подчинялся решениям съезда Советов рабочего контроля. Декрет завершался обещанием – в качестве подачки, нацеленной, чтобы умиротворить возможную критику, – что "Положение о взаимоотношениях между Всероссийским Советом рабочего контроля и другими учреждениями, организующими и регулирующими народное хозяйство, будет издано особо". В ходе дебатов во ВЦИК самым яростным критиком был докладчик от профсоюзов Лозовский.

"Основной недостаток этого законопроекта тот, что он стоит вне связи с планомерным регулированием народного хозяйства и распыляет контроль над производством вместо того, чтобы его централизовать.

...Нужно оговорить с абсолютной ясностью и категоричностью, чтобы у рабочих каждого предприятия не получалось такого впечатления, что предприятия принадлежат им".

Он тем не менее был бы готов проголосовать за этот декрет при условии, если "в созданные этим декретом учреждения профессиональные союзы войдут, чтобы поставить дело контроля так, как это соответствует интересам рабочего класса". Милю-

459

тин, главный докладчик по декрету, который сам впоследствии стал ярым приверженцем "национализации", несколько извиняющимся тоном пояснил, что "жизнь обогнала нас" и возникла та настоятельная необходимость "объединить тот рабочий контроль, который проводится на местах, в один стройный общегосударственный аппарат", так чтобы законодательство о рабочем контроле, которое должно логически укладываться в рамки "хозяйственного плана", могло бы в известной мере предвосхищать законодательство, касающееся самого этого плана [32]. На самом же деле рабочий контроль в том виде, в каком он был первоначально задуман и в каком широко практиковался в то время, вряд ли нашел во ВЦИК какую бы то ни было поддержку. Один из выступавших упомянул о расхождениях, которые существуют между теми, кто хотел бы расширить рамки рабочего контроля, и теми, кто желал бы их сузить. Онако те, кто на словах больше всего ратовал за рабочий контроль и выступал за его "расширение", на самом деле пытались весьма искусно обезвредить и упорядочить его, превратив в широкомасштабное централизованное общественное учреждение. Декрет был одобрен ВЦИК 24 голосами против 10 и обнародован на следующий же день [33].

Тем временем жизнь продолжала "обгонять" тех, кто занимался законодательством, и тщательно продуманный декрет от 14/27 ноября 1917 г. не имел никаких практических последствий [34]. Стихийная склонность рабочих организовывать фабрично-заводские комитеты и вмешиваться в управление предприятиями неизбежно подстегивалась самой революцией, которая способствовала внушению рабочим той мысли, что отныне производственный аппарат страны принадлежит им и что теперь они могут управлять им по своему усмотрению и в своих собственных интересах. То, что начало происходить до Октябрьской революции, теперь случалось еще более часто и открыто, и ничто уже не могло преградить этот нараставший поток мятежа. Тем не менее на самом деле события разворачивались по-разному от предприятия к предприятию, так что никакой полной или единообразной картины нарисовать не представляется возможным. Чаще всего предприниматели были готовы закрыть свои заводы и подвергнуть локауту непокорных рабочих. Именно этой возможности Советское правительство опасалось больше всего: ленинский законопроект о рабочем контроле содержал специальное положение, запрещавшее какую бы то ни было "остановку предприятия или производства" без согласия рабочих представителей [35]. Порой для продолжения работы приходилось вести нелегкие переговоры между предпринимателями и рабочими, порой это сотрудничество принимало весьма обескураживающие формы, как случилось в одной из конкретных отраслей промышленности, где предприниматели и рабочие единым фронтом выступали против правительственного указа закрыть или провести концентрацию заводов, занимающихся производством военного снаряжения, или, что было еще более неожи-

460

данным, пришли к соглашению не проводить в жизнь декрет, воспрещавший работу в ночную смену для женщин [36]. Чаще всего фабрично-заводские комитеты попросту брали от имени рабочих власть на предприятиях в свои руки. Предоставленные самим себе, рабочие по самой природе вещей весьма редко обладали техническими знаниями, промышленной дисциплиной или знаниями в области бухгалтерского учета, которые были необходимы для обеспечения нормальной работы предприятия. Были случаи, когда рабочие просто-напросто присваивали себе после захвата власти на предприятии его средства, продавали запасы и оборудование и использовали все это в своих собственных интересах [37]. Так, московскую пуговичную фабрику, где власть захватили рабочие, а бывший предприниматель был осужден на трехмесячное тюремное заключение за саботаж, пришлось закрыть после двухнедельной борьбы, происходившей из-за неспособности комитета справиться с ее управлением. Приводились даже такие примеры, когда рабочие или фабрично-заводские комитеты, отстранившие предпринимателей от управления, потом приходили к ним и просили вернуться [38]. Весной 1918 г., когда рабочий контроль был уже дискредитирован, один из выступавших на Всероссийском съезде Советов народного хозяйства с пониманием оценил некоторые из условий, которые привели к такому положению.

"Тот, кто работает в этих предприятиях, может сказать, что дело не только в рабочих, не в том, что рабочие "замитинговали", а дело в том, что персонал предприятий, командный состав, опустил руки, потому что у него выпала старая палка, которой он погонял рабочих, и теперь у него нет других средств заставить рабочих работать, которые имеются у западно-европейской буржуазии. ...Все эти условия выдвинули перед рабочим классом настойчивую задачу управления, и он должен был взяться за нее. Разумеется, рабочий класс взялся неумело. Это понятно. Одни гоняли старых директоров и мастеров, может быть, потому, что раньше эти люди скверно обращались с ними, но нам известны случаи и бережного обращения с достойным персоналом управления предприятиями" [39].

Концепция рабочего контроля распространилась даже на гражданские службы. Среди курьезов, встречавшихся в груде декретов, выпущенных в первые месяцы революции, был декрет об упразднении Советов служащих, захвативших контроль над народным комиссариатом почт и телеграфов и Адмиралтейством [40]. Существенно иная ситуация сложилась на железной дороге. Там рабочие и технический персонал, объединившись, захватили и взяли в свои руки управление железными дорогами и в течение длительного времени упорно оказывали демонстративное неповиновение по отношению к каким бы то ни было внешним властям [41].

Трудно с уверенностью судить о том, насколько подобные условия были общими для всей промышленности на территории

461

России. Смертельный враг фабрично-заводских комитетов, Рязанов, говорил в январе 1918 г., что за пределами Петрограда они никогда не играли сколько-нибудь заметной роли, да и там только в металлургической промышленности [42]. Однако не подлежит сомнению, что даже на тот период это было недооценкой; к тому же рабочие металлургических предприятий Петрограда представляли революционную элиту пролетариата, так что все, что делалось там в первые недели революции, позднее скорее всего имитировалось в других местах. Даже еще до Октябрьской революции обстановка в Петрограде – этом уже скрипевшем и расшатанном центре российской военной индустрии – была достаточно напряженной; теперь беспорядки стали распространяться от центра к периферии. Этот процесс нельзя относить исключительно – или главным образом – за счет воздействия рабочего контроля. Он уже был пущен в ход еще задолго до революции благодаря таким факторам, как нехватка сырья, запущенность предприятий и оборудования и общая усталость и деморализация, порожденные войной. Революция усилила все эти негативные факторы и ускорила этот процесс. Однако нет никакой точной информации о том, как этот вихрь промышленного хаоса распространялся от столиц по всей советской территории. В некоторые районы и на некоторые предприятия революция проникала довольно медленно, и работа там в течение некоторого времени продолжалась в основном так же, как и прежде. Так, бумагопрядильная и красильная фабрика в Петрограде работала на полную мощность вплоть до конца февраля 1918 г., когда она была остановлена из-за слишком большого накопления готовой продукции вследствие неполадок в работе транспорта и связи, приведших к расстройству всей системы товарообмена [43]. Когда разрушается весь экономический организм, здоровые клетки не могут оказывать длительного сопротивления общему заражению.

Процесс распада продолжался отчасти в результате действий большевиков, а отчасти вопреки их попыткам его преодолеть. Эта двойственная позиция легко объяснима. До известной точки эта экономическая разруха представляла собой неотъемлемую часть большевистской политики. Разрушение экономического, так же как и политического, аппарата буржуазного правления являлось неотъемлемым условием победы революции, и то оружие разрушения, которое представлял собой рабочий контроль, оказало революционному делу бесспорные услуги. Разрушение играло важную роль как мера, предваряющая созидание [44]. Однако по достижении определенной точки – а это была "идеальная" точка, которая не могла быть в то время с точностью определена, – дальнейшее разрушение угрожало уже существованию самого этого строя. Утверждение, что проблемы производства и взаимоотношения между классами в обществе могут быть решены за счет прямых и стихийных действий рабочих на отдельных предприятиях, было не социализ-

462

мом, а синдикализмом. Социализм отнюдь не стремился подчинить безответственного капиталистического предпринимателя столь же безответственному фабрично-заводскому комитету, требовавшему того же права на независимость от существующей политической власти, ведь такое положение могло лишь увековечить ту "анархию производства", которую Маркс считал позорным пятном капитализма. Роковой и неизбежной тенденцией фабрично-заводских комитетов было стремление принимать решения, исходя из интересов данного завода или данного района. Сутью же социализма является создание экономики, планируемой и тщательно координируемой центральными органами, исходя их общих интересов всех в целом.

Как форма организации, рабочий контроль ненамного пережил первые недели революции. Когда в декрете от 14/27 ноября была предпринята попытка придать им законодательную форму в надежде преодолеть за счет этого центробежные явления и попытка эта завершилась провалом, превратив упомянутый декрет в мертвую букву, возникла необходимость найти какие-то другие средства, которые позволили бы запустить в действие конструктивные силы. Инструментом, выбранным для этой цели, оказался Высший Совет народного хозяйства, который был создан в декабре 1917 г. без каких бы то ни было ясных концепций относительно того, в чем же конкретно должны будут состоять его функции, и превратился в течение последующих двух лет в фокус централизации и управления промышленностью. Со стороны труда соответствующие функции выполняли профсоюзы, чье соперничество с рабочим контролем привело к тесному альянсу с государственными хозяйственными органами. Этот процесс был в полном разгаре, когда в январе 1918 г. собрался I Всероссийский съезд профессиональных союзов [45].

Создание органа, попеременно характеризовавшегося то как Высшее хозяйственное совещание, то как Совет народного хозяйства, обсуждалось еще в самые первые дни революции. 17/30 ноября 1917 г., то есть через три дня после декрета о рабочем контроле, Совнарком выпустил декрет, официально объявлявший о роспуске Главного экономического комитета и Экономического совета, существовавших при Временном правительстве, и сообщавший, что функции и средства "временно, впредь до образования Совета народного хозяйства, передаются в ведение Уполномоченных Совета Народных Комиссаров по организации Высшего Экономического Совещания". Этими представителями были, судя по всему, Осинский (он же Оболенский), Смирнов и Савельев; теперь к ним добавились Бухарин, Ларин и Милютин [46]. Десять дней спустя Ленин сетовал, что "Экономическое совещание до сих пор не встречало достаточного к себе внимания", и тщетно протестовал против предложения отвлечь Бухарина от этой важнейшей задачи, назначив его в состав редакции "Правды" [47].1/14 декабря 1917 г. Ленин выступил на за-

463

седании ВЦИК в пользу предложенного Бухариным законопроекта о создании Высшего Совета народного хозяйства [48], и 5/18 декабря 1917 г, соответствующий декрет был принят [49].

Декрет о рабочем контроле определял цель рабочего контроля как "планомерное регулирование народного хозяйства". Декрет от 5/18 декабря 1917 г. описывал цель Высшего Совета народного хозяйства (сокращенно ВСНХ) как "организацию народного хозяйства и государственных финансов". Новый орган призван был "согласовывать и объединять" деятельность всех существовавших экономических органов, как центральных, так и местных, включая также и Всесоюзный Совет рабочего контроля; в его состав должны были входить члены Всероссийского Совета рабочего контроля, представители всех народных комиссариатов, а также эксперты, которые должны были назначаться с правом совещательного голоса. Таким образом, он заменил собой, поглотил и вытеснил аппарат рабочего контроля; как отметил несколько дней спустя Ленин, "от рабочего контроля мы шли к созданию Высшего совета народного хозяйства" [50]. В отдельных случаях наблюдалась явная преемственность между двумя этими организациями: так, Петроградский областной Совет рабочего контроля – возможно, один из немногих действительно прочно установленных органов рабочего контроля – был сам непосредственно превращен в Петроградский областной Совет народного хозяйства [51].

Однако три недели, прошедшие с момента принятия декрета о рабочем контроле, многому научили. Новый декрет возлагал на ВСНХ полномочия конфисковать, приобретать, секвестровать или в принудительном порядке синдицировать все отрасли производства и коммерческой деятельности; он был призван осуществлять централизацию и руководство работой всех органов экономического управления; и все хозяйственные законопроекты р декреты должны были передаваться на рассмотрение Совнаркома через него. Текущая работа ВСНХ должна была координироваться бюро, состоящим из 15 членов. Осинский был назначен председателем ВСНХ, получив быстро вышедший из употребления ранг и титул народного комиссара по организации и регулированию производства. В первый состав бюро ВСНХ вошли Бухарин, Ларин, Милютин, Ломов, Савельев, Сокольников и Шмидт [52]. Было, как водится, захвачено помещение бывшего Главного экономического комитета. Однако работавший там персонал ушел; так что ВСНХ не унаследовал от своего предшественника ничего, кроме обстановки кабинетов и нескольких досье и книг [53]. Поскольку все проекты молодого строя были в то время туманны и хаотичны, ВСНХ совершенно очевидно мыслился как центральный орган, который будет планировать и руководить хозяйственной жизнью страны. Ленин назвал его накануне рождения "боевым органом для борьбы с капиталистами и помещиками в экономике, каким Совет народных комиссаров является в политике" [54]. Сколь неопределен-

464

ными и многообещающими были его потенциальные функции, можно судить по тому, что в первоначальном списке отделов, на которые он был подразделен, непосредственно соседствовали друг с другом "демобилизация" и "финансы", "топливо" и "металлы". Первым поручением, которое получил его председатель Осинский, был контроль за захватом Государственного банка [55]. Его первые зарегистрированные декреты – поскольку он присвоил себе и официально на него не возложенные законодательные функции – касались регулирования снабжения электроэнергией в запрещенные для этого часы правительственного здания в Смольном [56] и установления свода правил и принципов, направляющих политику в области внешней торговли [57].

То обстоятельство, что ВСНХ вскоре превратился в главный инструмент советской промышленной политики ценой исключения на практике из сферы его компетенции прочих функций, не было, таким образом, частью первоначального замысла. Однако этот курс был более или менее случайно взят на первом заседании бюро ВСНХ, состоявшемся 14/27 декабря 1917 г. Этот день был полон событий. Утром отряды Красной гвардии заняли частные банки, и ВЦИК позднее в тот же день выпустил декрет об их национализации [58]. Ленин присутствовал на заседании бюро ВСНХ и представил законопроект о национализации не только банков, но и всех промышленных предприятий [59]. Официальной стенограммы этого мероприятия нет. Согласно утверждению Осинского, предложение Ленина открыто оспорили только Лозовский и Рязанов. Однако большинство присутствовавших сочли его неосуществимым [60], и законопроект этот так и остался официально непринятым и неопубликованным. 20 декабря 1917 г./2 января 1918 г. вышел декрет, которым ВСНХ возлагал на себя контроль над всем правительственным финансированием промышленности и над выплатой жалованья во всех государственных учреждениях – координацией всей этой деятельности должен был заниматься "отдел государственного планирования" ВСНХ [61]. Этот декрет – как и многие-многие другие, выпущенные в тот период, – так и остался мертвой буквой и представляет интерес лишь как свидетельство того, что кто-то из членов ВСНХ – возможно, Ларин – мыслил намного впереди своего времени. Не только до всеобъемлющего экономического плана, но даже и до общей и эффективной национализации промышленности осталось еще дистанция огромного размера.

Несколько дней спустя состоялось первое заседание ВСНХ, яркое описание которого оставил один иностранный очевидец [62]. В нетопленой, полупустой, скудно обставленной комнате вокруг стола собралось человек двадцать: там были представители профсоюзов, рабочих от фабрично-заводских комитетов, несколько народных комиссаров и инженеров с железных дорог и металлургических предприятий в качестве "специалистов" – словом, "весьма разношерстная компания". Осинский произнес

465

речь, где говорилось о недостатках декрета о рабочем контроле и необходимости координации деятельности фабрично-заводских комитетов и профсоюзов с деятельностью центральных политических органов Советов. Затрагивались и обсуждались различные практические трудности. Заседание одобрило план создания специальных комиссий – будущих главков и "центров" по различным отраслям промышленности, а также декрет, который был обнародован 23 декабря 1917 г./5 января 1918 г., учреждавший сеть подчиненных местных органов. Декрет предусматривал основание в каждой области Совета народного хозяйства – Совнархоза, – который должен был работать под контролем ВСНХ. Совнархозы предполагалось подразделять на 14 секций или отделов, каждый из которых должен был отвечать за различную отрасль производства; они должны были включать в свой состав представителей местных учреждений и организаций: точное число таких представителей надлежало определять Советам – по всей видимости, соответствующим местным Советам – рабочих, солдатских и крестьянских депутатов [63]. На усмотрение областных совнархозов оставался вопрос о целесообразности создания губернских и местных совнархозов, подотчетных им и выполняющих те же самые функции в пределах более мелких территориальных единиц: они включали в свой состав соответствующие органы рабочего контроля там, где таковые уже на деле существовали [64]. Вся эта система, которая получила дальнейшее официальное оформление на прошедшем в мае 1918 г. I Всероссийском съезде Советов народного хозяйства [65], была задумана как экономический макет, представляющий собой точную копию политической структуры Советов рабочих и крестьянских депутатов с аналогичной пирамидой съездов. Однако этот параллелизм, который зиждился на нереалистической концепции разделения сферы полномочий между политическими и экономическими властями [66], оказался весьма неэффективным. На самом высоком уровне ВСНХ никогда не мог даже помышлять о том, чтобы быть экономическим Совнаркомом, а губернские и местные совнархозы не могли соперничать с политическими Советами. Идея экономических Советов была мертворожденной. То, что было создано, оказалось на деле центральным экономическим ведомством, имеющим отделения на местах.

Предусмотренная этим декретом сложная система организации все еще носила на себе печать первоначальных намерений осуществлять общий надзор за всеми аспектами экономической деятельности. Однако это намерение вскоре увяло. Планирование народного хозяйства как единого целого превратилось в отдаленный идеал. Политика в области сельского хозяйства находилась в зависимости от деликатного соотношения сил между левыми эсерами и большевиками; финансовая политика в общем и целом уже обрела черты еще до того, как начал свое существование ВСНХ, и оставалась заповедной зоной народного

466

комиссариата финансов; торговля все еще рассматривалась как сфера, имеющая вспомогательные функции по отношению к сфере производства. Где после того, как выявились существенные недостатки рабочего контроля, действительно образовалась брешь, так это в области промышленной политики. Здесь планирование и организация были остро необходимы, и функции ВСНХ стали постепенно сужаться, заполняя собой эту брешь. Организация, которая была предусмотрена в декрете ВСНХ от 23 декабря 1917 г./5 января 1918 г., включала "особые комиссии для каждой отрасли промышленности". С другой стороны, большинство основных отраслей российской промышленности в период войны создали себе сами – при содействии и поддержке официальных властей – специальные централизованные органы, претендовавшие на то, чтобы с большей или меньшей эффективностью выступать от имени всей отрасли в целом, координируя выпуск продукции и регулируя объем продаж. В течение первых недель революции постоянно возникал вопрос о взаимоотношениях подобных органов с Советской властью; в отдельных, немногих отраслях промышленности обладали достаточной силой, чтобы играть самостоятельную роль, также и профсоюзы, однако нигде – за исключением железных дорог, которые все равно уже принадлежали государству, – их роль не была решающей. Конечно, время от времени ВСНХ делал попытки пинать промышленников ногами. Один делегат I Всероссийского съезда Советов народного хозяйства нарисовал картину некоего подобия "богемы", где "сперва портной будет поставлен во главе громадного металлургического завода, затем художник будет поставлен во главе текстильного производства" [67]. Такие случаи бывали, и оправдывались они порой теми теориями, которые проповедовал в своей работе "Государство и революция" Ленин, а теперь навязчиво и энергично пропагандировал Бухарин. Однако скорее всего они имели место в тех случаях, когда предприниматели и управляющие оказывали открытое сопротивление, практиковали саботаж или же просто-напросто покидали свои предприятия. Наиболее широко распространенным типом взаимоотношений между выжившими капиталистическими органами и инструментами новой власти было нелегкое, недоверчивое и полувраждебное сотрудничество. Возможно, самые первые назначения в состав ВСНХ были основаны на соображениях партийной лояльности. Однако существуют официальные сведения, что в составе экономического комитета московских областных Советов и первого харьковского областного Совнархоза были представители от предпринимателей [68].

Происходившая в течение первой зимы после революции постепенная концентрация в руках ВСНХ контроля над промышленностью может быть проиллюстрирована тем, что происходило в двух наиболее крупных отраслях российской промышленности – металлургической и текстильной. В обоих случаях

467

контроль был осуществлен на тех основах, которые были заложены еще до революции. Металлургическая промышленность представляла собой наиболее высокоорганизованный участок российской экономики; первая коммерческая централизованная организация, занимающаяся продажей продукции всей отрасли промышленности в целом, была создана еще в 1902 г. Она называлась Продамет. Потребности войны привели к созданию в 1915 г. официального комитета по распределению металлов под названием Расмеко. Одними из первых актов ВСНХ были превращение Расмеко в исполнительный орган металлургической секции и передача в его руки задачи установления цен на металлы [69]. К марту 1918 г. горнодобывающая и металлургическая секция ВСНХ, воздвигнутая на дореволюционных основах, представляла собой весьма активную организацию с центральным управленческим персоналом в 750 человек [70].

Предыдущий | Оглавление | Следующий