Предыдущий | Оглавление | Следующий

(41) Когда закон прибавляет: «Да будет он знаком с делами народа»,– то это значит, что сенатор должен знать государственные дела, а это охватывает много вопросов: знать, сколько в государстве солдат, каково состояние эрария, кто союзники государства, кто его друзья, кто его данники, какие относительно них существуют законы, условия, договоры. Сенатор должен быть знаком с порядком принятия постановлений, знать примеры из

Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966. – С. 147

прошлого. Вы теперь видите, как много надо знать, уметь и помнить такого, без чего сенатор никак не может быть подготовлен к своей деятельности[1].

(42) Далее следует вопрос о речах перед народом. Первое и важнейшее правило гласит: «Применения силы да не будет!» Ибо нет ничего более пагубного для государства, ничего более противного праву и законам, ничего менее подобающего гражданину и менее человечного, чем насильно проводить что бы то ни было, живя в упорядоченном и устроенном государстве. Закон велит подчиняться интерцессии; это наилучший образ действия, так как лучше, чтобы хорошее дело встретило противодействие, чем было допущено дурное.

(XIX) А если я постановляю, чтобы «дурные последствия вменялись в вину лицу, выступавшему с речью», то я высказал все это в соответствии с мнением Красса[2], мудрейшего человека; это мнение было одобрено сенатом, признавшим,– по докладу консула Гая Клавдия[3] о мятеже Гнея Карбона,– что без воли того, кто обращался к народу с речью, мятеж возникнуть не может, так как это лицо всегда вправе распустить собрание, как только будет совершена интерцессия или начнутся беспорядки. Но тот, кто допускает, чтобы собрание продолжалось, когда обсуждать вопрос уже невозможно, стремится к насильственным действиям, за которые он, на основании этого закона, и должен нести ответственность.

Далее говорится: «Совершивший интерцессию по пагубному делу да считается гражданином, принесшим спасение!»[4] (43) Кто же не придет со всей преданностью на помощь государству, когда закон превозносит его столь прекрасной хвалой?[5]

Затем подряд следуют правила, содержащиеся также и в официальных постановлениях и законах: «Да соблюдают они авспиции, да подчиняются [государственному] авгуру!» Долг добросовестного авгура – помнить, чго во времена важнейших событий в государстве ему следует быть на месте и что он назначен советчиком и помощником Юпитеру Всеблагому Величайшему; он должен зиать, что ему надлежит обучать тех людей, которым он повелит совершать авспиции, и что ему, по воле богов, доверены участки неба[6], дабы он мог каждый раз получать оттуда помощь для государства. Далее речь идет о промульгации, о раздельном обсуждении вопросов[7], о предоставлении частным лицам и магистратам возможности говорить перед народом.

(44) Далее следуют два превосходных закона, перенесенных из Двенадцати таблиц[8]; один из них упраздняет привилегии[9], другой позволяет вносить предложения о всей совокупности гражданских прав только в «Величайшие комиции»[10]. И то, что уже в те времена, когда еще не находилось мятежных плебейских трибунов, когда о них еще даже не думали, предки наши проявили такое большое предвидение, изумительно. Издавать

Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966. – С. 148

законы, направленные в ущерб интересам частных лиц, они не велели; ибо это–привилегия. Есть ли что-либо более несправедливое? Ведь смысл закона именно в том, что он принят и установлен для всех. Предки наши позволили проводить предложения, касающиеся отдельных лиц, только в центуриатоких комициях. Ибо народ, когда он распределен на основании ценза, по сословиям и возрастам[11], при голосовании проявляет осмотрительность большую, чем тогда, когда он созван вперемежку по трибам.

(45) Тем справедливее были слова Луция Котты[12], мужа большого ума и необычайной мудрости, заявившего при обсуждении моего дела, что обо мне вообще не было принято никакого постановления[13]. Мало того, говорил он, что те комиции собирались в присутствии вооруженных рабов; трибутские комиции, утверждал он, решать вопрос о совокупности гражданских прав не правомочны и вообще никакие комиции не могут решать вопрос о привилегии. Поэтому я, по его мнению, не нуждался в издании закона, так как относительно меня вообще ничего не было совершено в соответствии с законами[14]. Но и я, и прославленные мужи предпочли, чтобы именно о том самом человеке, о котором, по утверждению самих рабов и грабителей, ими было принято какое-то постановление, свое суждение высказала вся Италия[15].

(XX, 46) Далее следуют законы о взяточничестве и домогательстве должностей[16]. Так как преступления эти должны караться судебными приговорами в большей степени, чем словами, то прибавляется: «Kapa да соответствует преступлению!» – дабы каждый нес наказание в соответствии со своим проступком: чтобы самоуправство каралось утратой гражданских прав, алчность – пеней, искательство почетных должностей – дурной славой.

Последние из законов у нас не применяются, но государству необходимы. Хранения записей законов у нас нет; поэтому законы у нас такие, каких желают наши прислужники: мы спрашиваем о них у наших письмоводителей, но официальными записями, заверенными в архивах, не располагаем. Греки заботились об этом больше: у них избирались «номофилаки» [хранители законов], и они следили не только за записями (это делалось также и во времена наших предков), но и за поступками людей, которых они заставляли соблюдать законы. (47) Заботу эту следует поручить цензорам, так как мы желаем, чтобы они всегда существовали в государстве. Магистраты, срок полномочий которых уже истек, должны сообщать и докладывать цензорам о своей деятельности во время магистратуры, а цензоры должны составлять себе предварительное суждение о ней. В Греции это делается при посредстве официально назначаемых обвинителей, но они могут быть строги только в том случае, если высказываются добровольно. Поэтому лучше, чтобы бывшие магистраты давали отчет и сообщали о своей деятельности цензорам, а применение закона было всецело предоставлено обвинителю и суду.

Цицерон. Диалоги. О государстве. О законах. – М., Наука. 1966. – С. 149

Но вопрос о мигистратах уже рассмотрен достаточно. Или вы, быть может, хотите каких-либо дополнений?

АТТИК.– Как? Если мы молчим, то неужели сам вопрос не напоминает тебе, о чем именно тебе следует поговорить?

МАРК.– Мне? Я думаю – о судоустройстве, Помионий! Ведь это связано с магистратурами.

(48) АТТИК.– Как? А о правах римского народа – так, как ты начал,– ты не считаешь нужным поговорить?

МАРК.– Какие же у тебя основания желать разъяснений по этому вопросу?

АТТИК.–У меня? Да ведь незнание этого людьми, занимающимися государственной деятельностью, я считаю позорнейшим. Ибо, подобно тому, как о законах справляются у письмоводителей, как ты только что сказал, так большинство магистратов, замечаю я, ввиду неосведомленности в своих правах, разбираются в них лишь настолько, насколько этого хотят их прислужники. Поэтому, если ты, предлагая законы относительно религии, счел нужным поговорить об отказе от священнодействий, то долг твой также – после того, как магистратуры установлены законным путем,– постараться рассмотреть вопрос о правах носителей власти.

(49) МАРК.– Я сделаю это вкратце, если смогу. Ибо об этом твоему отцу написал его товарищ Марк Юний[17] более подробно и притом,– во всяком случае, по моему мнению,– со знанием дела и обстоятельно. Мы же должны о естественном праве размышлять и высказываться по своему разумению, а о правах римского народа говорить только то, что нам оставлено и передано.

АТТИК.– Вполне согласен с тобой и ожидаю именно того, о чем ты говоришь. ...[Лакуна]

Предыдущий | Оглавление | Следующий