Предыдущий | Оглавление | Следующий

Источники международного уголовно-процессуального права

Нормы МУПП зафиксированы в различных источниках, отличающихся по своей юридической силе, сфере действия, составу участников, характеру регулирования и другим основаниям. Хотя МУПП образуют главным образом договорные нормы, определенную роль играют и другие источники международного права. Речь идет о нормах, закрепляющих стандарты национального уголовного процесса (Всеобщая декларация прав человека 1948 г.), а также конкретные правила производства по уголовным делам (Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью 1985 г., Основные принципы независимости судебных органов 1985 г., Свод принципов защиты всех лиц, подвергаемых задержанию или заключению в какой бы то ни было форме, 1988 г. и т.д.).

Так, в Постановлении Конституционного Суда РФ от 14 февраля 2000 г. "По делу о проверке конституционности положений частей третьей, четвертой и пятой статьи 377 УПК РСФСР в связи с жалобами граждан А.Б. Аулова, А.Б. Дубровской, А.Я. Карпинченко, А.И. Меркулова, Р.Р. Мустафина и А.А. Стубайло" сделана ссылка на п. 4 Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью 1985 года, согласно которому обеспечение потерпевшему доступа к правосудию должно сочетаться со справедливым обращением и признанием его достоинства. Руководствуясь рекомендацией № R (85) 11 Комитета министров Совета Европы "О положении потерпевшего в рамках уголовного права и процесса" 1985 г., Конституционный Суд РФ фактически улучшил правовой статус потерпевшего в уголовном процессе.

Разъясняя основные ориентиры понимания и признания гарантий конфиденциальности отношений адвоката с клиентом в Определении от 6 июля 2000 г. по жалобе гражданина Паршуткина Виктора Васильевича на нарушение его конституционных прав пунктом 1 части второй статьи 72 УПК РСФСР и статьями 15 и 16 Положения об адвокатуре РСФСР, Конституционный Суд РФ сделал ссылку даже на Кодекс поведения для юристов в Европейском сообществе 1988 г. Этот Кодекс был принят Советом коллегий адвокатов и юридических сообществ Европейского союза и относит к сущностным признакам адвокатской деятельности обеспечение клиенту условий, при которых он может свободно сообщать адвокату сведения, которые не сообщил бы другим лицам, и сохранение адвокатом как получателем информации ее конфиденциальности, поскольку без уверенности в конфиденциальности не может быть доверия; требованием конфиденциальности определяются права и обязанности юриста, имеющие фундаментальное значение для его профессиональной деятельности; юрист должен соблюдать конфиденциальность в отношении всей информации, предоставленной ему самим клиентом или полученной им относительно его клиента или других лиц в ходе предоставления юридических услуг; при этом обязательства, связанные с конфиденциальностью, не ограничены во времени. В том же определении имеется указание на положения Основных принципов, касающихся роли юристов 1990 г., согласно которым правительствам надлежит признавать и обеспечивать конфиденциальный характер любых консультаций и отношений, складывающихся между юристами и их клиентами в процессе оказания профессиональной юридической помощи.

В российской правовой системе указанные документы рассматриваются как отражающие "общепризнанные принципы и нормы международного права" (см. Постановление Конституционного Суда РФ от 2 февраля 1996 года "По делу о проверке конституционности пункта 5 части второй статьи 371, части третьей статьи 374 и пункта 4 части второй статьи 384 УПК РСФСР в связи с жалобами граждан К.М.Кульнева, В.С.Лалуева, Ю.В.Лукашова и И.П.Серебренникова", Постановление Конституционного Суда РФ от 16 марта 1998 г. "По делу о проверке конституционности статьи 44 УПК РСФСР и статьи 123 ГПК РСФСР в связи с жалобами ряда граждан", Постановление Конституционного Суда РФ от 15 января 1999 г. "По делу о проверке конституционности положений частей первой и второй статьи 295 УПК РСФСР в связи с жалобой гражданина М.А.Клюева" и др.).

В последнее время в правовой системе нашего государства отмечается все более широкое использование решений международных органов по правам человека в качестве подтверждения наличия общепризнанных принципов и норм международного права. Например, вынося Постановление от 12 марта 2001 г., Конституционный Суд РФ руководствовался решением Европейской Комиссии по правам человека от 10 марта 1981 года о допустимости жалобы № 8988/80 "X. против Бельгии". В Постановлении от 30 июля 2001 г. Суд указал на решение Европейского суда от 19 марта 1997 г. по делу Хорнсби против Греции: право на судебную защиту стало бы иллюзорным, если бы правовая система государства позволяла, чтобы окончательное, обязательное судебное решение оставалось недействующим к ущербу одной из сторон; исполнение решения, вынесенного любым судом, должно рассматриваться как неотъемлемая часть "суда". И хотя Конституционный Суд РФ рассматривает эти решения как практику применения Европейским Судом по правам человека Конвенции о защите прав человека и основных свобод, фактически можно говорить о тенденции "мягкого" включения прецедента в правовую систему Российской Федерации[1].

МУПП носит комплексный характер. Его образуют как нормы собственно "международного права сотрудничества в борьбе с преступностью" (нормы о правовой помощи по уголовным делам), так и нормы, имеющие "основную прописку" (термин С.С.Алексеева) в иных отраслях международного права и, в частности, в:

а) международном гуманитарном праве – стандарты уголовного процесса (Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г., Международный Пакт о гражданских и политических правах 1966 г., Конвенция о правах ребенка 1989 г., Конвенция СНГ о правах и основных свободах человека 1995 г. и др.);

б) праве внешних сношений–иммунитеты в уголовном процессе (Конвенция о привилегиях и иммунитетах Объединенных Наций 1946 г., Венская конвенция о дипломатических сношениях 1961 г., Венская конвенция о консульских сношениях 1963 г. и т.д.);

в) праве международных организаций – деятельность международных правоохранительных органов и организаций, иммунитеты в уголовном процессе (Венская конвенция о представительстве государств в их отношениях с международными организациями универсального характера 1975 г., Положение об Экономическом суде СНГ 1992 г., Конвенция о безопасности персонала ООН и связанного с ней персонала 1994 г. и др.);

г) праве международной безопасности – юрисдикция, иммунитеты в уголовном процессе (Договор по открытому небу 1992 г., Конвенция о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и его уничтожении 1993 г., Положение о коллективных силах по поддержанию мира в СНГ 1996 г.);

д) международном морском праве – пределы действия национального уголовно-процессуального закона (Конвенция об открытом море 1958 г., Конвенция о территориальном море и прилежащей зоне 1958 г., Договор о торговом судоходстве между СССР и Соединенным Королевством Великобритании и Северной Ирландии 1968 г.);

некоторых других отраслях международного права.

Привлечение норм иных отраслей для регулирования отношений является в настоящее время весьма типичным явлением для современного международного права и не влияет на самостоятельность подотрасли.

Понятие международного уголовно-процессуального права

Обобщая вышеизложенное, МУПП можно определить как совокупность международно-правовых норм, регулирующих следующие виды отношений: способы реализации международно-правовых норм в национальном уголовном процессе; общие положения национального уголовного процесса, а также отдельные правила производства по уголовным делам; осуществление уголовной юрисдикции государством и иммунитеты отдельных категорий лиц в уголовном процессе, правовая помощь по уголовным делам, а также деятельность международных правоохранительных органов и организаций и их взаимодействие с государствами.

§ 2. Теоретические основы взаимодействия в Российской Федерации международного и внутригосударственного права

Правовая система Российской Федерации: понятие и содержание

Конституция РФ (ч. 4 ст. 15) объявила общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации составной частью ее правовой системы. Поскольку данная норма закрепляет основы механизма взаимодействия международного и национального (в том числе и уголовно-процессуального) права, необходимо определить, что следует включать в правовую систему Российской Федерации?

В отечественной юридической науке проблематика правовой системы активно начала разрабатывается с середины 70-х гг.; при этом исследования велись и ведутся преимущественно в рамках общей теории права[2]. Сам термин "правовая система" используется в отечественной науке в нескольких значениях и в зависимости от контекста может означать:

1) систему права с точки зрения ее организационного строения (совокупность принципов права, отраслей, подотраслей, правовых институтов и т.д.);

2) совокупность правовых норм какого-либо государства (национальная правовая система или семья правовых систем) или международное право;

3) социально-правовой феномен, образуемый различными элементами, в числе которых называют: правовые нормы; результат их реализации (правоотношения); правовые учреждения; правосознание и т.д. По вопросу о содержании понимаемой таким образом правовой системы сложилось несколько основных подходов.

Некоторые ученые различают правовую систему в статике и динамике. Правовая система в статике представляет собой совокупность юридических норм, принципов и институтов (нормативная сторона системы), правовых учреждений (организационный элемент) и правовых взглядов, идей, представлений, свойственных данному обществу (идеологический элемент). В динамике правовую систему образуют правотворчество, реализация права (правоотношения) и правовое мышление[3].

Другие авторы такого разграничения не делают; их концепции отличаются лишь перечнем включаемых в правовую систему элементов. Так, по мнению В.К.Бабаева, в правовую систему входят правовая наука, правовые понятия, правовые принципы, правовая культура, правовая политика; право и выражающее его законодательство; правоотношения; юридическая практика; юридическая техника[4]. С.С.Алексеев считает, что правовую систему составляют право, юридическая практика и господствующая юридическая идеология[5]. В.Н. Синюков полагает, что правовую систему образуют система права (законодательства), юридическая практика и господствующая правовая идеология[6].

Несмотря на различия в определениях, общим для теории права является включение в правовую систему норм только национального права. Проблематика "правовой системы" в контексте ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, как правило, не рассматривается. В тех редких случаях, когда делаются попытки прокомментировать конституционную норму, теоретики права либо ограничиваются одной-двумя фразами (Конституция "устанавливает примат международного права перед национальным") – либо делают совершенно не вытекающие из нее выводы (Конституция РФ "признала международное право источником внутригосударственного права"[7]). Исключением является учебник под ред. В.М.Корельского и В.Д.Перевалова, в котором имеется целая глава "Теория права и международное право"[8], однако и она написана представителем науки международного права – Г.В.Игнатенко.

В науке уголовного процесса положение сходное. Поскольку специальные работы, посвященные современным проблемам взаимодействия норм международного и российского уголовно-процессуального права практически отсутствуют, вопрос о международных нормах затрагивается в основном в учебной литературе по уголовному процессу в разделе "Источники уголовно-процессуального права"[9] (исключением являются труды В.М. Волженкиной[10] и А.С.Таран[11]). В то же время в некоторых работах о ч. 4 ст. 15 Конституции РФ вообще не упоминается[12], в других – конституционная норма цитируется без каких-либо комментариев[13]. В.П.Божьев указывает, что "УПК должен вобрать в себя не только конституционные положения, но и общепризнанные принципы и нормы международного права (ч. 4 ст. 15 Конституции)"[14]. К.Ф.Гуценко называет конституционную норму "неопределенной" и считает, что ее содержание "разъясняется" Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 г.[15] Остается, правда, непонятным, на каком основании Верховный Суд РФ может "разъяснять" конституционную норму?

В то же время содержание категории "правовая система Российской Федерации" в науке не раскрывается; чаще всего анализ сводится к предложению "международные договоры являются источниками уголовно-процессуального права"[16], а В.М.Волженкина даже полагает, что "признание международных договоров РФ частью национального права обеспечило единство ее правовой системы"[17]. Подобное суждение высказывает и А.С.Таран: указанное конституционное положение "позволяет рассматривать международные нормы как национально-правовые... это требует признать общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры России источниками уголовно-процессуального права"[18]. С этим нельзя согласиться. Во-первых, Конституция объявляет международные договоры не частью российского права (или уголовно-процессуального права), а частью российской "правовой системы", а это – не одно и то же. Во-вторых, международные нормы в принципе не могут быть частью российского права, в том числе уголовно-процессуального. Международное право и право внутригосударственное представляют собой различные системы права. Международное право и национальное право отличаются друг от друга по кругу субъектов, источникам, способу образования правовых норм, способу обеспечения их исполнения и другим характеристикам. Наконец, в-третьих, "формы права одной правовой системы не могут быть одновременно формами права другой системы"[19].

А.П.Рыжаков, анализируя положения Конституции, ст. 5 ФЗ "О международных договорах Российской Федерации" 1995 г. и Постановления Пленума Верховного Суда РФ "О некоторых вопросах применения Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия" 1995 г., утверждает следующее: указанные положения "привели некоторых ученых к позиции, что международные договоры являются источником уголовно-процессуального права. Такая точка зрения, бесспорно, имеет право на существование. Однако ни в Конституции Российской Федерации, ни в каком-либо ином нормативно-правовом акте это правило прямо не закреплено. Считается, что в некоторых случаях закон по своей юридической силе уступает международному договору, который, однако, от этого законом не становится. Согласно же ст. 1 УПК РСФСР, источниками уголовно-процессуального права являются только законы. Хотя, конечно, и положения международных договоров должны соблюдаться всеми органами и должностными лицами, в том числе и теми, которыми осуществляется уголовно-процессуальная деятельность"[20]. Следует, однако, заметить, что в Конституции РФ и не могло быть закреплено правило "международные договоры – источники уголовно-процессуального права"; Конституция – не УПК. Что же касается ст. 1 УПК РСФСР, то положение "источниками уголовно-процессуальными права являются только законы" в этой статье (как, впрочем, и в остальных) в ней не зафиксировано. Так что правильный вывод о необходимости соблюдения международных договоров органами и лицами, осуществляющими уголовно-процессуальную деятельность, А.П.Рыжаков предваряет ошибочными, на мой взгляд, посылками.

Гораздо больше внимания проблемам российской правовой системы

уделяется в науке международного права, хотя в международном праве отсутствует определение правовой системы государства, да и само это понятие стало встречаться в документах лишь в самое последнее время (см., например, Конвенцию о борьбе с транснациональной организованной преступностью 2000 г.). Единственное исключение – Европейская конвенция о гражданстве 1997 г., но и в ней дается простое перечисление входящих в правовую систему элементов – "конституцию, законы, постановления, указы, прецедентное право, обычные нормы и практику, а также нормы, вытекающие из обязательных международных документов" (ст. 2).

Общим для науки международного права является включение в правовую систему РФ на той или иной основе норм международного права. Так, И.И.Лукашук считает, что ч. 4 ст. 15 Конституции воспроизводит правило, известное многим государствам "международное право – часть права страны". В результате принятия Россией международной нормы содержащееся в ней правило поведения включается в правовую систему страны, становится ее элементом и уже в этом качестве обретает способность регулировать отношения с участием физических и юридических лиц[21]. По мнению Г.В.Игнатенко, понятие "правовая система" отличается от понятия "право", будучи более насыщенной категорией, вмещающей в себя наряду с правом как совокупностью юридических норм правоприменительный процесс и, очевидно, складывающийся на их основе правопорядок[22]. С.Ю.Марочкин, включает в правовую систему РФ правовые нормы, действующие в нашей стране (право РФ, а также нормы международного права и иностранного права с санкции государства); правовую деятельность (деятельность всех органов, учреждений и иных субъектов по созданию и / или реализации действующих в стране правовых норм) и правовые идеи, представления, теории, взгляды, доктрины (правосознание в широком смысле)[23].

Иными словами, в международно-правовой науке сохранен подход общей теории права с тем дополнением, что в правовую систему входят и нормы международного права. В связи с изложенным можно высказать следующее.

I. В федеральных нормативных актах содержание термина "правовая система" не раскрывается; в них лишь повторяется (с некоторыми вариациями) конституционная норма. К примеру, ст. 5 ФЗ "О международных договорах Российской Федерации" 1995 г. устанавливает, что "международные договоры Российской Федерации наряду с общепризнанными принципами и нормами международного права являются в соответствии с Конституцией Российской Федерации составной частью ее правовой системы". В Постановлении Конституционного Суда РФ от 17 февраля 1998 г. "По делу о проверке конституционности положения части второй статьи 31 закона СССР от 24 июня 1981 г. "О правовом положении иностранных граждан в СССР" в связи жалобой Яхья Дашти Гафура"[24] указывается, что "права каждого человека, независимо от наличия у него гражданства, на свободу и личную неприкосновенность, а также на судебную защиту в случае задержания относятся к общепризнанным принципам и нормам международного права, которые в соответствии со статьей 15 (часть 4) Конституции Российской Федерации являются составной частью правовой системы Российской Федерации".

Таким образом, федеральные акты исходят из того, что в правовую систему России необходимо включать нормы не только национального, но и международного права, однако других ее элементов не называют.

II. В региональном законодательстве в оборот вводится новое понятие – "правовая (или нормативно-правовая) система субъекта федерации", в определении которой выделяются несколько подходов.

1. В правовую систему субъекта федерации включают федеральные правовые акты, региональные законодательство и соглашения, а также международные договоры РФ. В частности, согласно ст. 6 Устава Свердловской области 1995 г., основы правовой системы Свердловской области составляют законодательство Российской Федерации и законодательство Свердловской области. На территории Свердловской области в соответствии с Конституцией Российской Федерации действуют общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации и Свердловской области. В соответствии со ст. 45 Устава Ставропольского края 1994 г. "частью правовой системы Ставропольского края являются также общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры Российской Федерации и Ставропольского края".

2. В правовую систему субъекта федерации включаются лишь акты его органов власти и находящихся на территории данного региона актов органов местного самоуправления. К примеру, нормативно-правовую систему Иркутской области образуют Устав области, областные законы и иные нормативные правовые акты областных органов государственной власти и органов местного самоуправления области. Нормативно-правовая система Иркутской области является частью нормативно-правовой системы Российской Федерации (ст. 20 Устава Иркутской области 1995 г.).

3. В некоторых регионах понятие "правовая система субъекта федерации" используется без раскрытия его содержания, однако оговаривается, что ее частью являются и международные нормы. По ст. 8 Устава Воронежской области 1995 г. общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры РФ и Воронежской области являются частью правовой системы области. "Соглашения и договоры Тюменской области являются составной частью ее правовой системы" (ст. 2 закона Тюменской области "О международных соглашениях Тюменской области и договорах Тюменской области с субъектами Российской Федерации" 1995 г.).

Таким образом, в региональном законодательстве "правовая система субъекта" рассматривается в качестве составной части российской правовой системы и понимается как совокупность действующих на данной территории правовых норм.

III. Рассматривая вопрос о соотношении понятий "российская правовая система" и "российское право", необходимо обратить внимание на следующее. Если признать тождественность указанных категорий, как, в частности, предлагает сделать Е.Т.Усенко[25], то правило Конституции означает, что международные нормы должны рассматриваться как часть российского права. Однако международное право представляет собой самостоятельную систему права, которая не совпадает с правом государства. Самостоятельными системами права являются также системы права иностранных государств. Очевидно, что содержание соответствующих положений Конституции несколько иное; содержание понятий "российская правовая система" и "право России" не идентично.

IV. Несколько слов о включении в правовую систему правосознания, правоотношений, правоприменительного процесса и других элементов. В отечественной науке существует несколько подходов к определению понятия системы – в зависимости от предметов и целей исследования, при этом признано, что дать единое, подходящее для всех случаев определение системы невозможно: категория "система" в социологии не совпадает с "системой" в математике, "система" в биологии отличается от "системы" в физике и т.д.[26] Не вдаваясь в анализ существующих точек зрения, замечу, что достаточно широко распространено мнение, согласно которому система – это единое целое, состоящее из взаимосвязанных частей. "Система (от греч. systema – целое) – объединение некоторого разнообразия в единое и четко расчлененное целое, элементы которого по отношению к целому и другим частям занимают соответствующие им места"[27].

Аналогичный подход к системе в праве отражен в федеральном законодательстве. Согласно ст. 2 закона РФ "О банках и банковской деятельности" 1991 г., банковская система России включает в себя Банк России, кредитные организации, а также филиалы и представительства иностранных банков. Судебную систему РФ составляют федеральные суды, конституционные (уставные) суды и мировые судьи субъектов РФ (ст. 4 ФКЗ "О судебной системе Российской Федерации" 1996 г.). Проводя аналогию, можно сделать вывод, что и российская правовая система должна объединять явления одного порядка, а именно – правовые нормы.

V. Однако в соответствии со ст. 15 Конституции российскую правовую систему образуют не все существующие нормы права, а лишь те, которые действуют в нашем государстве. В Российской Федерации помимо национального права могут применяться нормы и международного права, и нормы иностранного права. При этом действие "чужих" норм во внутригосударственных отношениях прямо санкционируется российским государством. Например, согласно п. 3 Положения о Министерстве внутренних дел РФ 1996 г., Министерство руководствуется "общепризнанными принципами и нормами международного права, международными договорами Российской Федерации". Пункт 3 Положения о Национальном Центральном Бюро Интерпола 1996 г. подчеркивает, что НЦБ действует на основании международных договоров РФ, общепризнанных принципов и норм международного права, Устава Интерпола, обязательных решений Генеральной Ассамблеи Интерпола. По ст. 1 ФЗ "О борьбе с терроризмом" 1998 г. правовую основу борьбы с терроризмом в РФ составляют Конституция РФ, Уголовный кодекс РФ, федеральные законы, общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры РФ, другие акты.

Достаточно велико и число случаев применения в РФ иностранного права. Так, согласно ст. 11 АПК РФ, арбитражный суд в соответствии с законом или международным договором Российской Федерации применяет нормы права других государств[28]. Норма аналогичного характера закреплены в ст. 10 ГПК РСФСР, ряде иных нормативных актах.

Однако прямое действие в Российской Федерации "чужих" правовых норм вовсе не означает их включения в состав российского права. Нормы международного права не трансформируются в право РФ, а действуют "от своего собственного имени" (Г.В.Игнатенко). Иными словами, ч. 4 ст. 15 Конституции можно рассматривать как общую санкцию нашего государства на включение международных и иностранных норм в систему действующих в России правил поведения (подробнее см. ниже). Таким образом, правовая система Российской Федерации (в контексте ч. 4 ст. 15 Конституции) включает в себя совокупность применяемых в нашем государстве правовых норм – российского, международного и иностранного права.

Проблема внутригосударственного действия международно-правовых норм

Тезис "международные нормы – часть российской правовой системы" предполагает ответ на вопрос о формах внутригосударственного действия международно-правовых норм.

Теоретическим аспектам взаимодействия международного и национального права посвящено немало работ, причем исследования долгое время велись исключительно в рамках науки международного права. Это обстоятельство, по-видимому, и дало С.Л. Зивсу повод заявить, что проблема соотношения международного и внутригосударственного права "монополизирована наукой международного права"[29]. Однако, на мой взгляд, дело обстояло (да и сейчас обстоит) иначе. Представители общей теории права (как, впрочем, и отраслевых наук) в дискуссиях до самого последнего времени участвовали редко. Более того, в литературе существование международного права либо вообще игнорируется[30], либо ему уделяется две-три фразы[31]. Достаточно редки и попытки анализа общих вопросов взаимодействия правовых систем[32]. Такое "прохладное" отношение представителей внутригосударственного права к проблемам международного права негативно сказывается на развитии указанных наук. Большинство понятий, категорий, конструкций теории права и отраслевых наук формулируется без учета "международно-правовой материи", а в науке международного права ощущаются пробелы и погрешности методологического характера, связанные с недостаточным использованием достижений общей теории права.

Характеризуя степень разработанности проблем соотношения правовых систем, заметим, что "камнем преткновения" является вопрос о возможности непосредственного действия норм международного права во внутригосударственной сфере. В зарубежной литературе начало возникновения дискуссии о непосредственной применимости международного права связывают с известным решением Верховного Суда США 1829 г. по делу Foster & Elam v. nelson.[33] Поскольку европейские правоприменители все больше сталкивались с аналогичной проблематикой с учетом увеличения числа решений на основе международных договоров, то "они переняли американский подход" – пишет Т.Олингер[34].

В процессе дискуссий в науке выработалось несколько основных подходов к вопросу о прямом внутригосударственном действии норм международного права.

Одни ученые являются категорическими противниками прямого действия международного права внутри страны. Х.Кронауэр, в частности, пишет: международные договоры связывают "только субъектов международного права"[35]. По мнению С.В.Черниченко, неправильна "даже сама постановка вопроса о возможности применения международного права во внутригосударственной сфере"[36]. Международное право на территории государства не имеет собственной юридической силы. Для того чтобы правило, представляющее собой норму международного права, приобрело юридическую силу в пределах действия национального права, оно должно приобрести силу национально-правовой нормы. Но это может сделать только территориальный суверен, издав соответствующий национально-правовой акт[37].

Другие авторы полагают, что включать международные нормы в число непосредственных регуляторов внутренних отношений можно лишь в тех редких случаях, когда "совпадает объект регулирования международного и национального права". В этом случае "мы имеем дело с международными отношениями – типичным объектом международно-правового регулирования, которые, однако, в существенной части реализуются в пределах государственного суверенитета, где функционирует национальное право"[38].

Третьи ученые исходят из того, что регламентация внутренних отношений международно-правовыми нормами – достаточно частое явление, и нет никаких принципиальных препятствий для прямого действия международных норм во внутригосударственной сфере[39].

Некоторые исследователи идут еще дальше, признавая международные нормы частью права страны со всеми вытекающими отсюда последствиями[40]. По мнению В.М.Волженкиной, "признание Конституцией РФ (ст. 15) международных договоров частью ее правовой системы означает, что они становятся национальным, внутренним законодательством"[41]. Аргументы против признания международных договоров частью российского законодательства неоднократно высказывались в литературе, в том числе и автором, и нет необходимости их повторять.

Таким образом, палитра мнений о возможности внутригосударственного действия международных норм чрезвычайно разнообразна. Однако если для отечественной науки проблема внутригосударственной применимости норм международного права и возможность их прямого действия внутри страны составляют "две стороны одной медали", то большинство зарубежных исследователей разграничивает понятия "непосредственно-применимый" и "самоисполнимый", хотя и здесь не обошлось без исключений (в некоторых работах английский термин "self-executing" используется и как "непосредственно-применимый": "Непосредственная применимость нормы не является исключительно международно-правовой проблемой; она связана с вопросом, может ли норма – такая, какая она есть – быть использована правовыми пользователями в конкретном случае как основа решений, требуя для этого дополнительных пояснительных мер законодателя"[42]).

Г.Бухс указывает, что "понятие непосредственной применимости является одним из самых трудноопределимых правовых понятий, которые когда-либо порождала международно-правовая или государственно-правовая теория... это понятие прежде всего говорит о том, что "что-то" применимо непосредственно, то есть без иного посредничества. "Что-то" в данном случае – вытекающие из международных договоров правовые положения, которые имеют или должны иметь значение для национальных правоприменителей. Непосредственную применимость следует отличать от внутригосударственного действия международно-правовых договоров, с которыми ее иногда путают. Затем необходимо подробнее описать ее сферу действия и установить критерии, на основе которых национальный правовой пользователь может в своей работе исходить от значимости положений международных договоров"[43]. И далее Г.Бухс пишет о договорах, "которые непосредственно оказывают влияние только на правовых пользователей, но не обосновывают субъективных прав для индивидов", и "договорах, которые в конечном счете предоставляют каждому в отдельности и субъективные права"[44].

По мнению А.Коллера, "главный вопрос непосредственной применимости связан с тем, подходит ли норма договора для того, чтобы быть в распоряжении национального пользователя права как основное положение при решении единичного случая. Для ответа на этот вопрос должны существовать критерии, с помощью которых может определятся качество договорной нормы. Так как здесь речь идет о качестве международно-правового положения, напрашивается вывод, что на основе первичных международно-правовых критериев можно установить, подходит ли оно (положение) для непосредственной применимости или нет"[45].

Е.Кляйн считает, что положения договора только тогда являются самоисполнимыми, "если для их национальной значимости, хотя и нужен акт принятия или присоединения, но не требуется акт исполнения"[46]. Эту позицию дополняет В.Вэнглер: "непосредственная применимость становится свойством договорного положения, которое дается национальному пользователю права уже на международно-правовом уровне, на котором ничего не надо менять, и внутригосударственному праву. Следовательно, непосредственная применимость должна иметь единую оценку в каждом правопорядке. Однако ввиду его особого положения на стыке международного права и национального права существует точка зрения, что непосредственная применимость – это свойство, о котором следует судить с международно-правовой и внутригосударственной точек зрения[47]. Сходной точки зрения придерживается Дж. Джексон: "положение международного договора не обязательно должно предоставлять субъективные права, чтобы быть непосредственно применимым"[48]. Иными словами, прямое действие договора рассматривается зарубежными исследователями как предпосылка его непосредственной применимости во внутренней сфере[49].

Отправной точкой рассуждений противников прямого действия международно-правовых норм во внутригосударственной сфере является положение, согласно которому непосредственное применение международных норм должно ограничиваться сферой межгосударственных отношений; воздействовать на внутренние отношения международные нормы могут лишь через национальное право. "Сферой действия международного права являются межгосударственные отношения, сферой действия национального права – отношения с участием физических и юридических лиц" – пишет И.И. Лукашук[50]. Невозможность прямого применения международных норм субъектами российского права представителями концепции трансформации постулируется. Никто, конечно, не отрицает существования границ между различными системами права, однако эти границы не являются абсолютными. Государства в силу суверенитета вправе допускать в качестве регуляторов внутренних правоотношений нормы международного права, что мы повсеместно и наблюдаем.

Второй основной аргумент противников внутригосударственного действия договоров заключается в том, что "международно-правовые договоры могут обязывать только субъекты международного права"[51]. Однако нигде в международном праве не зафиксировано положения о том, что оно призвано регулировать только международные или межгосударственные отношения. Ничто не препятствует государствам сделать тот или иной внутренний вопрос предметом совместной или международной регламентации. То обстоятельство, что какие-то отношения регулируются внутригосударственным правом, еще не означает, что они не могут быть предметом международно-правового регулирования. При этом совсем необязательно включать международные нормы во внутригосударственное право или придавать им силу закона. Достаточно просто определить, что одним из способов реализации международной нормы во внутригосударственной сфере является возможность ее непосредственного применения в определенных обстоятельствах. В тех случаях, когда предмет регулирования международного и национального права совпадает, общественные отношения могут регламентироваться нормами обеих правовых систем.

Отрицание возможности прямого действия международного права во внутренних отношениях требует объяснения наличия в национальном праве (как в отечественном, так и зарубежном) большого числа норм, предусматривающих преимущественное применение международных договоров при коллизиях с национальным законом. В этих целях предлагается конструкция "трансформации", закрепленная, по мнению ряда авторов, в законодательстве. По теории трансформации все заключаемые государством международные договоры превращаются ("трансформируются") в национальный закон (или им придается сила закона).

Сторонники концепции трансформации исходят из того, что существуют всего две группы отношений, могущие быть предметом правового регулирования, – международные (межгосударственные) и внутригосударственные. При этом международные отношения регулируются только международным правом, а внутригосударственные – только национальным[52].

Своеобразную позицию по этому вопросу занимает В.М.Волженкина. С одной стороны, она указывает на "дуалистический характер" международных договоров Российской Федерации, которые "являются одновременно российскими и международными правовыми актами, относятся к системе национального и международного права. Международный договор РФ не может

быть наделен юридической силой и порождать вытекающие из него обязательства для страны, если он не признан внутригосударственным правовым актом"[53]. Правда, не совсем ясно, что понимается под "признанием внутригосударственным правовым актом" – то ли одна из форм согласия на обязательность договора, то ли имплементационный акт. Таким образом, коль скоро международные договоры относятся и к системе национального права, можно предположить, что они могут применяться для регламентации внутригосударственных отношений. С другой стороны, наделение международных договоров, по мнению В.М.Волженкиной, "превосходством для применения влечет нарушение концепции разделения права на отрасли и правил их применения. Международное право не предназначено регулировать внутригосударственные отношения"[54].

Среди сторонников "трансформационного" подхода к механизму взаимодействия международного и внутригосударственного права нет единства по вопросу о видах, формах, способах трансформации.

Например, Е.Т.Усенко исходит из существования двух видов трансформации: генеральной и специальной. Генеральная трансформация заключается в установлении государством в своем внутреннем праве общей нормы, придающей международно-правовым нормам силу внутригосударственного действия. Специальная трансформация заключается в придании государством конкретным нормам международного права силы внутригосударственного действия путем воспроизведения в законе текстуально либо в виде положений, адаптированных к национальному праву, или путем законодательного выражения согласия на их применение иным способом[55]. Против этого было бы нечего возразить, если бы не использовалось понятие трансформации, которое предполагает преобразование одного предмета или явления в другое.

И.И.Лукашук считает, что трансформация может быть прямой и опосредованной. "В первом случае правила договора воспроизводятся во внутреннем праве в силу самого акта о ратификации. Нередко эту процедуру называют инкорпорацией, т.е. включением. Договор в целом как бы включается во внутреннее право. Во втором случае на основе договора издается внутренний нормативный акт, с большей или меньшей полнотой воспроизводящий содержание договора"[56]. С такой трактовкой инкорпорации вряд ли можно согласиться. Акт о ратификации не приводит к тому, что "правила договоров воспроизводятся во внутреннем праве". Внутреннее право остается в результате самого акта о ратификации неизменным; меняется (дополняется) правовая система государства.

По мнению Ю.А.Тихомирова, трансформация осуществляется тремя способами. Во-первых, прямая трансформация, когда в соответствии с конституцией или законами государства нормы международного права автоматически приобретают силу действующих на территории этого государства. После публикации в специальном издании положения международного акта приобретают силу, превышающую силу не соответствующих ему внутренних законов. Во-вторых, инкорпорация, когда нормы международного права, в том числе договорные, непосредственно включаются во внутреннее право. При этом прямая трансформация может предусматриваться для определенного вида международных норм, например, для общепризнанных норм международного права (ФРГ, Португалия, Австрия) или для должным образом заключенных и опубликованных международных договоров (Испания). В-третьих, опосредованная трансформация, когда международно-правовые нормы приобретают силу норм внутреннего права лишь в результате издания законодательным органом специального акта. Часто такая процедура предусматривается для наиболее важных международных договоров. Если при прямой трансформации прекращение или изменение международного договора или иного акта немедленно влечет соответствующие изменения во внутреннем праве, то при опосредованной трансформации такие изменения являются результатом определенной внутренней процедуры[57]. Однако международные нормы могут служить ориентиром внутригосударственного нормотворчества, и если это допускается государством, могут действовать "от своего собственного имени", непосредственно регулируя отношения во внутренней сфере. Дополнительные конструкции представляются излишними. Для прямого действия международных норм во внутригосударственной сфере государству достаточно определить формы и способы их реализации. В этой связи примечательна позиция Конституционного Суда Австрии, высказанная по конкретному делу: "Положение договора непосредственно применимо, если оно по своему содержанию направлено к правоприменительным или исполнительным органам. Оно должно составлять непосредственную основу для индивидуального управленческого акта или постановления суда"[58].

Не сложилось среди сторонников теории трансформации и единого мнения по вопросу о видах "трансформационных" актов. К примеру, И.И.Лукашук выделяет инкорпорацию и отсылку[59]. С.В.Черниченко добавляет к ним легитимацию[60]. А.Н.Талалаев трансформационными считает все виды принятия на себя обязательств по договору – ратификацию, утверждение, присоединение и др.[61]

Поскольку чаще всего актом, имеющим "трасформационное" значение, называют ратификацию, ей следует уделить особое внимание. По мнению Э.М.Аметистова, "акт ратификации имеет форму закона, издаваемого высшим органом власти, ничем не отличается по своей юридической силе внутри государства от других таких же актов органа, и следовательно, наделяет такой же силой ратифицированный договор, после чего возникают обязанности по обеспечению его выполнения"[62]. Сходного мнения придерживается В.М.Волженкина: "Утверждение международного договора путем принятия федерального закона (ратификации) наделяет его статусом, равным федеральному закону, но международный договор не приобретает преимуществ перед федеральным законом"[63]. Ю.А.Тихомиров указывает, что ратификация международных договоров РФ "придает им значение своеобразного элемента российской правовой системы. Именно закон как бы облекает международно-правовой акт в национально-правовую форму. Договор может либо вносить изменения в законодательство (данное суждение представляется ошибочным в принципе: договор не может вносить изменений во внутригосударственные акты, поскольку это является прерогативой принимавших их органов. – П.Б.), либо вводить "иные правила" лишь для конкретного случая"[64].

Как видим, в указанных случаях рассматривается трансформация лишь международных договоров и ничего не говорится о трансформации норм, закрепленных в форме иных источников международного права. Видимо, поскольку ратификация предусмотрена лишь для договоров, процедура реализации норм других источников не вписывается в концепцию трансформации. Однако, по моему мнению, не может быть каких-либо принципиально иных форм реализации для различных видов норм международного права. Международные нормы (в каком бы источнике они не закреплялись) либо могут действовать внутри страны, либо нет, и тогда для их внутригосударственного осуществления необходимы имплементационные акты.

Анализируя тезис "ратифицированный договор – акт, равный по силе закону", Б.И.Нефедов обоснованно замечает, что сторонники теории трансформации берут в основу ратификацию договора, "лишь упоминая об остальных формах принятия государством обязательств на себя по договору"[65]. И это вполне объяснимо. Как известно, ратификация договоров в нашей стране осуществлялась посредством издания нормативных актов. Поскольку такими же актами вносились и текущие изменения в законодательство, это послужило основанием для выделения ратификации из других форм, оформляющих согласие государства на обязательность договора. Однако ни Конституция СССР, ни закон СССР о международных договорах 1978 г., ни Конституция Российской Федерации, ни ФЗ "О международных договорах Российской Федерации" 1995 г., ни другие нормативные акты не давали и не дают оснований для утверждения о "трансформационном" значении акта о ратификации. В акте ратификации, как правило, содержится лишь одна норма права – "договор – ратифицировать".

Исключения здесь достаточно редки (хотя и встречаются в последнее время все чаще). К примеру, ст. 2 ФЗ "О ратификации Договора между Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой о выдаче" 1996 г. устанавливает, что "для целей Договора между Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой о выдаче компетентными органами со стороны Российской Федерации в соответствии со статьей 6 Договора являются Генеральная прокуратура Российской Федерации и Министерство юстиции Российской Федерации". В ФЗ "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и протоколов к ней" 1998 г. помимо нормы о ратификации Конвенции и ряда Протоколов предусмотрено увеличение "расходов на содержание федеральной судебной системы и пенитенциарной системы, органов юстиции Российской Федерации, органов прокуратуры

Российской Федерации и органов внутренних дел Российской Федерации в целях приведения правоприменительной практики в полное соответствие с обязательствами Российской Федерации, вытекающими из участия в Конвенции и Протоколах". Статья 4 ФЗ "О ратификации Европейской конвенции о выдаче, Дополнительного протокола и Второго Дополнительного протокола к ней" 1999 г. назначает Генеральную прокуратуру РФ органом, компетентным рассматривать вопросы о выдаче. ФЗ "О ратификации Конвенции об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности" 2001 г. (ст. 2) содержит поручение Правительству РФ внести в установленном порядке в Государственную Думу Федерального Собрания РФ проекты федеральных законов о внесении в законодательные акты Российской Федерации изменений и дополнений, вытекающих из участия Российской Федерации в Конвенции. Как видим, ни о каком "придании договору внутригосударственной силы" и в этих случаях речь не идет; предусматриваются меры о порядке применения договора. Отсутствуют в указанных документах и положения о "придании договору силы закона".

Таким образом, нет никаких правовых оснований считать акт ратификации (пусть даже и оформленный в виде федерального закона) документом, имеющим "трансформационное" значение. Кроме того, имеются и иные, равнозначные с ратификацией способы дачи согласия на обязательность договора (подписание, утверждение, принятие, присоединение к договору), которые также содержат всего лишь норму о согласии на обязательность договора.

Предыдущий | Оглавление | Следующий