Предыдущий | Оглавление | Следующий

Глава III. Урегулирование конфликтов

Раздел 1. Войны в традиционных обществах

Основные теории войн: от природы к культуре

Теория П. Кластра: общество для войны

Критика теории П. Кластра

Раздел 2. Общество и насилие

§ 1. Уроки из жизни сообществ животных

§ 2. Насилие в человеческом обществе

А. Неизбежно ли насилие?

Б. Предрасположенность к насилию: подход с позиций различных культур

 

 

Кровь не старится.

Абхазская пословица (Кавказ)

 

Важность процессуального анализа и англоязычной литературы для юридической антропологии состоит в том, что в настоящее время тема разрешения конфликтов стала одним из важнейших направлений в данной дисциплине.

Конфликт может иметь различные степени развития. Первичная классификация состоит в том, чтобы различать конфликты, возникающие между различными обществами (война), и конфликты между различными группами и лицами, принадлежащими к одному обществу (внутренний конфликт), причем надо учитывать, что первые могут привести ко вторым, и наоборот. Здесь мы рассмотрим внутренние конфликты. И если уж последние присутствуют во всех обществах, то, естественно, кто-то им уделяет больше внимания, а кто-то – меньше; в данном случае кажется возможным установление типологии методов урегулирования конфликтов, которая соответствует некоторым видам политической и социально-экономической организации общества. Но эти соответствия не воспроизводят, однако, в противовес стойко эволюционирующим предрассудкам классического различия, противопоставляющего традиционные общества, где господствует месть, обществам современным, где царствует наказание.

Перечислим эти проблемы и, для удобства изучения, разделим их на четыре части: войны, естественная предрасположенность к насилию при урегулировании конфликтов, формы разрешения конфликтов, синхронность работы системы мести и уголовно-правовой системы.

Раздел 1. Войны в традиционных обществах

Мы можем вместе с П. Кластром сгруппировать теории войн в несколько тем.

Основные теории войн: от природы к культуре

Натуралистическое определение дано А. Леруа-Гураном. По его мнению, насилие вписывается в саму природу человека, в его

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 145

биологическую суть и проявляется прежде всего в его охотничьих действиях до того, как перерасти в войну, т.е. это насилие, осуществляемое одними людьми против других. Однако это определение не вполне удовлетворительно. Охота прежде всего имеет целью удовлетворение потребностей в добывании пищи, и если охота требует агрессивности против дичи, то это не значит, что она предполагает наличие агрессивности у самого охотника: он убивает без ненависти, чтобы добыть пропитание (во многих обществах, в частности у инуитов Гренландии, охотники совершают обряды благодарения останкам убитого животного). Война же, напротив, требует агрессивности, и если в ней редко отсутствуют экономические притязания, то это не говорит о том, что они являются основной ее причиной (примером могут служить крестовые походы, религиозные войны). Таким образом, война не может рассматриваться как простой придаток к охотничьей деятельности.

Экономическое определение появилось в XIX в., когда на смену мифу о старом добром дикаре пришел уничижительный образ «первобытного» дикаря. Предполагалось, что первобытная экономика не была способна технологически производить большое количество богатств, а небольшое количество материальных благ приводило к войне между теми, кто желал их присвоить. Однако исходный постулат оказался неверным: недавние исследования в области экономической антропологии[1] показывают, что в большинстве случаев традиционная хозяйственная деятельность с лихвой удовлетворяет все нужды. Таким образом, утверждать, что причиной войны является недостаток материальных благ, совершенно неверно.

Определение, включающее понятие обмена, относится к типу структуралистских. По мнению К. Леви-Строса, вероятность войны вписывается не в природу человека, а в культуру, так как она является одним из способов социальных отношений между людьми. Война возникает тогда, когда терпят провал все мирные соглашения по взаимным уступкам: «... различного рода обмены представляют собой не что иное, как войны, имеющие мирное разрешение, а сами войны как таковые являются ничем иным, как результатом неудачных сделок»[2]. Таким образом, война является несчастным случаем, патологической формой социальных отношений.

П. Кластр упрекает К. Леви-Строса в том, что у того имеет место мысль о превалировании мирных отношений над воинственными: для него война, так же как и мирные отношения, имеет одно и то же происхождение, а именно нормализацию функционирования обществ, без чего было бы невозможно объяснить квази-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 146

универсальность войны (либо она является патологией и соответственно должна была бы быть редким явлением, либо это нормальная форма отношений, что и объясняет ее всеобщий характер). П Кластр идет даже дальше, переворачивая схему К. Леви-Строса традиционные общества являются в своей основе воинственными и это их отличает от обществ с государственным образованием.

Теория П. Кластра: общество для войны

П. Кластр[3] считает, что война в традиционных обществах происходит из их конечной политической сути, которая состоит в том, чтобы обеспечить любой ценой свою автономию, в частности по отношению к соседним образованиям, существование которых воспринимается чаще всего как фактическая или возможная угроза. Суть традиционного общества заключается в том, чтобы быть неделимым, исключить эксплуатацию одной группы другой, господство хозяев над подчиненными, быть прежде всего единым целым. Это образование, цельное в самом себе, должно оставаться таковым по отношению к другим обществам, с которыми оно может иметь контакты: для того, чтобы сохранить свою индивидуальность, сообщество должно сохранять свое отличие. Отсюда вытекают два вывода. С одной стороны, межобщинные отношения не могут быть чисто мирными, основанными на обмене, так как это приведет в конечном счете к размыванию самобытности, индивидуальности контактирующих общин. Но, с другой стороны, межобщинные отношения не могут быть чисто воинственными, основанными на ненависти, так как это так же может привести к потере индивидуальной самобытности по мере того, как война, заканчивающаяся, как правило, победой одного лагеря над другим, установит фактически отношения господства одного общества над другим, а именно это входит в противоречие с самой сутью традиционного общества: военный успех победившего сообщества ведет его самого к искажению его социальной природы путем введения в это общество принципа разделения между хозяевами и подчиненными.

Другими словами, ни всеобщий мир, ни всеобщая война неприемлемы. Поэтому традиционные общества разделяют, как правило, своих соседей на две категории: враги, с которыми воюют, и друзья, с которыми заключаются дружественные договоры, предусматривающие различные обмены. Побудительным мотивом этих альянсов является скорее забота об эффективности ведения борьбы с врагами, нежели желание сближения с партнерами по договорам (так как сближение таит в себе угрозу потери независимости). Таким образом, военный фактор превалирует над договорным, когда договор заключается только для того, чтобы вести вой-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 147

ну с третьим сообществом. Согласно П. Кластру, «... перманентное состояние войны и действительная война возникают как основное средство, к которому периодически прибегает первобытное общество, чтобы помешать возможным социальным переменам..., таким образом, первобытное общество есть общество для войны...»[4]. Это призвание к войне и явится одной из отличительных черт негосударственного образования от государственного.

Появление государства – это признак разделения общества, но если война является средством от социального деления, то отношения между государством и войной могут быть только противоречивыми. Кстати, одной из первых задач государства является запрещение внутренних войн. Война мешает государству потому, что она поддерживает состояние разделения, а государство мешает войне потому, что ему нужно для сохранения социального разделения, выразителем которого оно является, помешать тому, чтобы группы, объединенные эксплуатационными отношениями и отношениями господства, искали своей независимости через посредство военного столкновения, которое разрушит одним ударом это разделенное общество. И, наконец, если война является выражением того, что традиционное общество «существует для войны», то тогда война является также признаком, присущим человеку, а именно мужчине. Военная деятельность, говорит Кластр, в основном характерна для мужчин, мужчина – «существо для смерти», в то время как женщина благодаря своей способности рожать является хозяйкой жизни, гарантом биологического и социального воспроизведения общества.

В таком случае как можно объяснить то, что в большинстве обществ признано превосходство мужчины над женщиной? Да очень просто, это есть ответ мужчин на существование невыносимого для них факта, который они всеми силами выбивают из своего сознания речь идет о фактическом превосходстве женщины над мужчиной. Мифы, являющиеся отображением этой мысли, которая присутствует в подсознании мужчин, очень хорошо отражают эту перевернутую ситуацию: Мифы все излагают, перевернув порядок существующих вещей и представляют судьбу общества как судьбу мужскую, а в действительности все наоборот, судьба общества – это судьба женская, вот в чем очевидная истина. Итак, что же получается, мужчины более слабы, покинуты и неполноценны? Именно это и признают мифы почти во всем мире. Ведь они представляют потерянный золотой век или рай, которого нужно достигнуть, как бесполый мир, как мир без женщин»[5].

Критика теории П. Кластра

Идеи П. Кластра очень соблазнительны, более того, они еще и усиливаются необыкновенным шар-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 148

мом чистоты авторского стиля. Однако не нужно поддаваться этому соблазну, ибо если мы согласимся с рассуждениями П. Кластра об отношениях между мужчинами и женщинами (о чем говорилось выше), то тут потребуется целый ряд оговорок.

Первая оговорка эвристического порядка. Идеи П. Кластра основаны на этнографических материалах об индейцах Амазонки. Так можно ли так экстраполировать их пример на любое традиционное общество, как это делает постоянно П. Кластр? Недавние исследования, проведенные в Африке[6], склоняют нас к мысли, что в большинстве случаев идеи Кластра подтверждаются. Однако, как мы увидим дальше, не все традиционные общества демонстрируют подобную склонность к насилию и к войне: чтобы представить классификацию этих различий, мы нуждаемся в более нюансированной теории.

Другие возражения касаются центральной проблемы, а именно государства. И прежде всего мы можем задать себе вопрос, а существует ли между государством и войной такое радикальное противоречие. Как это показывают недавние исследования[7], война – явление всеобщее, характерное для всех исторических обществ, будь то государственное образование или нет. Нельзя судить о войне исходя из постулата о неизменности причин происхождения государства: в некоторых случаях государство предстает вне любого воинственного контекста (например, доколумбовская Мексика, образование римского античного города), в других случаях война является определяющим фактором роста государства (например, роль Столетней войны в образовании французского государства хорошо известна). Государство по своей природе нам не кажется ни более, ни менее воинственным, нежели традиционное общество.

В действительности необходимо различать два вида конфликтов: внутренний (сохранение социального порядка) и внешний (война). На внутреннем уровне, если государство отказывается от права на войну, то традиционное общество также стремится ее избежать и, в худшем случае, старается ее ограничить путем использования мирных инициатив по урегулированию конфликтов или установки «обручей» для мести. Как показывают многочисленные примеры, государства (на внутреннем уровне) могут быть такими же воинственными, как и традиционные общества: история образования европейских государств тому яркое свидетельство.

Итак, если для традиционных обществ война является следствием реализации их планов по социальному единству, то подоб-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 149

ную аналогию легко показать и на примере государств: во многих случаях государства прибегают к войне для сохранения существующего общественного порядка, которому угрожают внутренние факторы. В данном случае могут возразить, что, мол, социальный порядок в традиционном обществе монолитен и неразделен в отличие от социального порядка государственного общества. Но это замечание ничего не меняет в той роли, которую может играть война: в обоих случаях она может служить для поддержания данного социального порядка, каким бы ни был его тип.

Наконец, война, возможно, не является фатальностью. Во-первых, если она появилась в эпоху неолита, то она охватывает очень короткий период человеческой истории. Во-вторых, если уж человек смог добиться большого прогресса в области контроля над его материальной окружающей средой, разве не разумно надеяться, что он сможет однажды если уж не совсем уничтожить войну, то по крайней мере ограничить ее или направлять ее, например, в сферу ритуальных конфликтов? Тот факт, что не все общества, а это мы увидим далее, имеют одинаковое отношение к насилию, склоняет нас к этой мысли.

Раздел 2. Общество и насилие

Какое бы значение войне ни придавали и какое бы будущее ей ни предсказывали, она в определенные исторические эпохи является распространенной формой отношений между обществами. Она также представляет собой одну из форм насилия, которая применяется как средство разрешения конфликтов. А ведь насилие очень часто возникает при разрешении внутренних конфликтов в различных обществах, причем настолько часто, что мы вправе себя спросить, а не является ли оно неотъемлемой частью социальной жизни. Между прочим, насилие характерно не только для человеческого общества: сообщества животных также прибегают к насилию, и мы должны внести некоторые уточнения по этому поводу, прежде чем попытаться ответить на этот вопрос.

§ 1. Уроки из жизни сообществ животных

Внутри- и межгрупповая агрессивность в сообществах животных. Не всякое проявление насилия является свидетельством наличия агрессивности. Например, при ограблении агрессивности наблюдается не больше, чем когда охотник убивает дичь. Когда животное убивает другое животное для того, чтобы добыть себе пропитание, оно не испытывает никакой ненависти. Таким образом, в сообществах животных агрессивность может приобретать различные формы в рамках враждебности.

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 150

Так, например, она может иметь место между представителями различных видов (межгрупповая агрессивность), такие случаи довольно редки, и их последствия губительны в силу того, что данные конфликты имеют не адаптационный характер, а, главным образом, разрушительный. Гораздо более часто агрессивность проявляется между представителями одного и того же вида (внутри-групповая межиндивидуумная агрессивность). В своем большинстве этнологи полагают, что эта форма агрессивности не вредна для общественной жизни, за исключением отдельных случаев. Как правило, эта агрессивность оказывает благодатное влияние на вид и обеспечивает его сохранение. Прежде всего она обеспечивает равномерное распределение животных на какой-то территории: то, что различные виды животных могут сосуществовать на одной и той же территории, объясняется тем, что они по-разному ее эксплуатируют, этого нельзя сказать об индивидуумах, для которых данная территория представляет лишь определенное количество своих богатств.

Агрессивность может также служить для поддержания социальной иерархии в обществе: в случае соперничества более сильный или тот, кто занимает высшую ступеньку в общественной иерархии, заставляет более слабого или стоящего на более низкой ступеньке признать себя. Но во всех случаях агрессивность не имеет целью уничтожение одного из участников общественной жизни, а лишь стремится его отодвинуть или добиться его подчинения. Этот результат достигается тем меньшими затратами для общества, чем больше возможных конфликтов будут им сведены к ритуальным обрядам, действие которых ограничивается различными способами, например, угрожающими позами (одна рыба бьет хвостом в направлении другой рыбы), поединком чести (две рыбы хватают друг друга за челюсти и каждая тянет в свою сторону, причем такой бой может длиться часами без нанесения друг другу каких-либо серьезных повреждений; К. Лоренц сравнивает этот поединок с обычаем – Hosenwrangeln – швейцарских крестьян, когда оба соперника тянут друг друга за штаны в течение нескольких часов).

Наконец, агрессивность может противопоставлять различные сообщества (или членов сообществ), принадлежащие к одному виду (внутривидовая межобщинная агрессивность). Так, например, крыса, принадлежащая к какой-либо семье, при ее помещении в другую семью будет тут же убита, так как между этими сообществами существует постоянное состояние войны. В отличие от внутривидовой формы агрессивности, о которой говорилось выше, данная агрессивность не выполняет никаких функций в интересах самого вида. В данном случае значение агрессивности сводится к тому, что она способствует, в результате уничтожения более слабого сообщества, выживанию и распространению более сильного и аг-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 151

рессивного сообщества. По К. Лоренцу, именно здесь мы и сталкиваемся с «эволюционным тупиком» внутривидовая межобщинная агрессивность просто бесполезна. Как внутривидовой вид агрессивности она вредна в своей основе, к тому же она очень широко распространена, а это делает ее еще более опасной.

Напротив, внутривидовая агрессивность между индивидуумами не может рассматриваться как патологическая форма общественных отношений. Это наблюдение тем более подтверждается, чем больше степень зависимости этой агрессивности, свойственной данному сообществу, от степени персонализации отношений между индивидуумами одного и того же вида. Животные, которые живут компактными стаями (сельдь, зяблики, лемминги и т.д.), мало агрессивны, но их солидарность анонимна: отношения между ними не индивидуализированы. В то время как то, что мы называем дружбой, преданностью между двумя или несколькими четко различимыми индивидуумами, наблюдается у животных с повышенной агрессивностью (например, у волков). Чувства любви и ненависти близки друг к другу, это давно утверждает народная мудрость. Однако так было далеко не всегда: несколько миллионов лет тому назад чувству привязанности и любви предшествовала агрессивность (так, например, рептилии, животные чрезвычайно древние, агрессивны и лишены чувства привязанности и любви); связь между индивидуумами появляется лишь у костистых рыб, птиц и у млекопитающих, которые появились в начале третичного периода (где-то миллион лет тому назад), а вместе с этим появляется возможность отношений, основанных на привязанности и любви. Другими словами, если агрессивность может существовать без любви, то любовь существовать без агрессивности не может. Агрессивность, персонализа-ция межиндивидуумных отношений, привязанность и любовь – вот накопительная схема эволюции.

Сообщества людей и сообщества животных. Сравнительные характеристики. Как правило, этнологи склонны подвергать сомнению подлинность сравнений, проводимых между человеческими обществами и сообществами животных. Безусловно, различия здесь существенны. В частности, оценка человеческой личности является делом непростым – тем более что в каждом обществе она различна, и, более того, она не должна ни в коем случае быть результатом каких-либо расистских теорий, – и она не позволяет нам положительно квалифицировать селекционные результаты внутривидовой агрессивности: то, что один из индивидуумов более слаб или менее одарен, чем другой, вовсе не означает, что он обречен на исчезновение.

И все же, несмотря на эти различия, некоторые сравнения допустимы. Человек как существо, способное мыслить, не является, однако, абсолютно разумным; он еще – изначально, а мо-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 152

жет быть, навсегда – подчинен своим эмоциям. Таким образом, агрессивность играет всегда определенную роль во взаимоотношениях, которые он поддерживает с другими человеческими существами. Так же как и в мире животных, эта агрессивность не влечет за собой в обязательном порядке насилие. Во многих случаях мы имеем дело с сублимацией насилия, когда конфликт преобразуется в ритуальный обряд. Когда же конфликт, несмотря ни на что, разрешается с помощью насилия, то применение его подчиняется обычно определенным правилам: при изучении системы возмездия мы увидим, что мстят не вслепую, а следуя определенным правилам игры. С другой стороны, люди предстают более или менее агрессивными или неистовыми в зависимости от социологических рамок, в которые вписываются их отношения, а здесь как раз и имеется некоторый параллелизм с сообществами животных. Вообще-то человек не проявляет межвидовой агрессивности: общества охотников убивают из необходимости, точно так же, как мы выращиваем скот, чтобы его есть, а современные общества уделяют много забот защите и сохранению некоторых редких видов или видов, которым угрожает исчезновение.

Межобщинная внутривидовая агрессивность выливается часто в применение насилия. Она имеет широкое распространение, несмотря на многочисленные свидетельства ее вредности. Как мы уже говорили, война – это всеобщее явление, характерное для исторических эпох. Внутривидовая агрессивность между индивидуумами встречается тоже нередко, но она значительно менее опасна, так как она не влечет за собой обязательное применение насилия. Здесь все зависит еще от степени социальной разницы, существующей между индивидуумами: чем больше разница, тем более вероятно применение насилия и наоборот. В самом деле, мы увидим, что, если в каком-нибудь обществе зарождается какой-то конфликт между индивидуумами, принадлежащими к одной и той же группе, то преимущественным образом этот конфликт будет регулироваться мирными путями; напротив, когда этот конфликт противопоставляет индивидуумов, принадлежащих к разным группам, то месть будет наблюдаться часто и даже обязательно. Приведенные соображения, как нам кажется, позволяют лучше ответить на вопрос о неизбежности насилия в человеческом обществе.

§ 2. Насилие в человеческом обществе

Здесь возникает два вопроса. Первый: так ли уж неизбежно насилие? И второй: как объяснить тот факт, что оно имеет неодинаковое распространение в различных человеческих обществах?

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 153

А. Неизбежно ли насилие?

Даже если предположить, что насилие вписано в человеческую природу, то, вероятно, одним из самых лучших достижений культуры было бы его устранение. В период между 1946 г. и 1950 г. некоторыми американскими авторами (Тафтом, Алинским, Галтунгом) были предложены модели обществ, в которых преступление и насилие были бы исключены: в общем предлагаемые способы предусматривают гомогенизацию (т.е. однородность) культурных ценностей и значительные изменения, даже ликвидацию политического и социально-экономического неравенства. Теория Д. Сабо по своей природе более описательна[8]. По мнению этого автора, насилие в своей основе опирается на психологические и социологические факторы (оно в наших генах, оно вписывается в эволюцию человеческого мозга). А эти факторы зависят в основном от степени сплоченности различных подгрупп данного общества: чем выше эта сплоченность, тем слабее проявления насилия. Наблюдение, между прочим, правильное: далее мы увидим, что сообщества охотников и сборщиков различных плодов, которые, как правило, более сильно выражают общинный характерен, нежели сообщества оседлых земледельцев, предпочитают разрешать конфликты мирными способами. Но анализ причин должен быть глубже: степень монолитности какого-либо общества зависит от сочетания многих факторов, которые мы должны идентифицировать.

На наш взляд, любое общество, даже интегрированное, должно быть знакомо с различными формами насилия. Мы с господином Ф. Буланом[9] полагаем, что теперь и нет смысла рассматривать общество, где нет насилия, а вот рассмотреть возможности ограничения его проявлений – это другое дело. Мы считаем, что если уж агрессивность неизбежна, то насилие может быть ограничено. Агрессивность неизбежна потому, что, как мы это уже видели, человек до настоящего времени не доказал, что он может управлять собой, руководствуясь только своим собственным разумом, но, с другой стороны, преобразованная агрессивность может оказывать созидательное и благодатное воздействие на общество. Итак, агрессивность предстает перед нами в образе двуликого Януса: с одной стороны, мы не можем отказаться от преимуществ агрессивности, а с другой – избежать ее недостатков.

Однако не все общества агрессивны и жестоки в одинаковой степени. В этом смысле антропологический опыт не подтверждает

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 154

теорию, которая считает, что социальный плюрализм является фактором, определяющим степень насилия. С одной стороны (и это более важно, чем уровень развитости плюрализма), учитывается то, как к нему относятся господствующие группы в обществе, если он рассматривается как благодатный фактор, то он не будет служить генератором насилия, и наоборот. А с другой стороны, этнографические наблюдения склоняют нас обратить внимание на другие факторы, которые мы теперь и рассмотрим.

Б. Предрасположенность к насилию: подход с позиций различных культур

Этнографические данные позволяют сделать заключение, что хотя всякое общество прибегает как к мирным, так и к насильственным способам урегулирования конфликтов, использование этих способов далеко не одинаково. Вместе с тем, когда выбор в пользу возмездия уже сделан, оно, в зависимости от общества, осуществляется по-разному. Применение насилия и значение солидарности при возмездии – вот две проблемы, которые нам теперь надо рассмотреть.

Применение насилия. Некоторые общества отдают предпочтение мирным способам урегулирования конфликтов: индейцы зуни (Северная Америка) или же мбути (охотники и сборщики плодов Конго) считают истинным человеком того, кто умеет избегать ссор. У других же (замбийские ндембу), наоборот, конфликт занимает важное место в политической и социальной жизни, и они прибегают к возмездию очень часто. Установить какую-либо значительную связь между этим разным отношением к насилию и биологическими данными не представилось возможным (хотя некоторые народы более воинственны, чем другие, причину этого нужно искать не в их физиологии, а в истории и в системе ценностей, которую они себе создали)[10]. Таким образом, нужно ориентироваться на исследование факторов, которые имеют отношение к культуре.

Существование некоторых факторов институционального характера, казалось бы, должно способствовать мирному урегулированию конфликтов, а их отсутствие, наоборот, предполагает более частое применение насилия. Таким образом, присутствие третьей стороны, способной привести участников конфликта к мирному решению (посредник; арбитр) или заставить их принять это мирное решение (судья, политическая власть), было бы положительным фактором.

Вмешательство третьей стороны и тем более государственных учреждений могло бы ограничить примнение насилия, здесь

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 155

просматривается классический тезис эволюционизма, к которому часто прибегают историки права. Но этот тезис по меньшей мере неполный и может быть в силу этого даже неточным.

С одной стороны, этнографические данные показывают, что многие общества, отдающие предпочтение мирным способам урегулирования конфликтов, совсем не знают или знают очень мало способов урегулирования конфликтов путем вмешательства третьей стороны.

С другой стороны, в одной из своих крупных статей К. Ф. и С.С. Оттербейны[11] доказывают, что нет связи между усилением централизации власти и возможным количественным снижением актов возмездия, как это показано в нижеследующей таблице.

Степень централизации политической власти	Количество обществ, отдающих предпочтение мирным способам урегулирования конфликтов	Количество обществ, отдающих предпочтение насильственным способам урегулирования конфликтов
Высокая	7	11
Низкая	13	20
Итого	51 общество

Есть и другая широко известная гипотеза, согласно которой предполагается, что так как война усиливает внутреннюю сплоченность общества, то в самых воинственных обществах должны бы иметь место насильственные способы урегулирования конфликтов между их группами. Итак, данное исследование тоже устанавливает лишь относительную связь между этими характеристиками. Эта связь просматривается только в воинственных обществах, где имеется внутренняя политическая власть с сильной централизацией. Общества же со слабой политической властью могут проявлять ярко выраженную склонность как к мести, так и к войне.

Также легко просматривается связь между некоторыми факторами экологического характера и применением насилия. Так, например, Раппапорт настаивает на том факте, что если население считает, что территория, имеющаяся в его распоряжении, не увеличивается, то это может вылиться в различные конфликты, приводящие к тому, что одна группа будет лишена владения землей насильственным способом в пользу другой. Итак, с одной стороны, надо бы объяснить, почему такой тип конфликта решается с

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 156

большей охотой насильственным способом, а не другими методами, но, с другой стороны, существует большое количество ацефальных («безглавых») обществ, где споры, связанные с использованием земли, решаются мирными методами.

Эти различные теории, как мы видим, совсем недостаточны для объяснения рассматриваемых явлений. Есть и другие, где данные вопросы рассматриваются глубже.

Вначале заметим, что, согласно С. Робертсу[12], степень насилия зависит от характера культурных ценностей, свойственных данному обществу: когда там отдается предпочтение индивидуализму, конкуренции, агрессивности, то межиндивидуумное насилие играет важную роль (как это показывает пример американского общества). С другое стороны, если межиндивидуумное насилие имеет повышенный характер, то в отношениях между подгруппами этого общества оно будет проявляться тоже более интенсивно (как это показывает пример многочисленных обществ Новой Гвинеи). Однако здесь мы только констатируем факты. Зададимся вопросом: существуют ли факторы, определяющие культурный выбор обществ в пользу или в ущерб насилию? Можно привести два примера.

Первый относится к типу организации семьи: исследования К.Ф. и С.С. Оттербейнов устанавливают четкую связь между частотой мщений и типом общества, где господствует принцип организации мужских домов, будь то патрилокальный дом (по месту отца, мужа), авункулолокальный (по месту дяди или тети) или вирилокальный (зрелых юношей). Связь просматривается четче, если к этому фактору (а он остается главным) добавить фактор полигинии. Здесь, наоборот, степень вероятности мщения падает в зависимости от организации семьи, а именно: в моногамном обществе, уксорилокальном (где главенство принадлежит женщине), матрилокальном (по месту жительства жены) или неолокальном[13].

	наличие помещения	отсутствие помещения
Патрилокальные и полигиничные общества	11	4
Полигиничные или патрилокальные общества	6	10
Ни полигиничные, ни патрилокальные общества	5	14
Итого	50 обществ

В действительности мы знаем, что большая часть человече-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 157

ских обществ управляется в соответствии с принципом мужского господства и что военная деятельность чаще всего – удел мужчин. Когда организация домов способствует объединению в группы индивидуумов мужского пола по поколениям, то появляются братские общины и они более сплоченно и быстро могут реагировать, из чувства солидарной мести, на проявления каких-либо посягательств против одного из их членов, если после своей женитьбы братья живут рядом друг с другом и связаны между собой общностью жизненных интересов. Эта солидарность проявляется более сильно, если мужчины происходят от полигинических браков. В полигинических обществах сыновей женят обычно позднее, нежели в моногамных обществах: таким образом будущие братья воспитываются вместе в течение более длительного периода, что предполагает укрепление в них духа солидарности[14]. Можно добавить также, что при сравнении различных культур создается ощущение, что патрилокальность ассоциируется с внутренней войной, а матрилокальность – с войной внешней.

Второй пример относится к социально-экономическому типу организации общества. Обычно полукочевые или кочевые общества охотников и собирателей отдают предпочтение мирным способам урегулирования конфликтов; этого не скажешь об обществах оседлых земледельцев.

Сами кочевые общества охотников и собирателей содержат в себе много того, что способствует мирному урегулированию конфликтов. С одной стороны, эти конфликты в данном случае уже касаются только проблем семейного порядка или вопросов доступа к материальным благам, в то время как в обществах оседлых земледельцев существует более сильная идентификация индивидуума или группы людей на какой-то территории; более ярко выраженный характер имеет и тенденция к индивидуализации собственности, что создает предпосылки для дополнительных конфликтов и способствует развитию агрессивности.

Кстати, кочевой образ жизни позволяет индивидуумам, находящимся в конфликте, разрешать их спор путем взаимного удаления друг от друга, а не путем столкновения: как показывают этнографические наблюдения, разбегание в разные стороны – это наиболее приемлемый способ урегулирования конфликтов (бедуинская пословица гласит: «Чтобы сблизить наши сердца, раскинем

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 158

подальше друг от друга наши шатры») при условии, что окружающая естественная среда не очень враждебна (обходные пути используются племенами хазда в Танзании, а вот крестьяне племени кунг в пустыне Калахари стремятся прежде всего избежать раскола группы и быстро гасят ссоры во избежание того, чтобы они достигали наивысшего накала). Но во всех случаях мирный способ урегулирования конфликтов одерживает верх: если экологические условия позволяют, то можно разбежаться в разные стороны, а если нет, то конфликт решается без применения насилия, чтобы избежать раскола группы. Причем конфликты разрешаются самими участниками без вмешательства третьей стороны. И наоборот, в обществах оседлых землевладельцев это вмешательство (в более или менее принудительной форме – в зависимости от выбранной формулировки) встречается гораздо более часто; изгнание или разбегание в разные стороны встречаются гораздо реже, так как они часто влекут за собой более тяжелые последствия, чем в обществах охотников и собирателей.

С другой стороны, образ жизни кочевников накладывает на их общества отпечаток динамичной и совершенной общинной организации: поиск дичи, календарь и пути миграций – все это зависит от решений, которые принимаются сообща, в то время как оседлый образ жизни, если он тоже регламентируется какими-то коллективными обязательствами, далек от этого совершенства. Большая часть времени в кочевых обществах уделяется коллективной добыче дичи и разделу пищи, что само по себе является профилактикой против возникновения конфликтов: лучше разделить какое-то благо, нежели завладеть им. Жизненная важность фактора интеграции в группу говорит о том, что социально-психологические санкции (порицание, выговор, насмешка, временное изгнание; так, у инуитов, например, существует обычай нарекать вора именем, исходя из названия похищенной вещи, или же больше не обращаться к нему со словами, которые указывают на его родственные связи, что напоминает наше отречение), зиждящиеся на чувстве стыда и на высмеивании, должны быть многочисленными и эффективными. Например, в племени мбути поведение виновного изображают жестами в карикатурном виде, у инуитов, например, для урегулирования некоторых конфликтов проводятся песенные соревнования: победителем является не обязательно тот, кто прав, а, скорее, тот, кто сможет добиться того, чтобы его противник потерял свое лицо. Мы уже знаем, что подобные песенные соревнования существовали главным образом в арктических зонах, где окружающая среда очень сурова и где наблюдалась самая большая демографическая ограниченность[15], а это, в свою очередь, подчеркивает важность

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 159

экологических факторов в выборе способов урегулирования конфликтов. И наоборот, в обществах оседлых земледельцев охотнее прибегают к санкциям, которые затрагивают физическое лицо или материальные блага какого-либо индивидуума.

Мы здесь воздержимся от упрощенной схематизации дуализма, существующего между кочевыми и оседлыми обществами: насилие существует и у кочевников (убийства часто встречаются у бедуинов и инуитов), а земледельцы далеко не всегда прибегают к силе при разрешении своих конфликтов. Однако можно отметить, что предрасположенность к насилию больше отмечается у вторых, нежели у первых.

Существует и другая разновидность насилия: это насилие, которое зависит от степени солидарности людей при возмездии.

Степень солидарности людей при возмездии. В некоторых случаях, а это бывает крайне редко, месть не существует. И это касается больше групп людей, нежели отдельных индивидуумов. Итак, иногда группы людей просто являются неосведомленными в данной области, и тогда, собственно говоря, «группа мести» как таковая не существует (конечно, какая-то семейная группа существует, но она ведь не может мстить кому-то из своих членов). Так, например, эфиопские гамо могут считаться «обществом, где нет мести», а действия, которые могли бы спровоцировать ее, должны санкционироваться всей общиной.

Но в большинстве случаев эти группы мести существуют и размеры этих групп одновременно определяют границы мести. Существует общее правило для всех обществ, которые знакомы с местью, какой бы ни была степень их предрасположенности к насилию: месть может иметь место только между разными группами, а не внутри одной и той же группы[16], так как в противном случае существует огромная опасность распада последней. Вот почему, например, племена масса (Камерун, Чад) разрешают членам одного клана только поединки с палкой, что может повлечь за собой только легкие ранения, и не допускают мести, в то время как между кланами возможно применение дротиков, а здесь уже проливается кровь и соответственно рождается месть. Имеются и другие ограничения, имеющие особый характер. Некоторые из них касаются непосредственно поведения самих участников конфликта. Может случиться так, что группа посчитает одного из своих членов чрезмерно воинственным и отмежуется от него, будь то обиженный или обидчик. У инуитов, например, если какое-то лицо систематически совершает рецидив или становится виновным в особо тяжких преступлениях (колдовство, например), оно рассмат-

Рулан Н. Юридическая антропология. – М.: Издательство НОРМА, 2000. С. 160

ривается как опасный элемент, и соответственно его группа и все общество в целом решают от него избавиться. В данном случае виновный либо подвергается изгнанию (у них это называется кивитук, что означает уход, и является синонимом самоубийства), либо община назначает экзекуторов, которые, как правило, являются близкими родственниками виновного, а эта предосторожность разумна и направлена на то, чтобы на этом основании избежать в будущем возможной мести.

Впрочем, размеры групп, затронутых местью, в различных обществах неодинаковы. В одних случаях исходная группа всегда одна и та же, будь то целый клан или подклан, род или ветвь рода. В других случаях эти размеры колеблются в зависимости от социальной дистанции между обидчиком и обиженным: у бедуинов, когда убийца принадлежит вражескому или чужому племени, племя жертвы полностью рассматривается как объект мести; если речь идет о даннике или о союзнике, то отношения мести распространяются только на ближайших единокровных участников конфликта.

Предыдущий | Оглавление | Следующий