Предыдущий | Оглавление | Следующий

4. Критика Марксом гегелевской философии права в рукописи 1843 г.

5. Трактовка Марксом и Энгельсом гегелевского учения с позиций материализма и коммунизма

 

4. Критика Марксом гегелевской философии права в рукописи 1843 г.

Летом 1843 г. К. Маркс в ходе работы над рукописью «К критике гегелевской философии права», опираясь в известной мере на результаты фейербаховской критики гегелевского идеализма, с материалистических позиций критически пересматривает гегелевскую философию права, в частности – учение о государстве.

16 лет спустя, имея в виду эту рукопись, он писал: «Первая работа, которую я предпринял для разрешения обуревавших меня сомнений, был критический разбор гегелевской философии права...»[1]. Эта критика ведется Марксом с новых, материалистических позиций, которые во многом отличны от положений материализма Фейербаха[2]. Обосновывая первичность общества по отношению к государству, Маркс трактует государство как производное от социальной жизни политическое явление.

«Логический, пантеистический мистицизм» гегелевской философии права состоит, по мысли Маркса, в том, что у Гегеля «идея превра-

4. Критика Марксом гегелевской философии права в рукописи 1843 г.           221

щается в самостоятельный субъект»[3]. Поэтому эмпирическая действительность (в том числе реальные социально-политические феномены) в гегелевской трактовке предстает в качестве результата и продукта идеи. «В действительности, – пишет Маркс, – семья и гражданское общество составляют предпосылки государства, именно они являются подлинно деятельными; в спекулятивном же мышлении все это ставится на голову»[4]. Необходимая связь между гражданским обществом и государством, с точки зрения К. Маркса, должна выводиться не из развития абстрактной идеи государства, а из собственного содержания гражданского общества. Государство не может существовать без таких базисов, как семья и гражданское общество. Они для государства – необходимое условие.

В основе политических различий лежат, по К. Марксу, различия социальные. «Значение, которое частная собственность имеет в политическом государстве, есть ее существенное, ее истинное значение; значение же, которое различие сословий имеет в политическом государстве, есть существенное значение различия сословий»[5]. Касаясь современной ему социально-политической действительности, он отмечает: «Тот же дух, который создает в обществе корпорацию, создает в государстве бюрократию»[6]. Свою критику гегелевской идеи государства Маркс резюмирует в виде следующего вывода: «Государство существует лишь как политическое государство»[7].

Подробно останавливается Маркс на гегелевском учении о различных властях. При этом он отвергает идею монархической власти как идею произвола.

Реальная взаимообусловленность различных властей и государственных сфер в рамках разумного общественного организма исключает, по К. Марксу, власть монарха и необходимо связана с равным правом всех граждан на решающее участие во всей государственной деятельности.

Основательной критике подвергается в рукописи гегелевское учение о правительственной власти. Это учение, по оценке Маркса, фактически представляет собой учение о бюрократии. Он критикует гегелевское возвеличение чиновников и обосновываемый Гегелем принцип бюрократического централизма, сводящийся к тому, что «верхи полагаются на низшие круги во всем, что касается знания частностей; низ-

222       Глава I. От младогегельянства до коммунизма

шие же круги доверяют верхам во всем, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение»[8]. При господстве бюрократии государственные задачи превращаются в канцелярские, а канцелярские задачи выдаются за государственные. «Превращение государственных дел о должности, – пишет Маркс, – имеет своей предпосылкой отрыв государства от общества»[9].

Значительное место в рукописи Маркс уделяет анализу и критике гегелевской концепции законодательной власти.

Государственный строй представляет собой, по мысли Гегеля, предпосылку для законодательной власти и поэтому не может непосредственно определяться законодательной властью. С другой стороны, прогресс в законодательной и правительственной деятельности оказывает влияние на дальнейшее развитие государственного строя.

Отвергая гегелевский подход к рассматриваемой проблеме, К. Маркс отмечает, что Гегелю не удалось разрешить коллизию. Новое государство вырастает не из постепенных реформ, а из революционной борьбы. «Правда, – замечает Маркс, – в целом ряде государств строй менялся таким образом, что постепенно возникали новые потребности, старое подвергалось разложению и т.д., но для установления нового государственного строя всегда требовалась настоящая революция»[10]. Защищая идеи суверенитета народа, Маркс отмечает, что законодательная власть должна быть выразительницей народной воли.

Мысли о взаимосцеплении и взаимопроникновении различных государственных властей Гегель использует для обоснования разумности сословного строя. Тем самым, замечает К. Маркс, Гегель приходит в противоречие со своими собственными предпосылками. С одной стороны, он исходит из того, что современное ему состояние как необходимый этап развития идеи характеризуется раздельностью гражданского общества и политического государства; с другой стороны, не желая такой раздельности политической и гражданской жизни, при конструировании законодательной власти он рассматривает гражданские сословия как непосредственно политические сословия. Но именно средним векам, а не современности, подчеркивает К. Маркс, было свойственно тождество сословии гражданского общества и сословии в политическом смысле, так как сословные различия носили непосредственно политический характер.

5. Трактовка Марксом и Энгельсом гегелевского учения    223

Гегелевскую категорию отчуждения в рукописи 1843 г. К. Маркс использует для характеристики отрыва государственных функций от общества и народа.

Ни одна из сторон государственной деятельности не должна быть монополией отдельных привилегированных лиц, так как все государственные дела суть дела всего народа и каждого его члена. «Гражданин государства, – пишет К. Маркс, – в качестве того, кто определяет всеобщее, есть законодатель; в качестве того, кто выносит решения о единичном, кто действительно проявляет волю, он – государь»[11]. Народ является сувереном, и государство есть дело народа.

Специфическое отличие демократии Маркс видит в том, что «политический строй сам по себе не образует здесь государства»[12]. Он дает следующее обоснование отсутствию в демократии государства как организованной политической власти: «В демократии государство, как особый момент, есть только особый момент, как всеобщее же оно есть действительно всеобщее... Французы новейшего времени это поняли так, что в истинной демократии политическое государство исчезает. Это верно постольку, поскольку в демократии политическое государство как таковое, как государственный строй, уже не признается за целое»[13].

В последующем (в произведениях зрелого марксизма) эта идея «исчезновения» государства в условиях «истинной демократии» была трансформирована и развита в учение об «отмирании» государства и права при коммунизме.

5. Трактовка Марксом и Энгельсом гегелевского учения с позиций материализма и коммунизма

В феврале 1844 г. в Париже под редакцией К. Маркса и А. Руге вышел первый номер «Немецко-французского ежегодника». Статьи К. Маркса и Ф. Энгельса, помещенные в «Ежегоднике», свидетельствуют о переходе их авторов на позиции материализма и коммунизма[14].

224       Глава I. Or младогегельянства до коммунизма

В статье «К еврейскому вопросу» К. Маркс говорит о двоякого рода эмансипации: политической и человеческой[15]. Во «Введении» К. Маркс говорит об уничтожении частной собственности, о связи классовой борьбы пролетариата с человеческой эмансипацией и всемирно-исторической миссии пролетариата.

Ближайшую задачу «философии, находящейся на службе истории», Маркс формулирует как критику того положения вещей, которое нуждается в иллюзиях религии: «Критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии – в критику права, критика теологии – в критику политики»[16].

За исходную точку своего исследования и своей критики К. Маркс берет Германию. Отмечая ее отсталость, Маркс вместе с тем считал, что и порядки в передовых странах, переживших буржуазные революции, не могут представлять для Германии настоящего идеала. Будущее современных народов – социализм, «человеческая высота» – это одновременно и будущее немецкого народа[17].

Одно важное обстоятельство, по мысли Маркса, позволяет Германии принять участие в современной общеевропейской дискуссии: «Мы, немцы, переживаем нашу будущую историю в мыслях, в философии. Мы – философские современники нынешнего века, не будучи его историческими современниками»[18]. В этой связи Маркс дает высокую оценку гегелевской философии права, считая ее «возведенным в науку» «немецким мысленным образом современного государства»[19]. Учитывая именно буржуазный характер этой философии права, К. Маркс связывает ее критику с критикой основ буржуазного строя. «Критика немецкой философии государства и права, получившей в работах Гегеля свою самую последовательную, самую богатую и законченную формулировку, – подчеркивает К. Маркс, – есть одновременно и критический анализ современного государства и связанной с ним действительности, и самое решительное отрицание всей доныне существующей формы немецкого политического и правового сознания, для которого

5. Трактовка Марксом и Энгельсом гегелевского учения    225

самым значительным, универсальным, возведенным в науку выражением является именно сама спекулятивная философия права»[20].

Недостатки прежней, в том числе и гегелевской, философии К. Маркс видит в абстрактности и оторванности от действительности. Отвергая гегелевский взгляд на задачи философии и представление ряда младогегельянцев о всемогуществе теоретической критики, К. Маркс рассматривает практику как единственное средство разрешения определенных теоретических задач: «Уже как решительный противник прежней формы немецкого политического сознания, критика спекулятивной философии права погружается не в себя самое, а в такие задачи, для разрешения которых имеется одно только средство – практика»[21].

Здесь же К. Маркс высказывает одну из основных идей исторического материализма: «Оружие критики не может, конечно, заменить критики оружием, материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой; но и теория становится материальной силой, как только она овладевает массами»[22].

Связав социально-политический анализ общества с развитием материального производства, К. Маркс отмечает, что необходимым следствием промышленного развития является зарождение пролетариата и его революционная борьба за переустройство общества.

Маркс при этом отмечает, что пролетариат, не притязая «ни на какое особое право» и требуя «отрицания частной собственности, лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип, что воплощено уже в нем, в пролетариате, помимо его содействия...»[23].

Когда писалась статья «К критике гегелевской философии права. Введение», К. Маркс полагал, что после «Введения» он подготовит к печати свою рукопись 1843 г., содержащую развернутую критику гегелевской философии права. Однако в дальнейшем, как это отмечается в «Предисловии» к «Экономическо-философским рукописям 1844 г.» (апрель – май 1844 г.), К. Маркс, найдя нецелесообразным «сочетание критики, направленной только против спекулятивного мышления, с критикой различных предметов самих по себе», решил дать критику права, политики, морали и т.д. в виде отдельных брошюр и лишь после этого в завершающей работе обобщить критику спекулятивной философии[24]. Известно, что, отказавшись от этих планов, К. Маркс в дальнейшем связал критику идеалистической философии с разработкой и ос-

226       Глава I. От младогегельянства до коммунизма

вещением положений нового мировоззрения, о чем свидетельствуют совместные работы К. Маркса и Ф. Энгельса «Святое семейство» и «Немецкая идеология».

В названных «Экономическо-философских рукописях» содержится ряд положений, развивающих критику К. Марксом гегелевской философии права с материалистических позиций. Эту критику К. Маркс связывает с трактовкой проблемы отчуждения.

Характеризуя гегелевский подход как «ложный позитивизм» и «лишь мнимый критицизм», К. Маркс отмечает, что, по Гегелю, «человек, понявший, что в праве, политике и т.д. он ведет отчужденную жизнь, ведет в этой отчужденной жизни как таковой свою истинную человеческую жизнь... Таким образом, теперь не может быть и речи о том, что Гегель просто приспосабливался к религии, к государству и т.д., так как эта ложь есть ложь его принципа»[25].

То обстоятельство, что гегелевская категория снятия соединяет в себе оба момента – и отрицание, и утверждение (сохранение), – означает, что отрицание предыдущей ступени отчуждения есть его утверждение в качестве момента познания и перехода к следующей ступени. «В реальной действительности, – поясняет К. Маркс гегелевскую концепцию, – частное право, мораль, семья, гражданское общество, государство и т.д. продолжают существовать по-прежнему, они только стали моментами, формами существования и наличного бытия человека, которые не имеют силы изолированно друг от друга, отменяют друг друга, порождают друг друга и т.д.»[26]. Подчеркивая связанную с этим некритичность гегелевского подхода, К. Маркс отмечал, что спекулятивное исследование реальных явлений сводится к философскому разложению и восстановлению наличной эмпирии[27].

По мнению канадского автора Д. О'Нейла, Гегель и Маркс давали схожую критику отчуждения как отчуждения от действия. Поэтому, полагает он, было «роковым то, что К. Маркс начал критику Гегеля с нападения на гегелевскую концепцию государства. К. Маркс атакует гегелевское государство как культурное всеобщее на том основании, что оно лишь в абстрактной форме опосредует разделение между частными интересами буржуазии, суммированными в доктрине естественных прав, и природой человека, предположительно очерченной в этой доктрине»[28]. С такой трактовкой трудно согласиться, поскольку расхождение Маркса с Гегелем имело более фундаментальный характер.

5. Трактовка Марксом и Энгельсом гегелевского учения    227

Статьи Ф. Энгельса, помещенные в «Немецко-французском ежегоднике», – «Наброски к критике политической экономии» и «Положение Англии» (январь 1844 г.) – отражают заметное движение в сторону материалистической трактовки истории. «...История, – отмечает он в статье «Положение Англии», – это для нас все, и она ценится нами выше, чем каким-либо другим, более ранним философским учением, выше даже, чем Гегелем, которому она в конце концов должна была служить лишь для проверки его логической конструкции»[29].

Встреча К. Маркса и Ф. Энгельса летом 1844 г. в Париже, положившая начало их дружбе и совместному творчеству, обнаружила принципиальное единство их политических и теоретических взглядов. Было решено сообща разработать свои взгляды по широкому кругу проблем нового мировоззрения.

На первом плане их творческого сотрудничества стояла критика послегегелевской философии. Эта задача была выполнена в первых совместных произведениях Маркса и Энгельса – «Святое семейство» (1844) и «Немецкая идеология» (1845–1846). Содержание этих работ, а также самостоятельного произведения Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии » (1845) в значительной мере выходит за круг проблематики гегелевской философии права. Вместе с тем в них имеется и ряд оценок тех или иных положений самой философии Гегеля.

В своих более поздних работах К. Маркс и Ф. Энгельс неоднократно возвращаются к оценке и характеристике с позиций материализма и коммунизма как гегелевской философии в целом, так и философии права. В их многочисленных высказываниях о гегелевской философии раскрывается существо преемственности и различий между идеалистической и материалистической диалектикой, прослеживаются судьбы учения Гегеля, дается политико-идеологическая оценка гегелевской философии права.

Признавая большое значение гегелевской диалектики и защищая ее от нападок, К. Маркс и Ф. Энгельс вместе с тем постоянно подчеркивали принципиальное отличие и специфику материалистической диалектики. Основной недостаток гегелевского подхода К. Маркс видел в мисл ификадии диалектики. Это он подчеркивал много раз. В письме к Л. Кугельману (от 6 марта 1868 г.) Маркс, отвергая нападки Дюринга на диалектику, отмечает: «Он очень хорошо знает, что мой метод исследования не тот, что у Гегеля, ибо я – материалист, а Гегель – идеалист. Гегелевская диалектика является основной формой всякой диалектики,

228       Глава I. От младогегельянства до коммунизма

но лишь после освобождения ее от ее мистической формы, а это-то как раз и отличает от нее мой метод»[30].

Эти мысли развернуто изложены Марксом в послесловии ко второму немецкому изданию первого тома «Капитала » (1873)[31]. Здесь Маркс подчеркивает, что его диалектический метод в своей основе не только отличен от гегелевского, но и является его прямой противоположностью. Если диалектика в мистифицированной форме стала немецкой модой, так как казалось, будто она прославляет существующее положение вещей, то в своем рациональном виде она по существу критична и революционна. И Маркс, резюмируя смысл своего отношения к диалектике Гегеля, пишет: «Мистифицирующую сторону гегелевской диалектики я подверг критике почти 30 лет тому назад, в то время, когда она была еще в моде. Но как раз в то время, когда я работал над первым томом «Капитала», крикливые, претенциозные и весьма посредственные эпигоны, задающие тон в современной образованной Германии, усвоили манеру третировать Гегеля, как некогда, во времена Лессинга, бравый Мозес Мендельсон третировал Спинозу, как «мертвую собаку». Я поэтому открыто объявил себя учеником этого великого мыслителя и в главе о теории стоимости местами даже кокетничал характерной для Гегеля манерой выражения... У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно»[32].

Прямая политическая характеристика гегелевской философии права как буржуазной теории дается Энгельсом в «Революции и контрреволюции в Германии» (1851–1852). «Наконец, и немецкая философия, этот наиболее сложный, но в то же время и надежнейший показатель развития немецкой мысли, встала на сторону буржуазии, когда Гегель в своей «Философии права» объявил конституционную монархию высшей и совершеннейшей формой правления. Иными словами, он возвестил о близком пришествии отечественной буржуазии к власти»[33].

Примечательна оценка, которую дает Энгельс гегелевской философии в «Развитии социализма от утопии к науке» (1880), написанной в период действия в Германии закона против социалистов. Приводя известные гегелевские слова из «Философии истории» о Французской революции как величественном восходе солнца и наступлении новой эпохи, Энгельс иронически заключает: «Не пора ли, наконец, против

5. Трактовка Марксом и Энгельсом гегелевского учения    229

такого опасного, ниспровергающего общественные устои учения покойного профессора Гегеля пустить в ход закон о социалистах?»[34].

В работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1884) Энгельс, рассматривая соотношение общества и государства, заключает: «Итак, государство никоим образом не представляет собой силы, извне навязанной обществу. Государство не есть также «действительность нравственной идеи», «образ и действительность разума», как утверждает Гегель. Государство есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно»[35].

Обстоятельно останавливается Энгельс на рассмотрении гегелевской философии в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» (1886). Противоречие, вводившее в заблуждение близоруких правителей и их либеральных противников, замечает Ф. Энгельс, действительно присуще гегелевской философии, которая в силу своей внутренней противоречивости допускала как консервативную, так и революционную ее интерпретацию. Ф. Энгельс подчеркивает, что тезис о тождестве разумного и действительного, оправдывающий по видимости все существующие порядки деспотизма и полицейского государства, имеет в соответствии с логикой диалектического подхода и противоположный смысл: все, что существует, достойно гибели.

По отношению к прусскому государству, отмечает Ф. Энгельс, это гегелевское положение означало, что прусское государство разумно в той мере, в какой оно необходимо. «А если оно все-таки оказывается, на наш взгляд, негодным, но, несмотря на свою негодность, продолжает существовать, то негодность правительства находит свое оправдание и объяснение в соответственной негодности подданных. Тогдашние пруссаки имели такое правительство, какого они заслуживали»[36].

Подчеркивая абсолютность революционного характера диалектического способа мышления, Ф. Энгельс вместе с тем отмечает и его относительно консервативный аспект – оправдание каждой данной ступени познания и общественного развития для своего времени и условий. Сам Гегель, по оценке Ф. Энгельса, не делал революционных выводов и, «несмотря на довольно частые в его сочинениях взрывы революционного гнева, в общем, по-видимому, склонялся больше к

230       Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

консервативной стороне»[37]. Ф. Энгельс обращает внимание на связь между философской непоследовательностью Гегеля и политическими выводами «Философии права». Наряду с идеалистичностью формы гегелевской философии права, он при этом отмечает реалистичность ее содержания, значительность круга исследованных Гегелем проблем.

В целом следует отметить, что взгляды, развитые Марксом и Энгельсом в их младогегельянский период и в последующие годы, представляют значительный интерес и как одно из содержательных направлений интерпретации гегелевской философии, и как существенный аспект формирования марксизма.

Предыдущий | Оглавление | Следующий