Предыдущий | Оглавление | Следующий

Глава II

НОРМАТИВНОСТЬ ПРАВА И ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРИНУЖДЕНИЕ

1. Юридическая ответственность – явление, тесно связанное с нормативностью права. Существенным признаком права является его нормативность. По сути дела это тавтологическое утверждение: если право – это система норм, правил, предписывающих должное или возможное поведение тем, кому эти правила адресованы, если норма – это масштаб определенного поведения, то само собой разумеется, что суть права в его нормативности[1]. Но нормативность права приходится подчеркивать как его основной и существенный признак еще и потому, что правовые нормы, действуя на правосознание в духе, соответствующем интересам господствующего класса, а в социалистическом обществе – интересам всего народа, являются мощным идеологическим фактором. Поскольку же нормы социалистического права в огромном большинстве случаев исполняются добровольно, иногда забывают о том, что нормативность права неразрывно связана с возможностью государственного принуждения к исполнению его предписаний[2] в случае их нарушения.

Против этого утверждения могут выдвинуть сле-

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.43

дующие возражения. Принуждение обеспечивает исполнение индивидуального акта власти, индивидуального веления, не опирающегося на нормативное положение, на общее правило при уклонении от добровольного исполнения этого веления.

Верно, что принуждение как исполнение воли властвующего посредством насилия над лицом, которому адресовано веление (императив), будет иметь место и в этом случае. Но если это веление не опирается на общее правило, не вытекает из него, не является актом его применения, оно (веление) превращается в произвол. Социалистическая законность обеспечивает «недопущение каких бы то ни было проявлений произвола, в том числе со стороны должностных лиц», и строжайшее соблюдение советских законов всеми гражданами[3]. Утверждая, что государственное принуждение связано с нормативностью права, мы имеем в виду не принуждение – произвол, а организованное, основанное на законе принуждение. Если обязанное лицо добровольно не подчиняется велению, основанному на норме права, такое подчинение может быть осуществлено только посредством принуждения. Поэтому нормативность и предполагает принуждение, без которого нормативность размывается, рамки, границы поведения стираются, от масштаба поведения ничего не остается.

Принуждение применяется при нарушении и других социальных норм, ибо налицо та же ситуация – выход нарушителя за установленные границы поведения требует восстановления этих границ. Разумеется, моральное или иное социальное негосударственное принуждение осуществляется иным путем, чем принуждение государственное, – путем общественного осуждения, без использования специального аппарата принуждения.

Право ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права. Это известное указание В.И. Ленина имеет огромный смысл, который, как нам кажется, иногда недооценивается. Разумеется, никто не отрицает, что нормы права установ-

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.44

лены или санкционированы государством, что они в случае их нарушения обеспечены государственным принуждением. Однако не всегда учитывается то, что право, будучи государственным регулятором общественных отношений (это общепризнанное положение), для своего функционирования должно опираться на надлежащий и хорошо действующий государственный аппарат (а в предусмотренных законом случаях и на общественные организации), который мог бы быть безотказно приведен в действие, если нарушаются предписания права.

2. Об этом приходится напоминать не только по практическим, но и по теоретическим соображениям, поскольку в работах некоторых авторов – главным образом философов, иногда юристов – проскальзывает тенденция трактовать право лишь как идеологическое явление, как вид общественного сознания, хотя и объективированного в юридических нормах[4].

Общеизвестно, что из субъективных волевых актов, обусловленных объективными условиями, складываются объективные результаты, не зависящие от воли тех, кто действовал. Но известно также, что эти объективные результаты изменяются затем под воздействием людей, творящих свою историю. Такова диалектика объективного и субъективного. Такова диалектика формирования производственных отношений, но не только этих отношений. С такой диалектикой мы сталкиваемся и в процессе формирования объективного права. Закон, после того как он издан и вступил в силу, обладает относительной самостоятельностью— он действует независимо от воли и сознания того, кому он адресован, независимо от реципиента. Но это возможно лишь потому, что имеется аппарат принуждения к выполнению норм права, имеется механизм, состоящий из людей – должностных лиц, обладающих властью, приводящих в дей-

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.45

ствие нормы права. Этот механизм функционирует и в тех случаях, когда нормы права не воспринимаются не только теми, кого эти нормы непосредственно затрагивают, но зачастую не охватываются во всем их значении и отдельными должностными лицами, выполняющими лишь определенную функцию: возникают иногда не зависящие от воли и сознания указанных лиц результаты.

Поэтому едва ли правильно, признавая право объективной социальной реальностью, вместе с тем утверждать, что одновременно право как субъективно-реальное явление лишь разновидность общественного сознания. Право в отличие от иных видов общественного сознания не может существовать без государственного аппарата с его материальными придатками, обеспечивающими правовое принуждение. Этот аппарат также действует (должен действовать) не по произволу, а в рамках норм права, определяющих его деятельность, его права и обязанности. Отступление должностных лиц государственного аппарата от этих норм должно влечь по отношению к ним соответствующее государственное принуждение, обеспечивающее восстановление нарушенных ими обязанностей. В противном случае их действия становятся произволом.

Следует различать субъективный источник возникновения права (правотворческую деятельность облеченных государственной властью людей, определяемую материальными условиями существования данного общества, классовыми или всенародными интересами) и право как систему норм, ставшую объективной реальностью не только для каждого члена данного государственного образования, но и для законодателя, и для иных органов государственной власти.

П.М. Рабинович не соглашается с теми юристами, которые полагают, что право – не сфера идеального, а «общественно-организованная сила, отличная от форм сознания»[5]. «Но где именно эта «сила» таится?»— спрашивает он[6].

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.46

Разве государство со всеми его вещественными придатками— это лишь сфера идеального? Да, государство и право относятся к надстройке, но это не только сфера идеального[7]. Если бы это было так, мы вынуждены были бы признать правоту тех буржуазных правоведов, которые с различными вариациями и оттенками трактуют право как явление психики. Но от них П.М. Рабинович справедливо отмежевывается.

В настоящее время в связи с развитием науки об управлении, когда особенно подчеркивается управленческая природа правового регулирования в механизме воздействия права на общественные отношения и нормативность в самой организации и деятельности всей системы органов государственного управления[8], особенно ясной представляется неразрывная связь государственного аппарата управления и функционирования права как организующей силы, снабженной необходимыми устройствами для проведения властных решений в жизнь.

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.47

К. Маркс и Ф. Энгельс не отождествляли правовые институты с правосознанием и не рассматривали их лишь как одну из сфер общественного сознания. В знаменитом предисловии «К критике политической экономии», в котором сформулировано в сжатой форме материалистическое понимание истории развития общества, учение о базисе и надстройке, Маркс отличает юридическую и политическую надстройку от форм общественного сознания[9]. Точно так же и Энгельс, характеризуя влияние идеологических форм на ход исторической борьбы, различает политические формы классовой борьбы и ее результаты – установленный победившим классом государственный строй, правовые формы и как отражение всех этих действительных битв в мозгу участников политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм[10].

Итак, нормативность права неразрывно связана с возможностью государственного принуждения. Это принуждение немыслимо без наличия особого аппарата, способного, если правовые предписания не исполняются добровольно, принуждать к соблюдению норм права. Отсюда закономерен вывод, что нормативность права уже включает в себя возможность государственного принуждения и что, следовательно, то, что именуют санкцией в праве, есть прямое или подразумеваемое указание на определенную меру принуждения к исполнению лицом обязанности, будь то совершение действия (положительная обязанность) или воздержание от действия (пассивная обязанность).

3. Нормативность свойственна не только праву. Известно, что регулирование общественных отношений (социальное регулирование) осуществляется не только посредством правовых норм, но и иными социальными нормами – нравственными, обычаями, сложившимися в данном обществе традициями, правилами социалистического общежития и т.д. По мнению некоторых правоведов, нормативная сила при-

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.48

суща и соответствующим формам общественного сознания, а следовательно, и правосознанию[11].

Если поведение людей в обществе направляется не только нормами права, но и сложившимися независимо от государственной власти нормами, т.е. если в сфере общественного сознания действительно сформировались одобряемые определенным классом, иной социальной группой или обществом в целом правила должного или возможного поведения (чаще всего неписаные), то лицо, нарушившее эти правила, вышедшее за установленные ими рамки, границы, подвергается общественному осуждению. А осуждение в этих случаях выступает как фактор, принуждающий нарушителя к надлежащему, одобряемому социальной нормой поведению. Кроме того, угроза осуждения антиморального проступка играет определенную превентивную роль – удерживает некоторых неустойчивых в моральном отношении лиц от безнравственного поведения.

При этом надо учитывать следующее. Обычно указывается, что требования морали должны быть восприняты личностью как ее собственное убеждение. Но как оценить такую ситуацию: человек, подчиняясь велению норм нравственности, исполняет ег требования, хотя в глубине души их не разделяет. Он совершает внешне нравственный поступок, боясь общественного осуждения. Известно, что такое осуждение нередко воспринимается некоторыми людьми более остро, чем юридическое наказание. Возникает проблема лицемерия. Но следует ли осуждать человека, поведение которого соответствует нормам

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.49

морали, хотя внутреннее его убеждение не соответствует этим требованиям? Да и как обнаружить подобное несоответствие?

Выходит, что нравственная обязанность не всегда исполняется в результате внутреннего побуждения и убеждения. Сила общественного мнения удерживает ,от безнравственного поступка, она – мера принуждения. Там же, где нравственная норма находится в полной гармонии с нравственным убеждением, сливается с ним, нет и принуждения.

Отсюда можно сделать следующий вывод. Нравственная ответственность, равно как и всякая иная связанная с нарушением других, неюридических социальных норм ответственность (если она не отождествляется с сознанием обязанности, долга, а выступает как ретроспективная ответственность), – это, как и юридическая ответственность, та же обязанность, но исполняемая под воздействием принуждения. Разумеется, существенное различие между нормативностью права и нормативностью иных социальных норм состоит в том, что нормативность права обеспечивается государственным (или закрепленным в законе общественным) принуждением со всеми вытекающими отсюда важными последствиями.

4. Что же такое принуждение, каковы его основные признаки, его содержание? Это необходимо выяснить, потому что принуждение тесным образом связано с феноменом власти (а государственное принуждение— с государственной властью), с категорией обязанности и, как это видно из сделанного нами обзора литературы, с санкциями в праве и с юридической ответственностью.

Вопрос о соотношении власти, принуждения и убеждения исследовался как в философской, так и в юридической литературе. Соотношению принуждения и убеждения и роли этих факторов в борьбе с правонарушениями посвящена содержательная монография И. Ребане, что освобождает нас от необходимости изложения всех аспектов этой проблемы. Опираясь на достигнутые результаты исследований в данной области, остановимся лишь на вопросах, которые требуют, с нашей точки зрения, уточнения, имеющие непосредственное отношение к теме настоящей работы.

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.50

Известны высказывания классиков марксизма-ленинизма о власти как социальной функции, присущей любому обществу. Говоря о необходимости авторитета власти в сфере производства, основанного на разделении труда и как следствие этого на его кооперировании, Ф. Энгельс определял авторитет как навязывание чужой воли, что, с дугой стороны, предполагает подчинение[12]. В.И. Ленин говорил о том, что «принудительная власть есть во всяком человеческом общежитии, и в родовом устройстве, и в семье, но государства тут не было»[13].

Указание на принудительную власть не следует, однако, понимать как отождествление власти с принуждением. Власть как общественная функция, в том числе государственная власть, осуществляется посредством организации направляемых ею общественных отношений, осуществления контроля и учета, убеждения и принуждения. Если воля властвующего воспринимается подвластными как справедливое и должное веление, совпадающее с его волей (или в результате воздействия на подвластного, при котором властная воля становится волей подвластного без принуждения), налицо властвование путем убеждения[14]. Принуждение —.лишь один из методов осуществления власти. Принуждение и убеждение взаимодействуют при этом осуществлении.

Таким образом, власть нельзя сводить только к принуждению. Кроме того, как правильно отметил М.И. Байтин, принуждение принуждению рознь. Отношения политической власти включают в себя и «господство-подчинение» (связанное обычно с классовым господством), и «руководство-подчинение»

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.51

(в отношении классовых союзников и всех членов данного общества, в том числе и членов класса, в руках которого находится политическая власть)[15].

Нормы права являются важным средством осу ществления государственной власти. Регулирование этими нормами общественных отношений опирается на убеждение и принуждение. Нормы права устанавливают права и обязанности. Из сказанного о сочетании и взаимопроникновении принуждения и убеждения в сфере государственного властвования следует важный вывод, а именно: обязательность и принудительность – явления не тождественные. Обязанность, в частности юридическая обязанность, в большинстве случаев в социалистическом обществе исполняется добровольно, причем не только под страхом принуждения, которое может быть применено в случае ее нарушения, но и в силу убежденности в справедливости, истинности, социальной целесообразности обязанности и тем самым осознанной необходимости ее исполнения[16].

Но если к исполнению обязанности побуждает угроза принуждения, возникают вопросы: что такое принуждение, каково его содержание, как осуществляется навязывание государственной воли, обеспечивающей подчинение подвластного,— методами физического воздействия, или путем психи-

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.52

ческого давления на волю лица – субъекта обязанности, или и тем и другим способами?

Единодушия в ответе на этот вопрос пока не достигнуто. В юридической литературе имеются сторонники и того и другого направления в определении сущности государственно-правового принуждения.

Одни, говоря о принуждении, имеют в виду навязывание государственной воли подвластным лицам и тем самым осуществление воли властвующего посредством подавления у этих лиц мотивов антиобщественного характера для того, чтобы удержать их от противоправного поведения. Речь идет о психическом принуждении[17].

Мы согласны с И. Ребане, что повышение роли убеждения в жизни советского общества влечет за собой «сужение сферы фактического применения принуждения при сохранении санкции как элемента нормы»[18]. Этот вывод правилен, если исходить из того, что под юридическим принуждением здесь понимается сохранение санкции как элемента нормы – возможность принуждения, т.е. психическое принуждение. Этот вывод опровергает рассуждения тех авторов, которые полагают, что условием расширения сферы убеждения и соответственно сужения сферы принуждения является сокращение сферы правового регулирования.

А.И. Королев и А.Е. Мушкин, критикуя взгляды тех, кто существование принуждения связывает только с государственной властью, считают, что это заблуждение имеет своим источником трактовку принуждения лишь как физического принуждения. Между тем, по мнению этих авторов, «всякая социальная

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.53

норма регулирует общественные отношения методами убеждения и психического принуждения»[19]. Отсюда выводится следующее: «...правовую норму можно охарактеризовать хотя и недостаточно точно, но зато наглядно как социальную норму с психическим принуждением в виде угрозы физического принуждения»[20] (разрядка моя.— С. Б.).

Сказано совершенно ясно: реализация санкции правовой нормы – это физическое принуждение, угроза этой реализации, удерживающая от нарушения нормы, – принуждение психическое.

Но психическое принуждение не исключает добровольности исполнения обязанности, вытекающей либо из императивной юридической нормы, либо из индивидуального предписания, либо из диспозитивной нормы, либо, наконец, из соглашения сторон на основе уполномочивающего их на это закона.

Однако это иная добровольность, чем та, которая основана на убежденности, свидетельствующей о трансформации воли властвующего в волю подвластного. Дело в том, что подвластный, исполняющий предписание, внутренне не согласный с велением, выраженным в предписании, под влиянием психического принуждения или по каким-либо иным соображениям принимает решение (волевой акт) подчиниться этому велению. Но он может и не сделать этого – уклониться от исполнения обязанности в силу им же принятого решения. У него сохраняется возможность выбора того или иного варианта поведения, которое в этом случае расходится с его сознанием, с его внутренним убеждением.

Такая же ситуация возможна и в сфере моральных отношений, с чем связана в этих случаях неизбежность лицемерия – внешне моральное поведение, расходящееся с внутренним моральным, точнее, аморальным

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.54

состоянием, из боязни подвергнуться общественному осуждению (порицанию), в котором выражается моральное принуждение.

И. Ребане, основываясь на том, что решение человека подчиниться требованиям закона и согласовать свое поведение с этими требованиями вопреки подлинному его желанию и убеждению является добровольным актом, ибо «человек в этих случаях сам определяет линию своего поведения», пришел к выводу, что такое исполнение правовой обязанности – из страха перед наказанием или иной мерой принуждения – «не есть осуществление принуждения». Принуждение, утверждает И. Ребане, нельзя смешивать с совершением поступков из побуждений, порожденных угрозой принуждения. Принуждение, следовательно, это такое фактическое состояние, которое «исключает решение человека из цепи детерминации»[21], ибо принуждение исключает для принуждаемого выбор поведения и, следовательно, выбор между исполнением и неисполнением обязанности. Поэтому возможность принуждения не следует смешивать с самим принуждением[22].

Но, декларировав и аргументировав свой взгляд на принуждение и тем самым как будто согласившись с мнением, что существует только физическое принуждение (арест, лишение свободы по приговору суда, отобрание вещи у незаконного ее владельца, выселение из жилого помещения, обращение взыскания на имущество и т.д.), И. Ребане делает оговорку, которая вносит существенную поправку в эту конструкцию. Он признает наличие морального (следовательно, нефизического) принуждения в тех случаях, когда «человек лишен защиты против нравственного осуждения», потому что такое лишение исключает свободу выбора (например, при порицании). В порядке аналогии И. Ребане делает, как мы полагаем, следующий верный вывод: «С этой точки зрения, учитывая причиняемые правонарушителю лишения, высказанное в судебном приговоре либо решении осуждение за посягательство на со-

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.55

ветский правопорядок есть акт принуждения и тогда, когда лицо само внесет наложенный штраф, возместит взысканные убытки и т.д.» (разрядка моя.—С. Б.)[23].

5. Рассмотрим, как решается вопрос о соотношении добровольности и принудительности исполнения обязанности на основе судебного решения в науке гражданско-процессуального права. В решении этоговопроса выкристаллизовались два основных направления. Одно из них, представленное прежде всегов работах М.А. Гурвича, исходит из того, что основное назначение судебного решения состоит в том,чтобы устранить спор между сторонами о наличииили отсутствии субъективного права и соответствующей ему обязанности, снять неопределенность, подтвердить существование или отсутствие правоотношения. Судебное решение ничего не добавляет к содержанию правоотношения, каким оно было до рассмотрения дела судом и вынесения им решения. Решениекак акт судебной власти является принудительнымактом, но только в области процесса, т.е. втом смысле, что оно в силу принципа исключительности лишает обе стороны возможности вторично обращаться к какому-либо юрисдикционному органу потому же делу[24].

Судебное решение, вступившее в законную силу, если оно добровольно не исполняется в течение установленного для этого срока, может быть обращено к принудительному исполнению. Оно обладает свойством исполнимости.

Оно служит основанием для принудительного исполнения, реализуя тем самым заложенную в субъективном праве способность принудительного исполнения помимо и против воли обязанного лица (право на иск в материальном смысле). Такая способность созревает на определенной стадии развития субъективного права вследствие неисполнения другой стороной лежащей на ней обязанности, что ведет к нарушению субъективного права. Последнее пе-

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.56

реходит в стадию притязания, в напряженное (по терминологии, предложенной М.А. Гурвичем) состояние: «...способность быть осуществленным в порядке принуждения является существенным, а потому неотъемлемым свойством гражданского субъективного права»[25].

Другое направление в науке гражданского процесса также исходит из того, что судебное решение прежде всего устраняет спор, подтверждает наличие или отсутствие правоотношения. Но этим содержание судебного решения не исчерпывается. «Характерным является и другой элемент судебного решения, свойственный ему как акту органа власти,— принуждение». По искам о -присуждении, например, решение суда не только подтверждает наличие материально-правового отношения, но и предписывает «должнику совершить возложенные на него обязанности...»[26].

Однако и с точки зрения этого понимания природы судебного решения такое предписание (в соответствии со ст. ст. 356—358 ГПК РСФСР) дается «под страхом применения принудительных мер, если решение не будет выполнено добровольно»[27].

Н.Б. Зейдер, являющийся сторонником этого направления в определении сущности судебного решения, указывает на то, что аппаратом государственного принуждения к исполнению нарушенной обязанности является суд, создающий возможность принудительной реализации права. Поэтому «действие акта судебной деятельности – судебного решения – направлено непосредственно на выполнение мер принуждения» на основании выдаваемого судом исполнительного документа непосредственно в силу судебного решения[28].

Отсюда делается вывод, что «принудительное осуществление права не может быть следствием лишь

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.57

подтверждения, признания судом наличия этого права». Судебное решение содержит в себе «веление, приказ органа государственной власти совершить известные действия, без чего нарушенное право нельзя считать защищенным». В итоге – вывод о том, что в судебном решении сочетаются два признака (элемента): а) подтверждение наличия спорного правоотношения, б) как следствие этого приказ органа государства – суда. Оба элемента неотделимы один от другого. Поэтому концепция, учитывающая в судебном решении лишь первый элемент, – ошибочна[29].

Полагаем, что правильной является вторая (двухэлементная) концепция судебного решения. Известно, что В.И. Ленин определял суд как орган власти[30] и указывал, что советские суды, будучи органами пролетарского государства, осуществляющего принуждение, проводят в жизнь такое принуждение[31]. Именно суд, как таковой, а не только подчиненное ему должностное лицо – судебный исполнитель по делам судебной юрисдикции является аппаратом государственного принуждения.

Следует согласиться с приведенным выше суждением И. Ребане о том, что судебный приговор или судебное решение уже само по себе акт принуждения, ибо выбора иного поведения, кроме того, которое предписано в этих актах судебной власти, у осужденного или должника нет. Когда речь идет об уголовном приговоре, налагающем на правонарушителя наказание в виде лишения свободы, вообще проблемы нет. Это наказание отбывается под непрекращающимся государственным принуждением с момента вынесения приговора.

Иное дело в гражданском процессе. Во-первых, должнику судебным исполнителем предоставляется срок до пяти дней для добровольного исполнения судебного решения (ст. 356 ГПК РСФСР). Во-вторых, взыскатель может не реализовать свое право на принудительное исполнение, он вправе распорядиться этим правом по своему усмотрению. Это и дает основание утверждать, что принуждение начинается лишь

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.58

тогда, когда судебным исполнителем обращается взыскание на имущество должника, на его заработную плату, изымается вещь, указанная в решении суда, и т.д.

Следовательно, принуждение понимается сторонниками этой точки зрения только как физическое принуждение. Но физическим или, точнее, фактическим принуждением не исчерпывается, а лишь завершается государственное принуждение. Оно включает в себя и такое социально-психическое принуждение, при котором у правонарушителя нет выбора для избрания иного варианта поведения, чем то, которое предписывается судом как органом государственной власти.

Должник прекрасно знает и понимает, что предоставление ему пятидневного срока для так называемого добровольного исполнения решения не устраняет безусловной необходимости и неизбежности такого исполнения, если оно не будет произведено им самим. Он окажется через пять дней лишь в худшем положении, ибо фактические принудительные меры, которые будут осуществлены судебным исполнителем, повлекут за собой (во всяком случае при обращении взыскания на имущество) большие расходы и расстройство бытового уклада, чем в том случае, если он «добровольно» удовлетворит взыскателя.

Иначе говоря, предложение должнику исполнить судебное решение добровольно в срок до пяти дней – это лишь льгота должнику, позволяющая ему выполнить свою обязанность наиболее экономным и безболезненным образом.

Совсем другое дело – само состояние психического принуждения, которое испытывает обязанное лицо до вынесения судебного решения. Психическое давление на это лицо в виде угрозы государственного принуждения в случае нарушения обязанности, разумеется, тоже является видом принуждения, стимулирующего к ее исполнению. Правы те авторы, которые говорят о том, что такая угроза является психическим принуждением (и не прав И. Ребане, не признающий ее принуждением), ибо возможность выбора вариантов поведения после возникновения юридической обязанности ограничивается под влиянием угрозы. Обязанный уже знает, какие последствия могут возникнуть вслед за нарушением, и

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.59

оценка этих последствий сужает сферу «вариантности» его поведения.

Но, как известно, стороны, имеющие противоположные интересы, могут заблуждаться относительно своих прав и обязанностей, понимать их различно и т.д. Если даже спора по этому поводу нет, хотя обязанность нарушена, но не исполняется до того времени, пока не последует властное подтверждение об этом суда, спор все равно считается не устраненным. Суд, снимая спор, одновременно своим решением приказывает должнику исполнить обязанность.

Нельзя согласиться с М.А. Гурвичем, что это лишь процессуальный приказ, исключающий вторичное рассмотрение дела. Этот приказ – навязывание властной, государственной воли лицу, чья обязанность стала бесспорной по указанным уже выше соображениям. Этот приказ является актом непосредственного государственного принуждения[32], но он, как правильно подчеркивают все процессуалисты, ничего не прибавляет и не убавляет от содержания субъективного права и субъективной обязанности сторон в правоотношении. Исключением, по мнению М.А. Гурвича, являются конститутивные судебные решения, выносимые на основе правомочий, предоставленных законом суду, т.е. решения, играющие роль юридических фактов, преобразовывающих существовавшее до судебного процесса правоотношение. Ha-

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.60

личие таких преобразовательных решений оспаривается многими процессуалистами[33].

6. Принуждение к соблюдению требований норм права в случае нарушения содержащихся в них велений сохранится до тех пор, пока будет существовать право. Разумеется, по мере того как обязанности, предписываемые правом, все в большем числе случаев будут фактически исполняться добровольно на основе убеждения в их справедливости и истинности, соответствия их общественным и личным интересам, роста коммунистической сознательности, тем меньше придется прибегать к принуждению. Это, однако, не означает, что отпадает или уменьшается возможность государственного принуждения, содержащаяся в санкциях правовых норм.

Верно, что нормативность права не обусловлена уровнем и силой государственно-принудительных мер[34]. Но неотвратимость такого принуждения в целях общей и специальной превенции, восстановления нарушенных имущественных и личных интересов, воспитания коммунистической сознательности – необходима. Следовательно, нужна и неотвратимость юридической ответственности. Едва ли можно согласиться с тем, что государственная принудительность права как возможность, переходящая при нарушении в действительность, существует наряду с нормативностью[35]. Определяющее свойство права – его нормативность, а принудительность – следствие нормативности. Принудительность как организованное и соответствующее общественной необходимости явление возникает там, где необходимы упорядоченность общественных отношений, применение одинакового масштаба. Основное в любой социальной норме, в том числе и в норме права,— это диспозиция, являющаяся ядром нормы. Принудительность – реакция на ее нарушение, имеющая своей целью восстановить состояние упорядоченности, поддерживаемое соблюдением правила, содержащегося в диспозиции.

Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.61

Предыдущий | Оглавление | Следующий