Оглавление | Следующий

Введение

СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ: ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСЛАМИЗАЦИИ

В 90-е годы XX столетия об исламе на Северном Кавказе в России писали много. И продиктовано это не академическим интересом, но прежде всего сложившейся там острой ситуацией, кульминацией которой является растянувшаяся на всю вторую половину десятилетия и «перевалившая» в следующий век война между Москвой и Чечней (в 1994 г. названная властями «восстановлением конституционного порядка», а затем, в 1999 г., переименованная в «контртеррористическую операцию»). Но даже если вывести за скобки чеченский конфликт, положение в регионе нельзя назвать стабильным. Достаточно упомянуть разразившийся в 1992 г. осетино-ингушский конфликт, конфликт 1999 г. в Карачаево-Черкесии, непростую ситуацию в Кабардино-Балкарии, перманентно обостряющееся противостояние различных сил внутри Дагестана. Крайне тяжела социально-экономическая обстановка в регионе[1], велика безработица. По официальным данным она составляет в Кабардино-Балкарии 3,6% взрослого населения, в Карачаево-Черкесии – 3,8%, в Дагестане –– 8,1%, в Ингушетии – 32,4% (при 3,4% в среднем по России)[2]. Однако неофициальные источники дают иные цифры: только в Дагестане скрытая безработица охватывает 60% взрослого населения. На руках жителей региона находятся сотни тысяч единиц огнестрельного оружия. Причем в Дагестане (не говоря уже о Чечне) огнестрельное оружие есть в каждом селении, а холодное практически в каждой семье.

Взрывоопасно положение на южных границах региона, в сопредельных с ним государствах Закавказья. Достаточно упомянуть Карабахский конфликт между Арменией и Азербайджаном, грузино-абхазское противостояние, грузино-осетинский конфликт и войну 1989–1992 гг., лезгинскую проблему на дагестано-

Введение. Северный Кавказ: продолжение исламизации

азербайджанской границе. В1999–2000 гг. к ним можно добавить постоянную напряженность на чеченском участке российско-грузинской границы.

На Северном Кавказе нет ни одной социальной или политической проблемы, в которой прямо или косвенно не присутствовал бы конфессиональный, исламский компонент. И это понятно, поскольку большинство коренных этносов Северного Кавказа составляют мусульмане.

На 1 января 1999 г. мусульманское население региона насчитывало около 4 млн. человек[3], что составляет примерно пятую часть мусульман России. Крупнейшими мусульманскими этносами здесь являются:

аварцы – свыше 570 тыс.;

чеченцы – приблизительно 500 тыс.[4];

кабардинцы – свыше 380 тыс.;

даргинцы – 305 тыс.;

кумыки – около 260 тыс.;

лезгины – свыше 250 тыс.;

ингуши – 211 тыс.;

карачаевцы –145 тыс.[5];

адыгейцы – 113 тыс.;

табасараны – 112 тыс.;

осетины – свыше 100 тыс.[6];

лакцы – свыше 80 тыс.;

балкарцы – свыше 70 тыс.;

черкесы – около 49 тыс.

Отдельно следует сказать о чеченских мусульманах, точное число которых определить в условиях постоянного конфликта практически невозможно. Судя по оценочным данным, в самой Чечне и соседних республиках проживают 350–400 тыс. чеченцев.

Конфессиональная принадлежность откладывает отпечаток на отношение людей к происходящим вокруг них событиям, тем более когда они становятся их непосредственными участниками. Разумеется, неверно говорить о существовании некоего «исламского» способа решения тех или иных проблем, однако нельзя не учитывать того обстоятельства, что подходы к ним разрабатываются в том числе и мусульманами, и именно они являются главными действующими лицами на политической сцене Северного Кавказа.

Исламские ориентиры Северного Кавказа

Привлечение ислама к решению социальных, политических, иных «мирских» вопросов нельзя считать искусственным. В исламе в отличие от христианства нет жесткого деления на духовное и светское, он в большей степени социален и более политичен. Политизированность ислама обнаруживается на протяжении всей истории мусульманского мира, и Северный Кавказ не является в этом смысле исключением.

В последние годы в связи с религиозным возрождением часто дебатируется вопрос о том, кого, собственного, можно считать верующим. Не оспаривая его важность, хотелось бы отметить, что более актуальным для общественной и политической жизни в наше время и в нашей стране является то, насколько важна для человека как индивида и как члена социума его принадлежность к какой-либо конфессиональной культуре, что оказывает на его политическое поведение и социализацию большее воздействие, чем вера, пусть и самая искренняя, во Всевышнего.

Это вдвойне важно, когда речь заходит о меньшинствах, для которых конфессиональная принадлежность отождествляется с принадлежностью этнической. С этой точки зрения можно говорить о том, что мусульманами считают себя практически все неславянские народы Северного Кавказа за исключением осетин, приблизительно 70% которых христиане.

Существует устойчивое мнение о «конфессиональной неполноценности» северокавказских мусульман, о том, что собственно этнические, горские традиции были и поныне остались для них более значимыми, чем ислам. С этим можно согласиться, однако правильнее говорить о растянувшемся в историческом времени и прерванном в 1917 г. большевистской революцией процессе исламизации, который длится до сих пор. У северокавказских народов в весьма специфических условиях продолжается (или завершается) утверждение монотеистической религии. Феномен этот является асинхронным – исламизация, как и христианизация разных народов, растянулась на многие столетия.

Высказываемые в адрес кавказского ислама обвинения в синкретичности в равной степени могут быть предъявлены исламу жителей Северной Африки, индонезийцам, афганцам, туркменам, да, пожалуй, большинству исламизированных народов. Если исходить из критериев религиозного пуританизма, то к «истинно мусульманским» могут быть отнесены, да и то с большими ого-

8 Введение, Северный Кавказ: продолжение исламизации

ворками, лишь арабы Ближнего Востока. Разумеется, нельзя не признать справедливость слов тех, кто упрекает большинство кавказцев в незнании элементарных догматических основ ислама, в неумении правильно читать Коран и т.п. Однако при оценке менталитета, мировоззрения кавказцев следует исходить из их самоидентификации, в соответствии с которой они ощущают себя одновременно и горцами, и мусульманами.

В разных частях Северного Кавказа влияние ислама различно. Оно больше на востоке {Дагестан, Чечня, Ингушетия) и меньше на западе (Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Северная Осетия). На востоке сильны позиции суфийских тари-катов – Накшбандийя, Кадирийя, а также Шазилийя (первые ее вирды появились в начале XX в.). На западе они отсутствуют. В восточных регионах, несмотря на преследования в советской период, уцелела, прежде всего в Дагестане, традиция арабоязыч-ной исламской культуры, местным мусульманам удалось спасти немало средневековых рукописей, которые были укрыты в мавзолеях святых, в подземельях, колодцах. Именно на востоке Северного Кавказа в период перестройки и особенно после распада СССР развернули свою деятельность зарубежные миссионеры, способствовавшие радикализации ислама.

С одной стороны, деление Северного Кавказа на более и менее исламизированные субрегионы справедливо и является социокультурной и социально-политической данностью, которую нельзя отрицать. С другой – если рассматривать воздействие ислама на северокавказское общество в динамике, то нельзя игнорировать растущую религиозную активность (в том числе на западе, в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Адыгее), а также рост контактов между ревнителями исламского возрождения западной и восточной частей Кавказа. Разумеется, разрыв между уровнем исламизированности и социальной ангажированности религии между обоими субрегионами будет сохраняться еще неопределенно долгое время, но нельзя исключать, что радикализм сумет совершить прорыв в некоторых восточных районах. Прав молодой исследователь А. Ярлыкапов, который считает, что лучше других на северо-западном Кавказе на пропаганду ваххабизма откликаются балкарцы и карачаи[7].

«Доисламизация» северокавказских этносов, происходящая на фоне глубокого охватившего весь Северный Кавказ системного

Исламские ориентиры Северного Кавказа 9

кризиса, еще долго будет оставаться головной болью центральной российской власти вне зависимости от того, какие силы в ней будут доминировать. Московским политикам придется избавиться от иллюзии относительно возможности преодоления этого кризиса, исходя из возможности мягкой и безболезненной модернизации северокавказского сообщества, которая, дескать, не только разрешит материальные проблемы, но и станет заслоном на пути распространения радикальных религиозных представлений.

В условиях развала и потенциальной недееспособности подавляющей части современного сектора экономики происходит возрождение ее традиционного сектора, реанимация дедовских методов ведения сельского хозяйства, развитие мелкой торговли, а также таких форм «предпринимательской» деятельности (включая наркобизнес, грабеж, взятие заложников), которые, будучи откровенно преступными, тем не менее могут быть санкционированы местными, в том числе религиозными традициями. Архаизация общества возрождает те пласты сознания, поведения, политической культуры, которые сформировались до начала модернизационных процессов. Это подтверждается, например, упорным стремлением дагестанцев сохранить традиционную, а не евродемократическую систему республиканского правления, при которой власть строится на традиционном консенсусе между представленными в Государственном совете ведущими этносами республики. В этом же ключе следует рассматривать сохраняющуюся и даже кое-где растущую тягу к использованию на местах традиционных правовых институтов. «Традиционная политическая культура... народов Дагестана, – считает дагестанский этнолог М. Агларов, – это великое историческое достояние, восстановление пригодных для современности отдельных форм самоуправления, пожалуй, важное условие возрождения нациии»[8]. Наконец, не о стремлении ли реконструировать традицию, сделать ее базисом социально-политического бытия свидетельствует само исламское возрождение?

И реальной задачей Центра может стать не столько приостановка процесса архаизации общества, сколько возможность обратить его во благо, т.е. использовать отдельные его стороны для достижения стабилизации в обществе, предотвращения проявлений экстремизма. Свидетельством этого можно считать апел-

10 Введение. Северный Кавказ: продолжение исламизации

ляцию Центра за поддержкой к приверженцам традиционных для местной культуры ислама тарикатов (суфийских братств) Накшбандийя и Кадирийя против не характерного для Северного Кавказа движения салафитов.

Несмотря на обилие программ, касающихся разрешения общей кризисной ситуации на Кавказе, приходится констатировать, что у Центра нет четкой реалистичной стратегии в регионе. Его рецепты сводятся к набору указаний и призывов типа «предотвратить», «улучшить», «повысить» и т.д. Нет понимания того, насколько Северный Кавказ единый социально-политический регион, насколько в отдельных его фрагментах велика местная специфика.

Альтернативой утверждениям Кремля и местных северокавказских властей, что Северный Кавказ включая Чечню является составной частью России, служит мнение, что он скорее призван играть роль буфера между Россией, Закавказьем и мусульманским югом. В частности, такова позиция части русских националистов, которые видят в северокавказских этносах своего рода колонизованные народы, статус которых не может быть полностью приравнен в статусу коренных жителей Российской Федерации. Парадоксальным образом такая позиция созвучна убеждению местных сепаратистов, настаивающих на полном отделении Северного Кавказа от России и подчеркивающих несовместимость их культур, религий и образа жизни.

Во второй половине 90-х годов в центральных средствах массовой информации излюбленными сюжетами стали «виртуальные» истории о распаде России, который начнется именно с Северного Кавказа. Замечено, что авторы этих апокалиптических прогнозов нередко немедленно предлагают собственный, единственный и неповторимый рецепт сохранения целостности страны. Логика понятна: политик или публицист в этом случае, как минимум, поднимается в собственном мнении, как максимум – претендует на рост своего авторитета в глазах мнения общественного.

В нашей книге такого рода рецептов не будет. Более того, автор уверен, что громадное большинство разговоров на эту тему – заурядная спекуляция.

Сосредоточимся на конкретном вопросе, связанном со значением для политики российской администрации на Северном

11 Исламские ориентиры Северного Кавказа

Кавказе ислама. И постараемся отрешиться от двух полярных и идеологизированных стереотипов. Первый состоит в утверждении безусловной негативности влияния исламского фактора на стабильность в регионе и, следовательно, опасности апелляции к исламу со стороны кого бы то ни было (пусть и с самыми благими намерениями). Это мнение распространено в российском политическом истеблишменте и доминирует среди военных. Второй стереотип состоит в определении ислама исключительно как культурно-конфессионального, духовного, не связанного с политикой феномена при одновременном признании за ним неисчерпаемого миротворческого потенциала. Такой точки зрения придерживаются многие мусульманские духовные лица и говорящие или пытающиеся говорить от лица мусульман политики и общественные деятели. Оба эти взгляда небеспристрастны.

Попытка представить иную, третью (условно назовем ее «академической») позицию наталкивается на скрытое или публичное непонимание как апологетов ислама, так и его противников. Роль ислама в российской общественно-политической жизни, в том числе (а быть может, в первую очередь) на Северном Кавказе, противоречива. Ислам остается одним из важных факторов культурного разграничения Северного Кавказа и остальной России, маркером той самой северокавказской идентичности, которая дает извечный повод для обсуждения вопроса, является ли этот регион частью России, нужен ли он ей и нужна ли она ему. Принадлежность северокавказских народов к исламу используется для подтверждения обособленности Северного Кавказа от России, его принадлежности к иному цивилизационному ареалу. В условиях нарастания общей конфликтогенности, напряженности в отношениях между Москвой и Северным Кавказом радикализация исламской идеологии, политизация ислама, целенаправленная апелляция к нему местных радикалов, безусловно, делает его дестабилизирующим фактором. На исламе паразитирует этнический сепаратизм. И последнее: северокавказский ислам может стать пусть и ограниченным, но тем не менее рычагом давления на Россию со стороны зарубежных сообществ – как мусульманского, так и западного.

С другой стороны, присутствие в составе России мусульман является исторически свершившимся фактом, который останет-

12 Введение. Северный Кавказ: продолжение исламизации

ся неизменным, во всяком случае в обозримом будущем. Внутригосударственное межцивилизационное соседство, обязательным, но вместе с тем и вынужденным императивом которого является христиано-мусульманский диалог, проходило в России далеко не всегда безупречно. Но диалог необходим, и отказ от него, несомненно, принесет вред обеим сторонам, а значит, отрицательно скажется на общей безопасности в регионе и в России в целом.

Очевидно, что Россия, ее общество, политический и военно-политический истеблишмент после 70 с лишним лет государственного атеизма начинают постигать, что помимо официально признанной российской полиэтничности (по советской терминологии «многонациональности») существует еще и поликонфес-сиональность, которая также несет в себе проблемы, от решения которых зависит благополучие страны, в первую очередь регионов, где имеет место устойчивый контакт носителей исламской и христианской религий. Придется признать и «двойную принадлежность» мусульманского Северного Кавказа – к России и к мусульманскому миру, что также может привести к определенной коррекции внутренней и внешней политики Российской Федерации: ей придется учитывать возможность развития разноуровневых связей (порой вызывающих озабоченность у Москвы) между северокавказским мусульманским сообществом и их зарубежными единоверцами.

Северный Кавказ, вопросы, связанные с тамошним исламом, привлекают внимание отечественных аналитиков – ученых и журналистов. Материалы из книг и статей многих из них автор использовал в этой монографии. Не ставя перед собой специальную задачу охарактеризовать библиографию вопроса, хотелось бы тем не менее упомянуть некоторые имена и заслуживающие внимания работы специалистов.

Бытует мнение, будто сегодня в нашей стране нет знатоков Кавказа и «мы рассуждаем о нем на уровне более низком, чем уровень знаний гимназиста ХГХ века»[9]. Это далеко не так. Поскольку в России не только работают «чистые» кавказоведы – этнологи, историки, религиоведы, в эту отрасль науки пришли новые люди, имеющий богатый опыт востоковедческих и культурологических исследований (к тому же многие из них знали или впоследствии сумели освоить местные языки). В январе 2001 г. в ходе беседы в Институте востоковедения РАН Р. Абдулатипов (зани-

13 Исламские ориентиры Северного Кавказа

мавший в 90-е годы ряд государственных постов, в том числе в 1998–1999 гг. – министра национальной политики Российской Федерации) говорил, что в Ростовской области ныне работают 350 кавказоведов, в Дагестане–400, в Кабардино-Балкарии –250...

Упомянем имена С. Арутюнова, Д. Гакаева, А. Дзадзиева, Э. Кисриева, Б. Лайпанова, Л. Хоперской, Я. Чеснова, А. Шихсаидова, исследования которых одновременно обращены в историю и касаются актуальных вопросов современности. В 90-е годы по кавказской проблематике было опубликовано несколько небольших монографий, посвященных роли религии в жизни различных кавказских этносов. Среди них работы В. Акаева «Шейх Кунта-Хаджи. Жизнь и учение», «Суфизм и ваххабизм на Северном Кавказе» (в серии «Исследования по прикладной и неотложной этнологии»), Ш. Ахмадова «Имам Мансур», И. Бабич «Эволюция правовой культуры адыгов», Н. Емельяновой «Мусульмане Кабарды», Д. Макарова «Официальный и неофициальный ислам в Дагестане», Д. Хайретдинова «Ислам в Осетии». В1999 г. в Махачкале вышла книга заместителя министра по национальной политике, информации и внешним связям Дагестана З. Арухова «Экстремизм в современном исламе», в которой большое место отведено роли ислама в политике на Северном Кавказе.

Интересные публикации – главы в монографиях, статьи – принадлежат С. Аккиевой, В. Бобровникову, А. Кудрявцеву, Д. Макарову, К. Полякову, С. Червонной, А. Ярлыкапову, работающей в Школе изучения стран Азии и Африки при Лондонском университете А. Зелькиной. Предметом их исследований является именно ислам. Проблеме ислама на Северном Кавказе посвящены разделы в книгах автора настоящего исследования «Мусульманский мир СНГ» и «Исламское возрождение в современной России».

Наконец, нельзя не сказать об исследованиях, касающихся общекавказской проблематики в связи с вопросами межэтнических отношений, безопасности, федерального строительства в регионе. Здесь упомянем Р. Абдулатипова, А. Искандаряна, Э. Паина (в 1993–1997 гг. бывшего советником президента России), В. Тишкова (в 1992 г. федерального министра по делам национальностей), под редакцией которого в 1999 г. вышел труд «Пути мира на Северном Кавказе», в котором, на наш взгляд, содержится удачный анализ ситуации в регионе и предложены пути преодоления имеющихся там трудностей.

14 Введение. Северный Кавказ: продолжение исламизации

Проблемам безопасности на Северном Кавказе уделяют внимание такие политологи, как И. Звягельская, С. Кургинян, В. На-умкин, Д. Тренин.

Тема ислама возникает и в посвященных кавказской тематике исследованиях зарубежных ученых. Назовем работы американского политолога А. Левина «Chechnya: the Tombstone of Russian Power», К. Голл и Т. де Ваала «Chehcnya: Calamity in the Caucasus», M. Беннингсен Броксап «The Last Ghazawat» (в книге «The Russian Advance Towards the Muslim World»). Кроме них следует упомянуть израильского ученого М. Гаммера, американского исследователя армянского происхождения Г. Дерлугьяна, сотрудницу лондонского Королевского института международных отношений А. Матвееву и др.

Вклад в популяризацию среди людей знаний о Кавказе (а в отдельных случаях в кавказоведение) внесен и российскими журналистами, среди которых наиболее заметны А. Касаев, Г. Ковальская, И. Максаков, автор интересного исследования «Ислам и война» И. Ротарь, Е. Супонина, А. Ходоровский, М. Шевченко [10], С. Шерматова и некоторые другие.

Предлагаемая читателю книга не претендует на окончательные выводы, тем более на знание абсолютной истины. Автор имеет право на известную субъективность суждений, хотя бы по той простой причине, что за происходящими событиями стоят судьбы конкретных людей, среди которых есть те, с кем он знаком лично. Некоторые из них, такие, как один основателей Исламской партии возрождения Ахмед-кади Ахтаев и бывший председатель парламента Чеченской Республики Ю. Сосламбеков, увы, ушли из жизни.

Ситуация на Северном Кавказе, как и общее положение на просторах бывшего Советского Союза, еще не стала и не скоро станет историей, какую можно писать с той отстраненностью, которая допустима, скажем, в исследовании о войне 1812 г. Тем более что в условиях кризисов и конфликтов обостряется желание (вполне объяснимое) увидеть в нынешних событиях историческую преемственность. Утверждение о том, что нынешние трудности имеют глубокие исторические корни, давно стало трюизмом, а в отдельных случаях отправной точкой некоторых теоретических построений. Возможно, этот тезис следует выразить еще более жестко: то, что происходит сегодня, в немалой степе-

15 Исламские ориентиры Северного Кавказа

ни есть продолжение процессов, начавшихся не один век тому назад и в силу тех или иных причин оставшихся незавершенными. В этом ряду можно обозначить незавершенность российской экспансии (в широком и скорее позитивном смысле слова, т.е. экспансии экономической, культурной) на Северном Кавказе; неполноценность в немалой степени деформированной, «лоскутной» модернизации местных обществ. Присовокупим к этому и незаконченность на Северном Кавказе процесса его исламизации.

Оглавление | Следующий