Предыдущий | Оглавление | Следующий

Каким образом мир нарушается попранием существенных условий любого мирного договора?

XXVIII. Противоречит тому, что присуще всякому миру, совершение враждебного действия вооруженной силой, особенно когда отсутствует какая бы то ни было новая причина войны. Если же возможно привести здесь какое-либо приемлемое оправдание, то предпочтительнее предположить наличие право нарушения без вероломства, нежели с вероломством. Едва ли есть надобность напоминать следующие слова Фукидида «Нарушают мир не те, кто отражает силу силой, а те, кто первый совершает нападение» [1].

Установив это положение, необходимо рассмотреть, причиненное кем и против кого вооруженное нападение расторгает мир

Что предпринять, если союзники причинят насилие?

XXIX. Мне известно, что существуют авторы, которые полагают, что если что-либо подобное совершают союзники, то мир тем самым нарушен Я не отрицаю возможности заключения соглашения с подобными пунктами, не с тем, чтобы за чужое деяние был ответственен другой, но с тем, чтобы мир считался заключенным не окончательно, а лишь под условием отчасти произвольным отчасти случайным.

Однако не следует предполагать, что мир был заключен именно таким образом, если только это не представляется очевидным. Соответствующее предположение противно правилам и не согласуется с общими пожеланиями заключающих мир сторон. Следовательно, те, кто совершит враждебные действия без помощи других, ответственны за расторжение мира, и против них, а не против других будет обращено право вести войну. Это противоположно тому, что фивяне некогда возражали против союзников лакедемонян (Павсаний, кн. IX).

Что если то же совершат подданные, а также при каких условиях следует считать их образ действий одобренным государством?

XXX. Если нападение вооруженной силой совершаю: подданные без повеления государства, то необходимо будет исследовать, возможно ли деяние частных лиц признать одобренным государством.

Для этого требуются, как видно из сказанного выше троякие условия: осведомленность о деянии, власть наказывать и оставление деяния без последствий (кн. III, гл XXI, § II и сл ). Осведомленность удостоверяется фактами явными или обнаруженными. Власть наказывать предполагается, поскольку не установлено, что было восстание. Истечение промежутка времени, требуемого обычно в каждом государстве для наказания преступлений, свидетельствует о непринятии мер государством. Такая небрежность имеет силу распоряжения власти. И не должно понимать иначе сказанное у Иосифа Флавия Агриппой о парфянском царе, а именно — что последний считал бы мир нарушенным, если бы его подданные выступали в поход против римлян.

Что если подданные служат другим державам?

XXXI. Нередко возникает вопрос, имеет ли место указанное правило если чьи-нибудь подданные не сами по себе нач-

Глава XX  781

 

нут военные действия, но станут на службу к другим, ведущим войну. Несомненно, цериты у Тита Ливия снимают с себя ответственность, ссылаясь на то, что их сограждане не имели соизволения государства на участие в военных действиях (кн. VII). Таково же было самооправдание родосцев (Геллий, кн. VII, гл. 3).

И правильнее заключить об отсутствии дозволения подобного образа действий, если только обладание разрешением на него не будет доказано достаточно убедительными доводами. Это иногда случается по древнему примеру этолиян, у которых считалось законным из всякой добычи получать себе часть [2]. Сила приведенного обычая, по словам Полиция, была, такова [3] «Хотя не сами они ведут войну, а другие — их друзья или союзники, — тем не менее этолиянам угодно без государственного разрешения объединяться с обеими воюющими сторонами [4] и грабить обе стороны» (кн. XVII) О них же Ливии пишет следующее: «Они дозволяют своему юношеству сражаться против своих союзников; такой обычай лишен только санкции государственной власти. И враждующие войска обеих воюющих сторон нередко имели в своем составе этолийские вспомогательные отряды. Некогда этруски, отказав жителям города Вейи в военной помощи, не чинили препятствий своим юношам добровольно идти на эту войну» (Ливии, кн V).

Что если подданным причинен ущерб? Проводится различие

XXXII. 1. В свою очередь, следует считать нарушением мира, если вооруженное нападение производится не только против всего организма государства, но также против его подданных, конечно, при отсутствии к тому особого основания. Ведь мир заключается ради безопасности всех граждан, поскольку он есть государственный акт в интересах целого и его частей. Мало того, если возникнет новая причина войны во время мира, полагается защищать себя и своих граждан. Ибо естественно, как говорит Кассий, отражать военную силу силой (L vim vi. D de vi et vi arm.) Оттого нельзя легковерно предполагать отказа от враждебных действий между равными. Прибегать же к отмщению или добывать силой отнятое имущество дозволено не иначе, как после отклонения предложения прибегнуть к третейскому суду. Последнее ведь влечет за со-бой отсрочку, тогда как первое не влечет.

2. Если же преступный образ действий чьих-либо подданных станет столь повседневным и противным природе [5], что можно ожидать постоянного повторения таких поступков, то следует предполагать, что это делается с одобрения их правителей, при этом, когда обратиться против подданных в суд нет возможности, как в случае морских разбойников, у них дозволено добывать обратно отнятое имущество и воздавать отмщение, как сдавшимся на милость победителя. Но нападать на том основании вооруженной силой на других, невинных, есть нарушение мира.

Что если ущерб причинен союзникам? Опять-таки проводится различие

ХХХШ. 1. Нападение вооруженной силой на союзников тоже нарушает мир [6], но лишь нападение на таких союзников, относительно которых имеются указания в условиях мирного договора как мы показали при рассмотрении спорного вопроса о Сагунте (кн II, гл. XVI, § XIII). Подчеркивают это и коринфяне в речи, приведенной у Ксенофонта в шестой книге «Греческой истории», в словах: «Все мы вам всем поклялись».

782             Книга третья

Если сами союзники не заключили мира, но вместо них это сделали другие, то тем не менее должно прийти к тому же решению с момента, когда установлено, что союзники утвердили мир; ибо пока не известно, пожелают ли они утвердить его, они остаются на положении врагов.

2. Что же касается прочих союзников, например, связанных кровным родством и свойством, которые не состоят ни в числе подданных, ни среди упомянутых в мирном договоре, то они находятся в иных условиях: нападение на них не может рассматриваться как расторжение мира (Цеполла, «Заключения», DCXC; Децио, «Заключения», DXXXI). Тем не менее отсюда не следует, как мы также оказали выше, что война по этому основанию не может возникнуть, но такая война возникает по новой причине.

Каким образом нарушается мир деянием, противоречащим тому, что предусмотрено в мирном договоре?

XXXIV. Мир расторгается, как мы отметили, и деянием, противоречащим тому, что предусмотрено в мирном договоре. Под таким деянием разумеется также и несовершение надлежащего действия в надлежащее время.

Следует ли проводить различие между статьями мирного договора?

XXXV. Я здесь не стану приводить разделения статей мирного договора на имеющие большее и меньшее значение. Все статьи, включенные в мирный договор, должны, повиди-мому, иметь достаточно большое значение, чтобы подлежать соблюдению. Человеколюбие, преимущественно христианское, снисходительно отнесется к более легким провинностям, в особенности если они сопровождаются раскаянием, так что применимо следующее изречение:

Кто кается в содеянном, почти невинен тот.

(Сенека, «Агамемнон»).

Но чтобы возможно лучше обеспечить соблюдение мира, рекомендуется к статьям меньшего значения добавить примечания о том, что противоречащие им деяния не нарушают мира [7] (см. выше, кн. II, гл. XV, § XV), или о том, что прежде чем прибегнуть к оружию, должно обратиться к третейскому судье. Последнее, по словам Фукидида, было предусмотрено в Пелопоннесском мирном договоре (кн. VII).

Что если предусмотрено также наказание?

XXXVI. По моему мнению, существует такое соглашение, если предусмотрено какое-нибудь специальное наказание [8], я так считаю не потому, что я не знаю, возможно ли договориться, чтобы тот, кому нанесена обида, имел право выбора между наказанием и расторжением соглашения, но потому, что природа сделки требует того, что я сказал. Так оно на самом деле и есть и уже установлено нами выше (кн. III, гл. XIX, § XIV), да и подтверждено авторитетом истории, что мира не нарушает тот, кто после заключения соглашений не соблюдает последних, если они нарушены другой стороной; ибо он связан ими только под условием взаимного соблюдения их.

Что если необходимость создает препятствие?

XXXVII. Когда в каком-нибудь деле непреодолимая сила препятствует исполнению одной из сторон данного обещания, например, в случае гибели или похищения вещи, или невозможности возврата ее вследствие какого-либо случайного обстоя-

Глава XX  783

тельства, тогда мир ее будет считаться расторгнутым; ибо, как мы заявили, он обыкновенно не зависит от случайного условия. Но другая сторона может или выждать, если имеется какая-либо серьезная надежда на исполнение обязательства, или согласиться на возмещение стоимости вещи, или освободиться от соблюдения других взаимных или равноценных условий.

Мир остается в силе, если это угодно потерпевшему

XXXVIII. Разумеется, даже после нарушения соглашения нешеовной стороне принадлежит право соблюдать мир, как поступил Сципион после совершения карфагенянами многих вероломных деяний (см. выше, кн. III, гл. XIX).

Никто не освобождается от исполнения обязательства путем нарушения последнего. И даже если оговорено, что в силу соответствующего деяния мир считается нарушенным, такая оговорка должна толковаться в интересах невиновной стороны, которая может пожелать ею воспользоваться.

Каким образом мир нарушается деянием, направленным против того, что составляет отличительную особенность мирного договора?

XXXIX. Наконец, мы сказали, что мир расторгается действием, противоречащим особой природе мира.

Что подпадает под наименование союза дружбы?

XL. 1. Если что-нибудь совершено против дружбы, то расторгается мир, заключенный под условиями дружбы; ибо то, что между другими лицами требует обязанность одной только дружбы, здесь должно быть выполнено также в силу договора. И сюда — но отнюдь не ко всякого рода миру (ибо ведь бывают и договоры не ради союза дружбы, как нас учит Помпоний. — L.Postliminii. D. de capt.) — я отношу многие вопросы, (Касающиеся правонарушений без применения вооруженной силы, а также вопросы причинения ущерба, представляющие предмет рассуждений ученых юристов; подходит сюда следующее положение Цицерона: «Если наносится оскорбление после примирения, то это рассматривается не как случайность, а как преступление и признается не неосторожностью, а вероломством» («В защиту Габиния»). Однако в таком случае, насколько возможно, не следует усматривать в деянии злостного характера.

2. Поэтому причинение вреда лицу, хотя и связанному узами дружбы со стороной в мирном договоре или являющемуся ее подданным, не будет считаться совершенным против самой стороны, если только такое деяние совершено не с явной целью нанести ей оскорбление.

Римские законы следуют этому правилу естественной справедливости в случае проявления по отношению к рабам жестокости (L. item si cui, D. de iniur Instit § servis eod. tit.; Александр, «Заключения», II. № 3). Прелюбодеяние и посягательство на невинность приписываются скорее вожделению, чем желанию порвать дружбу; и захват чужой собственности влечет скорее обвинение в новом акте алчности, чем в нарушении доверия.

3. Разумеется, угрозы насилием, не вызванные никакой новой причиной, противоречат дружбе. Сюда я отношу возведение пограничных крепостей в целях не обороны, а нападе-

784             Книга третья

ния, а также чрезвычайный набор войск, если явно видно, что такие приготовления производятся для нападения на область не кого-либо иного, но того, с кем заключен мир.

Является ли деяние, противоречащим союзу дружбы, принятие подданных и изгнанников?

XLI. 1. Принятие отдельных подданных, которые пожелают перейти из одного подданства в другое, не противоречит дружбе [9]. Ведь это — не только естественная, но и полезная свобода, как мы сказали в другом месте (кн. II, гл. V, § XXIV)

К этому же я приравниваю предоставление изгнанникам убежища. Ибо у государства нет уже никаких прав в отношении его изгнанников, в связи с чем мы выше приводили выдержку из Еврипида. Персей у Тита Ливия (кн. XLII) разумно говорит: «К чему открыт простор изгнания, если у изгнанника на свете нигде нет прибежища?». А Аристид во второй речи «О Левктрах» заявляет: «Предоставление убежища изгнанникам — общее право людей».

2. Разумеется, не дозволено принимать под свою власть ни целые города, ни большие скопления людей, входящие составной частью в другие государства, как мы указали раньше [10]. Не разрешается принимать тем более тех, кто благодаря принесенным клятвам или по иной причине обязан службой или рабской покорностью. Выше было упомянуто о том, что у некоторых народов введено сходное правило правом народов для тех, кто стал рабом в силу войны. Что же касается выдачи лиц, которые, не будучи изгнаны, уклоняются от законного наказания, то мы также говорили об этом в другом месте (кн. II, гл. XXI, § III и сл ).

Каким образа к война может быть прекращена жребием?

XLII. Ставить исход войны в зависимость от игры случая — жребия не всегда представляется дозволенным. Это разрешается лишь тогда, когда речь идет об имуществе нал которым мы имеем полную собственность. Ибо охрана жизни подданных, их невинности и тому подобного составляет столь ответственный долг государства и забота о благе государства столь важна для государя, что никак нельзя упустить тех мероприятий, которые наиболее естественны в целях защиты себя самих и прочих. Если тем не менее тот, кто подвергся несправедливому военному нападению, настолько явно уступает противнику, что не оказывается никакой надежды на успешное сопротивление, то, по-видимому, ему остается возможность предложить решить дело жребием, дабы избегнуть неминуемой опасности. Это, действительно, составляет наименьшее зло.

Каким образом она может быть прекращена условленным сражение н и дозволено ли зто?

XLIII. 1. Далее следует весьма спорный вопрос о сражениях определенного числа лиц, когда о них договариваются в целях окончания войны, например, о сражениях по одному от каждой стороны, как между Энеем и Турном, Менелаем и Парисом; по двое от каждой стороны, как между этолиянамн и элейцами; по трое с обеих сторон, как между римскими Горациями и альбанскими Куриациями; по триста с обеих сторон, как между лакедемонянами и аргивянами (Павсаний. кн. V).

2. Если иметь в виду только внешнее право народов, то не подлежит сомнению, что такого рода состязания дозволены, ибо ведь это право дозволяет умерщвление любых врагов. Если придерживаться мнения древних греков, римлян и прочих народов о том, что каждый — с полным правом хозяин своей жизни, то указанные сражения не встречают порицания даже со стороны внутренней справедливости. Но мы уже сказали,

Глава        785

что подобное мнение противно здравому разуму и господним заповедям (кн. II, гл. XIX, § V, и гл. XXI, § I [§ XI]) А что против любви к ближнему погрешает тот, кто ради сохранения имущества, без которого можно обойтись, убивает человека, это мы также доказали в другом месте и доводами рассудка, и авторитетом святых пророчеств (кн. II, гл. I, § XII и сл.).

3. Добавим теперь, что погрешает и против себя, и против бога тот, кто так низко оценивает жизнь, дарованную ему богом как великое благодеяние. Если вопрос ставится о деле, достойном войны, как, например, о спасении многих невинных, то тогда необходимо сражаться всеми силами. Прибегать же к условленному сражению как к свидетельству справедливости дела или орудию суда божьего — тщетно и чуждо истинному благочестию (Фома Аквинский, II, И, вопр. 95, ст 8; Каэтан, на это).

4. Существует одна только вещь, которая может узаконить и оправдать подобного рода состязание, а именно — если иначе должно ожидать неизбежной победы того, кто питает преступные замыслы, влекущие за собой великое побоище невинных Нельзя, стало быть, ничего вменить тому, кто предпочтет прибегнуть к поединку на таком основании, если это обещает ему наиболее вероятную надежду на успех. Но верно также и то, что хотя некоторые неблаговидные действия не встречают одобрения со стороны других, однако они дозволены во избежание более тяжких бедствий, которых иначе невозможно избежать (Каэтан, там же) Так, во многих местах терпимы и взимание ростовщических процентов, и проституция женщин.

5. Кан замечено нами там, где речь шла о предупреждении войны (кн. II, гл. XXIII), если двое государей, между которыми идет спор о короне, готовы между собой решить вопрос поединком, то народ может это допустить во избежание большего бедствия, угрожающего в противном случае; то же самое нужно сказать применительно к необходимости положить конец войне (Эгидий Регий, спор 32, сомн вопр 2, № 18). Таким образом Кир вызывал на бой ассирийского царя [11]; и у Дионисия Галииарнасского Меций полагает, что не противоречило бы справедливости, если бы государи народов сами разрешали спорные дела между собой оружием [12], когда предмет спора составляет вопрос власти и достоинства их самих, а не их народов (кн III) Так, мы читаем о том, что император Ираклий [13] сражался на поединке с сыном персидского царя Хосроем.

Обязывает ли деяние государей в таких случаях народы?

XLIV. Впрочем, те, кто ставит разрешение споров в зависимость от исхода указанных сражений, могут отчуждать только принадлежащее им самим право; в царствах, которые не состоят в вотчинном владении, не может быть передачи права тому, кто не обладает им. Поэтому для действительной силы соглашения необходимо изъявление согласия как народа, так и тех, кто имеет права наследования, если соответствующие лица уже родились. В феодах, которые не являются свободными, требуется также согласие сюзерена или сеньора

Кого следует признавать победителем?

XLV. 1. Часто в таких сражениях возникает вопрос, кого из двух следует признать победителем [14]. Могут считаться побежденными лишь те кто пал смертью или же был обращен в бегство. Так, у Ливия признаком побежденного является от-

786             Книга третья

ступление в свои пределы или в свои укрепленные места [15] (кн. III).

2. У трех выдающихся историков — Геродота, Фукидида и Полибия предложены три спорных вопроса относительно победы, из коих первый относится к условленному сражению. Но если хорошенько разобраться, то окажется, что исход всех этих сражений не приводил к решительной победе. Ибо аргивяне не отступили как обращенные в бегство Отриадом, а отошли ночью, считая себя победителями, намереваясь объявить об этом своему народу (Геродот, кн. I). И коринфян не обратили в бегство коркиряне, ибо коринфяне после удачного сражения, завидев сильный афинский флот, отступили, не рискнув своими силами померяться с афинянами (Фукидид, кн. I) Что касается Филиппа Македонского, то он, захватив лишь корабль Аттала, покинутый экипажем, отнюдь не обратил в бегство флот. Вот почему, как замечает Полибий, он скорее выдавал себя за победителя, нежели сознавал себя победителем (кн. XVI).

3. Прочие факты, как-то, собирание трофеев, передача убитых на погребение [16], вызов на повторное сражение, которые можно найти в указанных местах и кое-где у Ливия (кн. кн. XXIX и XL) в качестве несомненных признаков одержанных побед, сами по себе еще ничего не доказывают, поскольку не свидетельствуют наряду с прочими признаками о бегстве неприятеля. Конечно, в сомнительном случае приходится признать обращенным в бегство того, кто отступил с поля битвы. А если нет твердых доказательств одержанной победы, то все остается в том положении, которое было до сражения; и, следовательно, необходимо прибегнуть или к войне, или к новый соглашениям.

Каким образом война оканчивается третейским судом; причем, такого рода третейский суд не допускает обжалования

XLVI. 1. Прокул учит нас, что существует двоякого рода третейское посредничество (L. societatem. D. pro socio). Одно — это то. когда мы должны подчиняться как справедливому, так-и несправедливому решению, что, по словам Прокула, имеет место постольку, поскольку к третейскому посредничеству обращаются при наличии взаимного соглашения о подчинении: его решениям. Другое посредничество касается таких дел, когда следует обратиться к посредничеству справедливого мужа; пример такого рода мы имеем в заключении Цельса: «Если вольноотпущенник обещает клятвенно исполнить любую услугу в такой мере, в какой сочтет нужным патрон, то решение патрона вступит в силу только в том случае, когда это решение будет справедливо для вольноотпущенника» (L si libertus. D de-op, lib.).

Хотя подобное толкование клятвенного обещания и могло быть установлено римскими законами, тем не менее оно не-соответствует простоте слов, рассматриваемых самих по себе. Однако остается правильным то, что третейское посредничество может быть допущено как тем, так и другим способом. В задачу посредника может входить только примирение, что-мы читаем об афинянах, как посредниках между родосцами и Димитрием; или же посредник выступает в качестве судьи, решению которого должно подчиняться во всяком случае. Последний вид и есть тот вид посредничества, о котором мы ведем; здесь речь и о котором кое-что нами уже сказано выше, когда мы говорили о способах избежания войны (кн II, гл XXII [гл. XXIII]).

Глава XX  787

2. Хотя внутригосударственный закон и может предусматривать условия обращения к такого рода посредникам и в некоторых странах установил, что их решения дозволено обжаловать вследствие их несправедливости, тем не менее это не может иметь места в отношениях между царями и народами [17]. Ибо ведь здесь не имеется никакой высшей власти, которая могла бы как утверждать, так и расторгать узы данного взаимно обещания. Стало быть, должно соблюдать безусловно постановления посредников, будь то справедливо или несправедливо. Так что тут уместно привести следующее место из Плиния: «Каждый, кого кто-либо изберет судьей по своему делу, есть судья верховный» (предисловие к «Естественной истории»). Одно — исследование вопроса об обязанностях третейского посредника, другое — об обязательствах сторон, заключивших соглашение о посреднике.

В сомнительном случае нужно считать, что постановление третейские судей должно сообразоваться с правой

XLVII. 1. Говоря об обязанностях третейского посредника, необходимо различать, выбран ли он в качестве судьи или же с более широкими полномочиями. Последнее Сенека считает как бы свойственным третейскому посреднику, заявляя: «Судьба правого дела кажется более надежной, если оно передано судье, а не третейскому посреднику; ибо первый связан формулой, которая устанавливает ему определенные границы, коих он не должен нарушать, тогда как второй свободен и совесть его не стеснена никакими узами: он может ограничивать и расширять свое решение и выносить его не в соответствии с законом и правилами справедливости, а по внушению человечности и милосердия» («О благодеяниях», кн. III, тл. 7).

Аристотель полагает, что «человеку справедливому и сговорчивому предпочтительнее обращаться к третейскому посреднику, нежели к судье»; причем он приводит в качестве основания следующее: «Ибо третейский посредник сообразуется с тем, что справедливо; судья же — с законом Поистине третейский посредник установлен ради того, чтобы осуществлять правду» («Риторика», кн. I, гл. 19).

2. В этом отрывке правда не означает, как в других местах, в собственном смысле того вида правосудия, согласно которому общие выражения закона истолковываются в смысле более близком к намерению законодателя, ибо такое право предоставлено и судье; правда здесь означает все, что предпочтительнее делать, чем не делать, даже вне пределов правил правосудия в строгом смысле.

Соответствующее посредничество весьма нередко между частными лицами и гражданами одного и того же государства и особенно рекомендуется христианам апостолом Павлом (посл. I к коринфянам, VI). Все же в случаях сомнения предоставление такого полномочия не должно предполагаться, ведь в случаях сомнения мы прибегаем к ограничительному толкованию. Но в особенности же это имеет место в отношениях между носителями верховной власти, которые, не имея над собой общего судьи, надо полагать, должны связывать третейских посредников теми правилами, каким обыкновенно подчинена должность судьи.

Третейские суды не должны постанавливать решения о владении имуществом

XLVIII. Необходимо следить, чтобы третейские посредники, избранные народами или же органами верховной власти, ограничивались разрешением вопросов власти, но не вопросов владения [18]. Ибо судейское решение вопросов владения отно-

788             Книга третья

 

сится к внутригосударственному праву, по праву же народов право владения следует праву собственности. Оттого-то, пока ведется разбирательство дела, не должно вносить никаких новшеств, как во избежание предрешений, так и ввиду затруднительности восстановления. Ливии о тех, кто был посредником между карфагенским народам и Масиниссой, говорит: «Послы не внесли никаких изменений в право владения».

Какова сила безусловной сдачи?

XLIX. 1. Иного рода согласие на третейское посредничество бывает, когда предоставляют врагу решать свою судьбу. Это есть не что иное, как безоговорочная сдача на милость победителя, превращающая сдавшегося в подданного с передачей верховной власти тому, кому произошла сдача. «Вверить все, что касается себя самих», — так об этом говорили греки. Так, мы читаем о том, как эголиянам был поставлен вопрос в римском сенате, согласны ли они сдаться на волю римского народа (Ливии, кн. XXXVII). Вот каков был, по свидетельству Аппиана (кн. XIV), совет Л. Корнелия в конце второй Пунической войны по делам карфагенян: «Пусть карфагеняне предадутся на иашу волю, как обычно поступают побежденные и как многие поступали до сих пор. А затем мы посмотрим, и если мы в чем-нибудь окажемся для них щедрыми, то они нам будут признательны, ибо ведь они не смогут оказать, что между нами заключен договор. Это составляет большую разницу. Пока мы будем вести с ними переговоры о союзе, они всегда найдут какой-нибудь повод, чтобы возразить против той или иной статьи договора, как если бы они могли считать себя чем-нибудь оскорбленными. А так как обычно имеется немало статей, допускающих сомнительное толкование, то всегда налицо поводы для недоразумений. Но когда мы отберем у них оружие, как поступают со сдавшимися побежденными, и когда мы овладеем их личностью, тогда только они, наконец, поймут, что им не останется ничего в собственность; они смирятся и с готовностью примут от нас что бы то ни было, как принимают какой-либо дар из чужого имущества».

2. Но здесь нужно также проводить различие между тем, что должен терпеть побежденный, и тем, что может делать по праву победитель, не нарушая даже законов долга, и что, наконец, наиболее прилично для него.

Побежденному после сдачи не остается ничего такого, чего бы он не мог перенести. Он уже стал подданным; и если мы примем во внимание внешнее право войны, то он находится в положении, когда все у него может быть отнято, даже жизнь, даже личная свобода, тем более имущество, не только госу-данственное, но и частное.

«Этолияне, — по словам Тита Ливия в другом месте, — сдавшись на милость победителей, опасались дурного обращения с собой» (кн XXXVII) Выше мы привели следующие слова: «Когда все сдано сильнейшему, то вступает в действие право победителя, и от его доброй воли зависит присвоить то, что ему будет угодно отнять у побежденного» (кн. III, гл VIII, § IV).

Сюда же подходит такой отрывок из Ливия: «У римлян был древний обычай соглашаться на мир с побежденным народом, с которым они не были связаны договором на равных условиях, только тогда, если тот выдаст все свое имущество, священное и гражданское, представит заложников, сдаст ору-

Глава XX  789

жие и допустит размещение военных отрядов в своих городах» (кн. VI, II).

Мы показали также, что дозволено иногда даже убивать сдавшихся (кн. III, гл. XI, § XVIII [XVI]).

Каковы обязанности победителя относительно сдавшихся таким образом?

L. 1. С другой стороны, чтобы не совершить какой-нибудь несправедливости, победитель должен прежде всего остеречься убивать кого-либо, кроме как в наказание за преступление, равно как не следует ему ничего отнимать у кого-либо, иначе как в виде справедливого взыскания. Но даже в этих пределах представляется всегда достойным склониться к милосердию и снисхождению [19], поскольку допускает собственная безопасность; иногда, в зависимости от обстоятельств, подобный образ действий просто необходим согласно предписанию добрых нравов.

2. Уже отмечалось нами, что всякий раз мак милосердие привадит ко взаимному согласию, наступает достойный конец вражде (кн. III, гл. XV, § XII) Николай Сиракузский у Диодора Сицилийского говорит: «Они сдались с оружием в руках, полагаясь ва (милосердие победителя. Поэтому было бы позорно обмануть юс надежду на нашу человечность» (кн. XIII) И далее: «Кто из греков считал заслуживающим неминуемого наказания кого-либо из тех, кто сдался на милость победителя?». И Цезарь Октавий у Алпиана, обращаясь к Л. Антонию, который явился к нему сдаваться, заявляет: «Если бы ты явился для заключения мирного договора, то ты узнал бы во мне и победителя, и оскорбленного. Теперь же, когда ты передаешь себя, своих друзей и свое войско на нашу милость, ты обезоруживаешь гнев мой, ты отнимаешь у меня то преимущество, которое ты был бы обязан мне дать (ошибочно напечатано: «которое я был бы обязан тебе дать») при переговорах Ибо я должен не только учитывать, чего ты заслуживаешь, но я должен в то же время танже не упускать из вида, что необходимо поступать благоразумно; и потому я предпочту последнее».

3. В примерах, заимствованных из римской истории, нередко встречаются заявления о сдаче на веру, о сдаче на веру и милосердие. Так, у Ливия (кн. XXXVII) читаем: «Он благосклонно выслушал заявление соседних посольств о сдаче на веру их государств». И еще (кн. XLIV), где речь идет о царе Персее, у Ливия сказано: «В намерение Павла входило сдаться со всеми своими владениями на веру и милосердие римского народа».

Однакоже нужно иметь в виду, что под этими словами необходимо понимать не что иное, как полную сдачу, и слово «вера» в приведенных выдержках обозначает не что иное, как добросовестность победителя, которой себя вручает побежденный [20].

4. Достойный пример имеется у Полибия и Ливия [21] в известном повествовании о Фанэе, после этолиян, который в речи, обращенной к консулу Манию, был вынужден заявить: «Это-лияне (так передает его слова Ливии) сдают себя и свое государство на веру римскому народу» (Ливии, кн. XXXVI). Когда же он подтвердил вторично сказанное, отвечая на вопрос консула, последний потребовал, чтобы некоторые зачинщики войны ему были выданы без промедления. Фанэй возразил на это, заметив: «Мы сдались тебе не в рабство, но на твою веру», и прибавил, что повеление консула не согласно с обычаями греков.

790             Книга третья

Но консул ответил, что он ничуть не озабочен тем, каковы обычаи греков; что он имеет власть по римскому обычаю распоряжаться сдавшимися по своему собственному усмотрению. Вслед за тем консул приказал заковать послов в цепи. У греческих авторов имеется изречение: «Что вы здесь опорите об обязанностях и благопристойности, тогда как вы уже сдались на нашу веру!».

Из этих слов ясно видно, что может — безнаказанно и без нарушения права народов — делать тот, на чью веру сдался какой-либо народ. И, однако, римский консул отпустил послов и предоставил этолийскому совету полную свободу вновь принимать решения.

Сходным образом римский народ, как мы читаем, ответил фалискам о появлении у него убеждения в том, что последние вручают себя не власти, а доброй совести римлян (Валерий Максим, кн. VI, гл. 4). А о жителях Кампании мы узнаем, что они сдались на веру не на договорных условиях, но в порядке вступления в подданство (Ливии, кн. VIII)

5. По вопросу об обязанностях того, кому произведена сдача, немало можно извлечь из следующего места у Сенеки. «Милосердие имеет свободу выбора; оно судит не по формуле, а по правде и добру, если угодно — освобождает и определяет размер спорной суммы по усмотрению» («О милосердии», кн. II, гл. 7). Но я полагаю, что не составляет важности то, заявляет ли сдающийся о сдаче на мудрость другого или на его снисхождение, или на милосердие, ибо все эти выражения есть не что иное, как смягчения; дело сводится к тому, что победитель становится неограниченным повелителем.

Предыдущий | Оглавление | Следующий