Сегодня

Добавить в избранное

УНИВЕРСАЛЬНЫЙ УЧЕБНИК
 
Главная| Контакты | Заказать | Рефераты

Предыдущий | Оглавление | Следующий

ГЛАВА XL. 1

ГЛАВА XLI 3

ГЛАВА XLII 3

ГЛАВА XLIII 3

ГЛАВА XLIV.. 3

ГЛАВА XLV.. 4

ГЛАВА XLVI 4

ГЛАВА XLVII 5

ГЛАВА XLVIII 6

ГЛАВА XLIX.. 6

ГЛАВА L. 7

ГЛАВА LI. 7

 

 

ГЛАВА XL

Об учреждении в Риме Децемвирата, о том, что было в этом учреждении замечательного; между прочим, о том, что одно и то же обстоятельство может иногда спасти, а иногда погубить государство

Намереваясь поговорить подробнее о событиях, вызванных в Риме учреждением Децемвирата, я считаю нужным рассказать сначала ход событий, а потом отметить, что в них особенно заслуживает внимания. Замечательного в событиях этих очень много, и особенного внимания заслуживают они со стороны тех, кто желает спасти свободу республики, и тех, кто хочет поработить ее. Мы увидим в этом случае множество ошибок, наделанных Сенатом и народом в ущерб свободе, и Аппием, главой Децемвирата, в ущерб тирании, которую он намеревался водворить в Риме. После продолжительных споров и несогласий между Народом и Аристократией по поводу учреждения в Риме законов, ограждающих общественную свободу, было решено послать Спурия Постумия с двумя другими гражданами в Афины для изучения законодательства Солона, которое было предположено принять в основание римского законодательства. Посланные отправились в Афины; по возвращении их приступили к избранию граждан, которым намеревались поручить рассмотрение и издание законов; избраны были десять граждан на год, в том числе Аппий Клавдий, человек умный и беспокойный. Чтобы дать им возможность действовать независимее при установлении законов, Римляне отменили на время их деятельности все прочие общественные должности, в том числе Трибунов и Консулов, и запретили апелляцию к народному собранию; таким образом Децемвиры сделались вполне владыками Рима. Аппий присвоил себе всю власть своих сотоварищей при помощи расположения, которым пользовался в народе: он приобрел своими заявлениями необыкновенную популярность, хотя все удивлялись такому быстрому и полному пере-

248

рождению его и такой резкой перемене образа мыслей, так как прежде он всегда считался самым заклятым врагом плебеев.

Децемвиры правили сначала очень умеренно и не держали более двенадцати ликторов, которые обыкновенно ходили впереди их выборного председателя. Хотя они и обладали безусловной властью, но, когда им случалось судить римского гражданина за смертоубийство, они обращались к народному собранию и не решались осуждать таких преступников собственной властью. Они написали свои законы на десяти таблицах и, прежде чем утвердить их, выставили их напоказ, чтобы всякий мог прочесть их и подать о них свое мнение; таким образом, если бы в них были открыты какие-нибудь недостатки, их можно было исправить до окончательного утверждения. Тогда Аппий внушил народу убеждение, что для усовершенствования этого законодательства необходимо дополнить эти десять таблиц еще двумя; вследствие этого народ продолжил власть Децемвиров еще на год, он сделал это тем охотнее, что надеялся на окончательные уничтожение с этого времени Консульской власти, на возможность обходиться в будущем без Трибунов и сделаться самому вершителем всех государственных дел[1]. Итак, когда было решено вторично избрать Децемвиров, вся Аристократия стала добиваться этих должностей, особенно Аппий. Он так усердно заискивал расположения народа, что возбудил подозрение своих сотоварищей: «Credebant enim baud gratuitam in tanta superbia comitatem fore»[2]. He надеясь победить его открыто, они решились прибегнуть к хитрости и, хотя он был самый младший из них, уполномочили его предложить народу кандидатов в Децемвиры; они рассчитывали, что он не решится предложить самого себя, потому что такой поступок был неслыхан в Риме и счи-

249

тался в высшей степени позорным. «Illе veto impedimentum pro occasione arripuit»[3]. К изумлению и негодованию Аристократии, он предложил себя первым, а остальными назначил кого хотел. Восстановление Децемвиров на другой год показало Народу и Сенату их ошибку. «Appius finem fecit ferendae alienae personae»[4] стал обнаруживать непомерную гордость и вскоре увлек за собой и товарищей своих. Чтобы запугать народ и Сенат, они взяли вместо 12 ликторов 120.

В течение нескольких дней весь город был в страхе. Децемвиры начали угрожать Сенату и угнетать народ. Если оскорбленный гражданин осмеливался обращаться с апелляцией к народу, они усиливали строгость наказания. Наконец народ, увидев свою ошибку, в отчаянии обратил свои взоры на аристократию: «Et inde libertatis captare auram, unde servitutem timendo, in eum statum rempublicam adduxerunt»[5]. Аристократия обрадовалась народному горю, думая, что «ut ipsi, taedio praesentium, Consules desiderarent»[6].

В это время кончился второй год; две дополнительные таблицы были окончены, но еще не обнародованы. Децемвиры воспользовались этим обстоятельством, чтобы продолжить свою власть, они силой удержали за собой правление, расположив к себе аристократическую молодежь, которой раздавали конфискованные имущества казнимых. «Quibus donis iuventus corrumpebatur, etmalebat licentiam suam quam omnium libertatem»[7]. В это время Са-

250

бийяне и Вольски объявили войну Римлянам: страх, распространенный этим, показал Децемвирам непрочность их власти: без Сената они не могли вести войну, а созвать Сенат они считали пагубным для своего господства. Однако необходимость заставила их решиться на это. Когда Сенат собрался, многие сенаторы восстали против своеволия Децемвиров, особенно [Луций] Валерий [Потит] и [Марк] Гораций [Барбат]. Власть Децемвиров пала бы немедленно, если бы Сенат захотел воспользоваться всем своим значением. Но из зависти к народу он не сделал этого, рассчитывая, что Децемвиры добровольно откажутся от власти и что тогда можно будет не восстанавливать Трибунат. Поэтому было решено начать войну: две армии выступили в поход под начальством нескольких Децемвиров; Аппий остался управлять в городе. В это время он возымел страсть к Вергинии и решился похитить ее, но старик Вергшгай убил дочь, чтобы отнять ее у тирана. Вследствие этого произошли смуты в Риме и в войсках; народ и войска соединились и удалились на Священную Гору, где простояли, пока не отрешили от должности Децемвиров, не восстановили Трибунов и Консулов и не возвратили Риму его древние свободные учреждения.

Таким образом, мы видим, что зло тирании произошло в Риме по тем же причинам, которые возбуждают его всегда во всех государствах, а именно от излишнего желания народа быть свободным и от излишнего желания аристократии властвовать. Когда народная и аристократическая партии не соглашаются между собой в пользу издания закона, ограждающего свободу, и вместо того начинают каждая со своей стороны выдвигать какую-нибудь новую честолюбивую личность, тогда тотчас возникает тирания. Так было и здесь: народ и знать римские согласились установить Децемвиров и оба старались дать им как можно больше власти с намерением: один — уничтожить этим путем консулов, а другая — трибунов. По учреждении Децемвиров народ, считая Аппия своим защитником и врагом Патрициев, начал возвышать его.

251

Как бывает всегда, когда народ впадает в ошибку, начиная возвышать человека, которого считает способным сломить врагов его, человек этот, если не глуп, неизбежно делается тираном общества. Пользуясь расположением народа, он уничтожит Знать; сокрушив Знать, он постарается подчинить себе народ, который очутится таким образом в рабстве и не будет иметь никого, к кому мог бы обратиться за помощью. Так поступали все, воздвигавшие тиранию в республиках; если бы Аппий следовал тем же путем, тирания его более упрочилась бы и не пала бы так быстро. Но он действовал совершенно противоположным образом и в высшей степени безрассудно: для удержания за собой тиранической власти он сделался врагом тех, кто доставил ему эту власть и кто мог сохранить ему ее; и, наоборот, он заключил дружбу с теми, кто нимало не способствовал дарованию ему этой власти и не имел никакой возможности помочь ему удержать ее. Таким образом, он потерял расположение истинных друзей своих и безрассудно искал дружбы тех, кто никогда не мог быть его другом. Он забыл, что хотя Аристократы любят властвовать, но те из них, которые сами не участвуют в тирании, всегда враги тиранов и тиран никогда вполне не расположит их к себе, потому что честолюбие и алчность их безграничны: какими бы богатствами, почестями ни располагал тиран, он никогда не удовлетворит их всех. Поэтому Аппий сделал очевидную ошибку, покинув народную партию и сблизившись с аристократией; кроме всего сказанного он упустил из виду даже то, что, кто желает угнетать, должен сперва сделаться сильнее тех, кого намерен подчинить себе.

Тираны, имеющие за собой большинство, а против себя только аристократию, гораздо обеспеченнее; насилие их поддерживается большинством, между тем как тираны, имеющие против себя народ, а за собой Знать, слабее своих противников. Если большинство расположено к тиранам, они могут удерживаться даже, против внешних вра-

252

гов, как, например, Набис, тиран спартанский, когда против него поднялись вся Греция и Рим: обеспечив себя со стороны небольшого числа аристократов и уверенный в расположении Народа, он не побоялся защищаться, тогда как, будь против него большинство, он не мог бы решиться на это так смело. Когда в своем государстве тиран имеет мало приверженцев, ему надо искать внешних друзей. Внешняя помощь может быть трех родов: во-первых, иностранные наемники, охраняющие особу тирана; во-вторых, вооруженные поселяне, исполняющие то же, что должны бы были делать граждане; в-третьих, союзные соседние государства. Кто может располагать этими вспомогательными средствами, может избежать падения даже при вражде к нему всего народа. Аппий же не мог расположить к себе поселян, которые были заодно с гражданами Рима; иного, что мог бы сделать, не сумел, так что пал при самом начале. При учреждении Децемвирата Сенат и Народ совершили величайшие ошибки. Хотя, говоря о власти Диктатора, я сказал, что свободе могут вредить только те должностные лица, которые сами овладевают властью, а не те, которых назначает народ, однако, уста-новляя их, народ должен принять меры, чтобы они не могли безбоязненно изменять ему. Децемвиров следовало подчинить строжайшему надзору для удержания их в пределах долга, Римляне не соблюли этого. Напротив, Децемвиры сделались единственным правительственным учреждением в Риме, так как все прочие были отменены, потому что, как сказано выше, Сенат ослепляло желание уничтожить Трибунов, а народ — Консулов; таким образом, увлекаясь своими расчетами, как сенат, так и народ одинаково способствовали возбуждению беспорядков. Люди, как говорил король Фердинанд [Католик], похожи на мелких хищных птиц, которые так увлекаются преследованием добычи, что не замечают, как на них готовится кинуться и убить их другая, более сильная птица. Итак, мы видели ошибки римского народа, хотевшего спасти свободу, и Аппия, желавшего овладеть тиранией.

253

ГЛАВА XLI

Безрассудно и бесполезно резко переходить от уничтожения к высокомерию и от кротости к жестокости

В числе многих других ошибок, наделанных Аппием при старании его удержать за собой тиранию, надо заметить и слишком крутой поворот в его образе действий. Он действовал благоразумно, когда хитро старался приобрести расположение народа, прикидываясь его доброжелателем; умно также поступил он при возобновлении Децемвиров, когда вопреки убеждению Аристократии смело предложил сам себя; так же благоразумно было и то, что он назначил остальными Децемвирами своих сторонников, но безрассудно было после первого успеха так резко изменять свой образ действий и из дружеских отношений к народу перейти во враждебные; из добродушного обратиться в гордеца, из сговорчивого — в упрямца, и притом так быстро впасть в пороки, противоположные качествам, которые сам обнаруживал вначале, что коварство его сделалось очевидно каждому. Кто прикидывался некоторое время добродетельным и потом захотел для своих целей явиться гнусным, тот должен соблюдать при этом постепенность; надо уметь пользоваться случаями так, чтобы, когда перемена в образе действий лишит человека прежних его связей, он мог уже опереться на новые, чтобы власть его не понесла ущерба, иначе он останется один, без друзей и погибнет.

ГЛАВА XLII

Как легко люди развращаются

Говоря о Децемвирате, заметим еще, как легко люди развращаются и изменяются, хотя по природе и по воспитанию были склонны к добру. Молодежь, которою окружил себя Аппий, предалась тирании за ничтожные выго-

254

ды, доставленные ей тираном. Точно так Квинт Фабий, член второго Децемвирата, человек вполне превосходный, но ослепленный честолюбием и увлеченный коварством Аппия, совершенно развратился и сделался достойным сподвижником этого злодея. Подобные факты, если на них обратить внимание, должны побудить законодателей республик или государств обуздывать человеческие страсти, лишая их надежды вредить безнаказанно.

ГЛАВА XLIII

Кто сражается для собственной славы, тот бывает воином храбрым и верным

История Децемвирата показывает нам еще разницу между армией, довольной и сражающейся для собственной славы, и войском, недовольным и воюющим для чужих, честолюбивых целей. Мы видим, что римские войска, всегда победоносные при Консулах, при Децемвирах постоянно терпели поражения. Пример этот отчасти доказывает бесполезность наемных войск, которые не имеют иного побуждения служить верно, кроме получаемой ими небольшой платы. Очевидно, что плата эта не может настолько привязать их к нанимателю, чтобы они готовы были умереть за него. Между тем если в войске каждый не предан своему начальнику до готовности умереть за него, то такое войско не устоит перед сколько-нибудь мужественным врагом. Но такая преданность и такое усердие могут существовать только в гражданах; поэтому республика или государство должны вооружать собственных подданных, как было у всех народов, совершавших великие завоевания. При Децемвирах римские воины были храбры не меньше обыкновенного, но они не могли совершать своих обычных подвигов, потому что в них не было прежнего духа. Зато, едва Децемвиры были низвергнуты и воины снова сделались свободными граждана-

255

ми, в них возродился прежний дух, и усилия их стали по-прежнему увенчиваться успехом.

ГЛАВА XLIV

Толпа без вождя не может ничего сделать; не должно сперва грозить, а потом искать власти

Римский народ, возмущенный происшествием с Вергинией, вооружился и собрался на Священной Горе. Сенат отправил к нему послов спросить, по какому праву он покинул своих вождей и удалился на Гору. Власть Сената была в таком уважении, что в народе не нашлось никого, кто взял бы на себя смелость отвечать ему. Тит Ливий замечает, что дело было не в том, что народу нечего было ответить, а в том, что некому было отвечать. Это доказывает, как бессильна была толпа без вождя. Вергиний сообразил это, и по совету его было назначено двадцать военных Трибунов для переговоров с Сенатом. Народ просил, чтобы Сенат прислал к нему Валерия и Горация, которым он хотел сообщить свою волю, но эти два сенатора не пошли, пока не принудили Децемвиров сложить власть; придя потом на Гору, где был народ, они спросили его, чего он желает. Тогда народ потребовал назначения народных Трибунов, установления апелляции к Народу против всех должностных лиц и выдачи ему Децемвиров, которых он хотел сжечь живьем. Валерий и Гораций одобрили первые требования, но последнее назвали гнусным, сказав: «Crudelitatem damnatis, in crudelitatem ruitis»[8]. Они посоветовали народу не говорить более о Децемвирах, а постараться лучше возвратить себе захваченную ими власть, что даст верное средство утолить месть. Это доказывает, как глупо и безрассудно говорить, прося чего-

256

нибудь: «Я намерен употребить это вам во вред». Никогда не следует обнаруживать таким образом своих намерений, а должно всячески стараться получить желаемое. Например, прося у кого-нибудь оружия, не следует говорить: «Я хочу тебя убить им»; а когда получишь оружие в руки, тогда можешь исполнить свое желание.

ГЛАВА XLV

Кто не соблюдает закон, особенно им самим изданный, подает этим дурной пример; правителю чрезвычайно опасно часто оскорблять граждан

Когда согласие восстановилось и Рим возвратился к прежнему своему порядку, Вергиний потребовал Аппия к Народному суду. Аппий пришел в сопровождении множества патрициев. Вергиний приказал посадить его в тюрьму. Аппий начал кричать и обращаться к Народу. Вергиний сказал на это, что он не имеет права апелляции, потому что сам отменил его и не может рассчитывать на народную защиту, потому что слишком оскорбил Народ. Аппий возразил, что нельзя нарушать права апелляции, которое так сильно желали восстановить. Несмотря на это, его посадили в тюрьму, где он убил себя до суда. Хотя преступления Аппия заслуживали всякой казни, тем не менее в отношении его поступили дурно, нарушив закон, только что изданный. И вообще чрезвычайно дурно, когда в республике устанавливается закон и не соблюдается, а тем более когда его нарушает тот, кто установил. Во Флоренции после 1494 года государственное устройство было преобразовано под влиянием брата Джироламо Савонаролы, сочинения которого доказывают его ученость, ум и добродетель. В числе постановлений, ограждавших фажданскую свободу, был установлен закон, дозволявший апеллировать к Народу на приговоры, вынесенные

257

Советом Восьми и Синьории за государственные преступления. Закон этот прошел с большими затруднениями и после долгой борьбы. Но едва он был утвержден, как Синьория приговорила к смерти пятерых граждан за государственные преступления, и, когда они хотели апеллировать, им не позволили этого, нарушив таким образом закон. Это обстоятельство больше всего повредило значению брата Джироламо, потому что, если право апелляции было полезно, его следовало уважать; если же оно было бесполезно, то его не стоило так упорно отстаивать, Кроме того, заметили, что во всех последующих проповедях своих он никогда не обвинял и не оправдывал нарушителей этого закона, не желая осуждать их поступок, потому что он был ему выгоден, и не имея возможности оправдать его. Это обнаружило все его честолюбие и пристрастие, повредило его репутации и подвергло порицанию.

Чрезвычайно вредно также для государства, если в гражданах беспрестанно возбуждается неудовольствие преследованиями, направленными против большого числа лиц. Так было в Риме после падения Децемвирата. Все Децемвиры и многие другие граждане подверглись в разное время обвинению и осуждению, так что вся Аристократия пришла в смятение, не видя конца этим осуждениям и ожидая, что преследования кончатся только с истреблением всех Патрициев. Такое положение дел непременно произвело бы в городе величайшие беспорядки, если бы их не предупредил трибун Марк Дуиллий изданием эдикта, которым воспрещалось в течение года обвинять кого бы то ни было из римских граждан. Это успокоило Аристократию. Таким образом, мы видим, как гибельно для республики или для государя держать подданных в постоянном страхе угрозою казней и оскорбления. Более опасного положения дел нельзя, конечно, и придумать: люди, которым приходится постоянно трепетать за себя, решаются наконец на все, чтобы оградить себя от опасности; смелость их увеличивается, и они не оетанавливают-

258

ся ни перед какими покушениями. Итак, следует или вовсе не обижать никого, или удовлетворить своей злобе и ненависти одним ударом, а потом успокоить людей и возвратить им уверенность в безопасности.

ГЛАВА XLVI

Люди перескакивают от одного честолюбивого замысла к другому; сперва желают только оградить себя от обид, а потом хотят сами сделаться угнетателями

Итак, римский Народ возвратил себе свободу и прежний порядок. Он приобрел даже новые права и многие законы, которыми власть его упрочилась; можно было основательно ожидать, что теперь Рим успокоится. Но опыт доказал противное: вскоре возникли новые смуты и раздоры. Тит Ливий чрезвычайно умно разбирает причину этих беспорядков, так что я приведу подлинные слова его. Народ и Аристократия, говорит он, становились тем высокомернее, чем меньше встречали друг у друга притязаний; если народ вел себя скромно и спокойно оставался в пределах своих прав, знатная молодежь начинала оскорблять его, и Трибуны не только не могли воспрепятствовать этому, но и сами терпели оскорбления. С другой стороны, Патриции хотя находили поведение своей молодежи слишком заносчивым, но не препятствовали ей, полагая, что если переступать законные пределы, то пусть лучше переступают люди их партии, чем народ. Таким образом, желание обеих партий защитить свою свободу приводило к тому, что каждая из них то угнетала, то терпела иго. Это вполне в порядке вещей, потому что люди, стараясь отстранить от себя грозящую опасность, всегда начинают сами грозить; обиду, от которой они хотят избавиться, стараются нанести своему противнику, как будто нет иного выбора, как терпеть угнетение или угнетать.

259

Это служит, между прочим, одной из причин разрушения республик и показывает, что люди отступают от одного честолюбивого замысла только для того, чтобы преследовать другой; это доказывает также справедливость изречения, приписываемого Саллюстием Цезарю: «Quod omnia mala exempla bonis initiis orta sunt»[9].

Как сказано выше, граждане, замышляющие в республике честолюбивые планы, стараются прежде всего обеспечить себя от обид со стороны не только частных лиц, но и должностных; с этой целью они стараются приобрести приверженцев путем, по-видимому, честным, оказывая, например, денежную помощь или покровительство против сильных; такой образ действий кажется всем весьма достойным, располагает к ним каждого, так что никто не думает принять заблаговременно меры против зла. Честолюбцы беспрепятственно достигают значения, так что частные люди начинают бояться их, а власти — уважать. Достигнув такого положения и не встретив с самого начала препятствия своему возвышению, они приобретают такое могущество, что становится в высшей степени опасным пытаться низвергнуть их. Выше я уже указывал на эту опасность, говоря о невозможности уничтожить зло, крепко укоренившееся в государстве. Таким образом, дела приходят в такое положение, что приходится искоренять зло уже с опасностью общей, внезапной гибели или терпеть его, подчиниться общему рабству и ожидать освобождения только от смерти или другого подобного случая. Когда дело дошло до того, что граждане и даже власти боятся обидеть честолюбца и его приверженцев, то немудрено, что вскоре они начнут подчиняться его прихоти даже в судебных решениях и приговорах. Вот почему в числе учреждений республики необходим надзор за тем, чтобы под видом добра граждане не могли делать зло и приобретать значение в ущерб свободе. Впрочем, мы еще поговорим об этом в другом месте.

260

ГЛАВА XLVII

Хотя люди часто ошибаются в общих вопросах, но в частных ошибаются редко

Как мы сказали, римскому Народу опротивело имя Консулов; он хотел, чтобы власть их была ограничена и чтобы на эту должность выбирались плебеи. Патриции, не желая бесчестить консульский сан ни той, ни другой из этих мер, придумали средний путь и согласились учредить четырех Трибунов с консульскою властью, с тем чтобы этими Трибунами могли быть и плебеи и патриции. Народ был чрезвычайно доволен, думая, что уничтожил Консульство и приобрел право достигать высших почестей. Но тут произошло замечательное событие: когда приступили к выбору Трибунов, Народ римский выбрал всех патрициев, хотя мог бы выбрать одних плебеев. Тит Ливий говорит по этому поводу: «Quorum comitiorum eventus docuit, alios animos in contentione libertatis et honoris, alios secundum deposita certamina in incorrupto iudicio esse»[10]. Действительно, рассматривая это обстоятельство, мы находим, что оно зависит от того, что люди гораздо реже ошибаются во взгляде на частный случай, чем в суждениях об общих вопросах. Так, Плебсу римскому казалось, что он вполне заслуживает Консульства, потому что он составляет большинство в городе, больше подвергается опасности на войне, потому что своими руками сохранил свободу Рима и сделал его могущественным. Считая поэтому притязания свои весьма основательными, он всячески добивался этой власти. Но, когда ему пришлось, в частности, судить о людях, он увидел, что в его среде нет никого достойного той почести, которой в общей массе он казался вполне заслуживающим. В частности, он познал неспособность всех людей его партии и, стыдясь себя, обратился к людям, истинно заслуживающим выбора.

261

Справедливо восхищенный таким поступком, Тит Ливий вопрошает: «Hanc modestiam aequitatemque et altitudinem animi, ubi nunc in uno inveneris, quae tune populi universi fait[11]

В подтверждение этого я приведу другой замечательный пример, а именно события в Капуе после поражения Римлян Ганнибалом при Каннах. Это поражение подняло всю Италию; сама Капуя готова была восстать, так сильна была ненависть народа к Сенату. В это время главным правительственным лицом в Капуе был Пакувий Калан; поняв, какой опасностью грозят городские смуты, он постарался примирить Плебеев с Патрициями. С этой целью он созвал Сенат, представил ему, как ненавидит его Народ и можно опасаться, чтобы Плебеи не умертвили Сенаторов и не предали вследствие поражения Римлян город Ганнибалу. Он прибавил, что, если Сенат предоставит ему распорядиться по-своему, он примирит его с народом, но предупредил Сенаторов, что для этого ему надо запереть их во дворец, потому что спасти их можно, только уверив народ, что они будут наказаны. Сенаторы согласились последовать его совету; тогда Пакувий созвал народ, заперев Сенаторов во дворце.

Он сказал народу, что настало время обуздать высокомерие Патрициев и отмстить им за все понесенные от них обиды, что с этой целью он приказал взять весь Сенат под стражу, но так как он не полагает, чтобы народ хотел остаться вовсе без правительства, то считает нужным приступить к избранию новых Сенаторов, если прежних положено казнить. Потом он представил народу мешок с именами всех Сенаторов, объяснив, что будет вынимать при всех одно имя за другим и каждый сенатор, чье имя вынется, будет тотчас предаваться смерти, как только ему изберут преемника. Затем он вынул и прочел имя одного сенатора; тотчас поднялся громкий ропот; народ кричал, называя этого Сенатора человеком надменным, жестоким

262

и дерзким. Пакувий спросил, кого же народ назначает на его место; в толпе воцарилось молчание; через несколько минут кто-то предложил в кандидаты одного плебея; имя это возбудило смех, свистки, разные злословия и дурные толки насчет названного; точно так же были встречены имена всех других кандидатов: ни один из них не был признан достойным сенаторского сана. Воспользовавшись этим, Пакувий сказал: «Итак, вы находите, что город не может оставаться без Сената, но не можете придумать, кого выбрать на место прежних Сенаторов; поэтому советую вам помириться с ними; они теперь так запуганы и страх так укротил их спесь, что вы найдете в них людей настолько сговорчивых, насколько желаете». Народ последовал этому совету, согласие было восстановлено, и, таким образом, при частном разборе лиц толпа сама увидела ошибку, которую хотела сделать как общую меру. Вообще народы заблуждаются, судя о предметах и событиях с общей точки зрения, и замечают свою ошибку только при разборе их в частностях.

В 1494 году во Флоренции произошло изгнание важнейших граждан; после того законного правительства не существовало; дела находились в анархическом состоянии и были предоставлены на произвол первого честолюбца. Положение государства с каждым днем становилось все хуже; народ видел приближение падения государства, но приписывал его, не понимая других причин, честолюбивым замыслам какого-нибудь сильного лица, которое будто бы поддерживает беспорядки, чтобы воспользоваться ими для подавления свободы и установления тирании. Недовольные устраивали собрания тайные и на площадях, бранили многих Синьоров и грозили обнаружить их козни и подвергнуть их наказанию, если попадут в члены правительства. Некоторые из них действительно достигали высшей правительственной власти, но, заняв высокое положение, откуда можно было рассмотреть вещи ближе, они узнавали причину беспорядков, видели опасности, грозившие от них, и трудность пособить делу. Они убеждались, что причина смут кроется не в людях, а в обстоятельствах, и вследствие этого совер-

263

шенно переменяли свой образ действий и заговаривали в ином духе; таким образом, узнавая дело в частностях, они освобождались от того ошибочного взгляда, который имели, когда судили вообще; зато общество, слышавшее их речи, когда они были частными людьми, и видя, что, сделавшись правителями, они ничего не делают, приписывало это не более близкому и верному их знакомству с делами, а интригам и подкупу.

Это случалось так часто, имело столько примеров, что появилась наконец поговорка: «У этих людей две головы — одна для площади, другая для дворца». Сообразуя все сказанное, мы видим, что легко открыть глаза народу, когда он судит ошибочно; для этого стоит только найти средство показать ему вопрос в частностях, как сделали Пакувий в Капуе и Сенат в Риме. Замечу еще, что умному человеку нет причины избегать народного суждения в частных вопросах, как, например, в даровании ему какого-нибудь звания или должности, потому что в этих вещах народ не ошибается, а если и ошибается, то очень редко, по крайней мере гораздо реже всякого малочисленного собрания, которому была бы поручена раздача должностей и званий. Нелишне будет рассмотреть в следующей главе, каким образом Сенат руководил народом при выборах.

ГЛАВА XLVIII

Чтобы не допустить к какой-нибудь должности человека презренного или неспособного, надо выставить в соперники ему лицо еще более жалкое и неспособное или же, напротив, самого благородного и надежного человека

Когда [римский] Сенат опасался, чтобы в Трибуны с консульской властью не попал кто-нибудь из плебеев, он прибегал к одной из двух следующих мер: или выставлял в кандидаты самых знаменитых граждан Рима, или под-

264

купал какого-нибудь бесчестного и опозоренного плебея, поручая ему втереться в число кандидатов от плебеев и просить у народа трибунской власти заодно с этими уважаемыми людьми. Меры эти всегда увенчивались успехом: в первом случае народ совестился отказать, а во втором — стыдился признать своих кандидатов. Это также подтверждает вышесказанное, что если народ ошибается в общих вопросах, то не ошибается в частных.

ГЛАВА XLIX

Если государство, свободное от самого своего основания, подобно Риму, с трудом устанавливает законы, охраняющие его свободу, то для государств, порабощенных с самого начала, свобода почти невозможна

Судьбы Римской республики доказывают, как трудно устроить свободное государство, где все законы клонились бы к охранению свободы. Рим имел много законов, начиная с Ромула, — Нума, Тулл Гостилий, Сервий и, наконец, 10 граждан, избранных для этой цели, постоянно занимались его законодательством, и тем не менее беспрестанно обнаруживались пробелы, возникали потребности, вызывавшие установление новых законов. Так, например, возникло учреждение Цензоров — этот могущественнейший оплот римской свободы во все время свободного существования Рима. Цензоры, сделавшись верховными блюстителями общественной и частной нравственности, были одной из главных причин, так долго отстранявших развращение римского общества. Впрочем, при установлении Цензоров была сделана ошибка в том, что избирать их было положено на пять лет. однако вскоре умный диктатор Мамерк поправил эту ошибку, ограничив срок цензорской власти 18 месяцами. Тогдашние Цензоры так рассердились на это, что

265

исключили Мамерка из Сената, но поступок этот возмутил и Плебеев, и Отцов. Историк не говорит, однако, чтобы Мамерк был избавлен от этого оскорбления, поэтому должно думать, что или история его не вполне обстоятельна, или римские учреждения были в этом отношении несовершенны, ибо нельзя назвать совершенными учреждения республики, где гражданин не может избежать оскорбления за установление закона, полезного общественной свободе. Возвращаясь к предмету этой главы, скажем, что даже свободные с самого начала государства, всегда пользовавшиеся самоуправлением, как Рим, и те не без труда находили учреждения, благоприятные свободе; мы видим, что и цензорская власть в Риме возникла не прямо в полном совершенстве. Удивительно ли после этого, что государства, основанные в условиях рабства, встречают не скажу затруднения, а совершенную невозможность когда бы то ни было учредить у себя свободный и спокойный гражданский быт. Это мы видим на примере Флоренции. Она возникла под римским владычеством и потом всегда находилась под чужим господством. Никогда не помышляя об освобождении, когда наконец ей представился случай вздохнуть свободно, она принялась устраивать свои учреждения, но эти новые учреждения не могли быть хороши, потому что к ним примешивалось много остатков дурных, старых. Таким образом, в течение двухсот лет своего исторического существования она прозябала кое-как, никогда не имея правительства, которое оправдывало бы в ней название республики. Но препятствия к возвышению, которые она встретила в своих прежних учреждениях, предстоят всякой республике, имевшей подобное начало. Народ неоднократно общим свободным решением вверял гражданам власть провести реформу правительства; но реформы эти никогда не приносили пользы обществу, а разве партиям, что не только не водворяло порядка, но и усиливало беспорядки. Так, например, законодатель республики должен, между прочим, обращать внимание на то, кому он вверяет уголовную власть над

266

согражданами. В Риме это было устроено правильно, потому что обыкновенно можно было апеллировать к Народу; в важных же случаях, где было бы опасно откладывать дело и замедлять решение апелляцией, прибегали к Диктатору, который произносил приговор безотлагательно; впрочем, к этой мере обращались только в крайней необходимости. Но во Флоренции и в других государствах, основанных, подобно ей, в рабстве и привыкших к нему, власть эта была вверена иностранцу, назначенному правительством на эту должность. Эти государства и по освобождении своем оставили это в том же порядке и по-прежнему назначали на эту должность иностранца, который носил титул Капитана; это было в высшей степени вредно, потому что этот чиновник легко мог быть подкуплен влиятельными гражданами. Впоследствии перевороты, которым подвергалось государство, уничтожили эту должность, и на место Капитана было учреждено особое правление из восьми членов. Таким образом, порядок, как ни был дурен, стал еще хуже, потому что, как мы сказали выше, малочисленное правление всегда бывает орудием влиятельного меньшинства. Венеция сумела оградить себя от этого зла: ее Совет Десяти может безапелляционно наказывать всех граждан. Чтобы помочь ему наказывать могущественных граждан, которые могли бы избегнуть его законной власти, при Совете Десяти учредили Правление Сорока; наконец, право наказывать виновных предоставили, кроме того, Совету Именитых, который есть не что иное, как сенат. Таким образом, обвинителей достаточно и правосудие имеет все средства держать в своих руках и самых могущественных людей. Рим был обязан своим прекрасным порядком самому себе и множеству мудрых людей, но и в нем мы видим, что разные причины беспрестанно вызывали новые учреждения в пользу свободы; удивительно ли, что в других государствах, не столь благоустроенных с самого начала, свободный порядок встречал столько препятствий, что никогда не мог утверждаться

267

ГЛАВА L.

Правительственные советы и учреждения не должны мешать государственным мерам

В консульство Тита Квинкция Цинцинната и Гнея Юлия Ментона[12] несогласия их возбудили в Риме замешательство и остановили все государственные дела. Видя это, Сенат побуждал их назначить Диктатора для выполнения того, что раздоры их мешали привести в действие. Однако Консулы, несогласные между собой во всем, выказали полное единодушие в решительном нежелании назначать Диктатора. Тогда Сенат, не находя другого средства, обратился к Трибунам, которые, опираясь на Сенат, принудили Консулов повиноваться. Здесь прежде всего надо заметить, как полезен был Трибунат; он не только удерживал честолюбие знати против Народа, но и прекращал раздоры, возникавшие в среде самой аристократии. Второе замечание, которое можно сделать, состоит в том, что в государстве не должно допускать меньшинство препятствовать необходимым для общего блага мерам. Напротив, дав какому-нибудь совету право раздавать почести и милости или вверив какому-нибудь должностному лицу известные дела, необходимо поставить им в обязанность неуклонно исполнять свое назначение или отказаться от него и предоставить его другому; иначе учреждение это будет неудовлетворительно и опасно, как было бы в Риме Консульство, если бы Трибуны не победили упрямство Консулов. В Венецианской республике почести и милости раздавал Большой совет. Иногда случалось, что по злобе или по ложному внушению Совет единодушно решался не замешать вакантных должностей как в городе, так и вне его. Это порождало величайшее замешательство, потому что и самый город и пригороды внезапно оставались без законных властей; прекратить это неудобство можно было, только задобрив и обманув большин-

268

ство Совета. Таким образом, учреждение это погубило бы государство, если бы благоразумные граждане не приняли нужных мер. Воспользовавшись одним благоприятным случаем, они постановили законом, что все должностные лица в городе и вне его считаются уволенными только по назначении им преемников. Этой мерой Совет был лишен возможности подвергать республику опасности, останавливая государственные дела.

ГЛАВА LI.

Республики должны показывать вид, что поступают по добровольному великодушному побуждению в случае, когда им приходится действовать в силу необходимости

Умные люди умеют придавать цену всякому своему поступку, даже вынужденному необходимостью. Римский Сенат выказал такого рода ум, когда постановил содержать на общественный счет воинов, которые прежде содержались на собственный счет. Сенат убедился, что таким образом нельзя вести войны, потому что это не позволяет ни осаждать города, ни предпринимать отдаленные походы; находя вместе с тем обширные военные предприятия необходимыми для государства, он решился положить войскам жалованье. Но при этом он распорядился так, что вменил себе в заслугу решение, вынужденное необходимостью. Народ был так обрадован этой милостью, что во всем Риме происходило ликование по случаю великого благодеяния, полученного совершенно неожиданно и которого сам народ никогда не решился бы просить. Хотя Трибуны старались унизить заслугу Сената, доказывая, что милость его не только не дает народу облегчений, но и ведет к большему обременению его, потому что для уплаты жалованья придется прибегнуть к новым налогам, однако народ продолжал искренне благодарить Сенат. Сенат сумел еще более возвысить свое

269

благодеяние благоразумным распределением новых налогов: самые большие и тяжкие подати были наложены на Патрициев и взысканы первыми.

ГЛАВА LII

Вернейшее и безопаснейшее средство сдержать смелость человека, достигшего в республике чрезмерной власти, состоит в том, чтобы предупредить его на том самом пути, которым он достиг могущества

Мы видели, какое значение приобрела Аристократия в народе, оказав ему мнимое благодеяние назначением жалованья и благоразумно распределив налоги. Если бы она действовала всегда таким образом, в городе не было бы смут и Трибуны лишились бы своего значения в народе, а следовательно, и власти. Действительно, в республике, особенно потрясенной, нет лучшего средства, более легкого и менее опасного, противиться замыслам честолюбцев, как предупредить их на всех путях, по которым они идут к своей цели. Если бы действовали этим средством против Козимо Медичи, противники его имели бы больше успеха, чем изгоняя его из Флоренции; если бы враждовавшие с ним граждане начали бы, подобно ему, покровительствовать народу, то этим самым без всяких смут и потрясений вырвали бы у него из рук главное орудие его честолюбивых замыслов. Пьеро Содерини приобрел во Флоренции популярность как благодетель народа, как преданнейший приверженец свободы. Граждане, оскорбленные его возвышением, поступили бы гораздо честнее и благоразумнее, с меньшим вредом и с меньшей опасностью для государства, если бы постарались предупредить его на пути к возвышению, вместо того чтобы, действуя открытым насилием, увлекать заодно с ним в пропасть всю республику. Если бы они отняли у него из рук

270

единственное орудие, делавшее его опасным (а это было им очень легко), они могли бы противиться ему во всех советах, во всех общественных собраниях, не возбуждая против себя никакого подозрения и не навлекая ненависть. Быть может, заметят, что если граждане, ненавидевшие Пьеро, сделали ошибку, не предупредив его в средствах, которыми он приобретал популярность, то и сам Пьеро сделал ошибку, не предупредив своих противников и не обратив против них того оружия, которым они ему грозили. Но ошибка Пьеро извинительна, потому что средство, которое ему предстояло, было затруднительно и бесчестно; известно, что это средство, которым его низвергали, которым боролись против него и наконец погубили, состояло в поддержании семейства Медичи. Очевидно, стало быть, что Пьеро не мог прибегнуть к этому средству, потому что мог ли он, не губя своей популярности, способствовать угнетению свободы, вверенной его бдительности? Ему пришлось бы делать это тайно и совершить внезапным решительным ударом; но кроме позора это представляло ему большую опасность, потому что при малейшем подозрении в сообщничестве с Медичи народ возненавидел бы его и тогда врагам его ничего не стоило бы погубить его. Должно всегда рассмотреть всякое средство со всех сторон, взвесить все его невыгоды и опасности и отказаться от него, если окажется, что оно представляет больше опасности, чем пользы, хотя бы имелись все средства привести его в исполнение. Иначе будет то, что случилось с Туллием [Цицероном], который, желая уничтожить влияние Марка Антония, только усилил его. Марк Антоний, признанный врагом Сената, собрал сильную армию, большею частью из солдат, служивших прежде Цезарю. Чтобы отвлечь от него этих солдат, Туллий уговорил Сенат возвысить Октавиана и послать его с войском и консулами против Марка Антония; он утверждал, что солдаты Марка Антония, услышав имя Октавиана, племянника Цезаря, называвшего себя также Цезарем, не замедлят покинуть своего предводителя и перейдут на сторону сенатской армии, что таким образом Марк Анто-

271

ний останется один и будет без труда низвергнут. Но вышло совершенно противное: Марк Антоний привлек Октавиана на свою сторону; Октавиан перешел к нему, покинув Туллия и Сенат, и это навеки погубило партию Оптиматов. Все это легко было предвидеть: вместо того чтоб слушаться Туллия, следовало остерегаться имени Цезаря, который с такой славой рассеял всех своих врагов и достиг в Риме монархической власти; нелепо было ожидать чего-нибудь благоприятного свободе от его наследников и сообщников.

 

Предыдущий | Оглавление | Следующий



[1] Древнейшая письменная фиксация римского права, осуществленная в 451—450 гг. до н.э. Коллегией децемвиров.

[2] «Добившийся в эти годы столь высокого положения, вступил в борьбу из-за угрозы лишиться этого положения» (Ливий, III, 35).

[3] «Обратил это себе на пользу» (Ливий, III, 35).

[4]  «Аппий Клавдий сбросил маску и показал свое истинное лицо» (Ливий, III, 36).

[5] «Намеки на освобождение плебеи искали в выражении лиц патрициев, прежде говорившем им лишь о рабстве, в страхе перед которым они сами и довели государство до такого состояния» (Ливий, III, 37).

[6] «... из отвращения к настоящему те [плебеи] захотят вернуться к прошлому, когда у власти оставались два консула» (Ливий, III, 37).

[7] «Благородные юноши, продавшиеся за такую цену, не только не сопротивлялись беззаконию, но в открытую предпочли свою вольницу всеобщей свободе» (Ливий, III, 37).

[8] «Ненавидя жестокость, вы сами выказываете жестокость» (Ливий, III, 53).

[9] «Всякое зло имеет началом добро» (лат.).

[10] «Исход выборов показал, что с одними настроениями борются за свободу и достоинство, а с другими выносят беспристрастное решение, когда борьба уже окончена» (Ливий, IV, 6).

[11] «Где теперь сыщешь даже в одном человеке такие скромность, справедливость и высоту духа, какие в те времена были присущи целому народу?» (Ливий, IV, 6)

[12] 431 г. до н.э.

[an error occurred while processing this directive]