Предыдущий | Оглавление | Следующий

РАССУЖДЕНИЯ О ПЕРВОЙ ДЕКАДЕ ТИТА ЛИВИЯ. DISCORSISOPRA LA PRIMA DECA DI TIТО LIVIO.. 1

КНИГА ПЕРВАЯ.. 1

ВСТУПЛЕНИЕ. 1

ГЛАВА I 2

ГЛАВА II 3

ГЛАВА III 5

ГЛАВА IV.. 5

ГЛАВА V.. 6

 

РАССУЖДЕНИЯ О ПЕРВОЙ ДЕКАДЕ ТИТА ЛИВИЯ. DISCORSISOPRA LA PRIMA DECA DI TIТО LIVIO

 

НИККОЛО МАКИАВЕЛЛИ ЗАНОБИ БУОНДЕЛЬМОНТИ и КОЗИМО РУЧЕЛЛАИ[1] Привет

Посылаю вам дар, не соответствующий, конечно, всему, чем я вам обязан; но Никколо Макиавелли, без сомнения, не мог принести вам в дар ничего более для него ценного. В нем я высказал все, что знаю и чему научился долгой практикой и постоянным изучением мирских дел. Ни вы, ни другие не можете желать от меня большего и не можете жаловаться, если я вам не даю больше. Конечно, если мои повествования плохи, вы можете приписать это недостатку моего ума; и, если в рассуждениях моих я большею частью заблуждаюсь, вы можете отнести это к ошибочности моего суждения; но и в этом случае не знаю, кто из нас может более упрекать другого: я ли вас за то, что вы принудили меня писать о предмете, которого я сам никогда бы не избрал, или вы меня, если сочинение мое не удовлетворит вас. Примите же его, как

145

принимаются между друзьями всякие подарки, ценя более намерение дарящего, чем достоинство приносимого в дар предмета. И верьте, что я с удовольствием думаю, что не ошибся, избрав вас для посвящения моих рассуждений, хотя мне приходилось заблуждаться во многих случаях; ибо, посвящая их вам, я этим самым могу выразить вам благодарность за все ваши благодеяния. Притом я отступил от общего обычая писателей, непременно посвящающих свои труды какому-нибудь государю; ослепленные честолюбием и корыстью, они восхваляют его, приписывая ему всевозможные добродетели, тогда как должны бы были порицать его за гнусные пороки. Чтобы не впасть в подобную ошибку, я избрал не государей, а людей, которые своими бесчисленными достоинствами заслуживают быть ими; не тех, которые могли бы осыпать меня должностями, почестями и богатствами, но тех, которые, не имея возможности сделать это, желают мне всего этого. Желая судить правильно, люди непременно долмсны делать различие между теми, которые щедры на самом деле, и теми, которые только имеют возможность быть щедрыми; между теми, кто умеет управлять государством, и теми, кто управляет, не умея. Так, писатели хвалят Гиерона Сиракузского, когда он был частным человеком, больше, чем Персея Македонского, когда он был царем, ибо, для того чтобы быть государем, Гиерону недоставало только государства; Персей же не имел в себе ничего царственного, кроме обладания царством.

Итак, примите то, чего сами хотели, дурно оно или хорошо; и, если вы будете настаивать на своем заблуждении, будто мысли мои занимательны, я прослежу и остальную историю, как обещал вам вначале. Valete.

КНИГА ПЕРВАЯ

ВСТУПЛЕНИЕ

По завистливости человеческой природы открытие новых систем и истин было всегда так же опасно, как открытия новых вод и земель, потому что люди более склонны порицать, чем хвалить, чужие поступки. Однако, побуждаемый тем естественным влечением, которое я всегда чувствовал, делать все, что я считаю способствующим общему благу, не обращая внимания ни на какие посторонние соображения, я решился пойти по пути, не посещавшемуся до меня никем. Какие бы препятствия и трудности ни пришлось мне здесь встретить, для меня будет достаточной наградой, если кто-нибудь благосклонно посмотрит на мой труд. Если скудость ума, недостаток опытности в современных делах, слабые познания прошедших делают сочинение мое ошибочным и малополезным, то по крайней мере я прокладываю путь тому, кто, обладая большими достоинствами, большим красноречием и проницательностью, сумеет выполнить его удовлетворительнее, поэтому если я не заслуживаю похвалы, то не должен быть подвергаем и порицанию. Я не могу удержаться от изумления и грусти, когда подумаю, как высоко уважается древность и как дорого ценится, не говоря уже о многих других примерах: обломок древней статуи, покупаемый, .чтобы украсить им свой дом, чтобы дать его в образец мастерам, занимающимся этим искусством; и как эти мастера со всем тщанием силятся воспроизвести его во всех своих произведениях; тогда как, с другой сторо-

147

ны, я вижу, что удивительные подвиги, совершенные в древних царствах и республиках царями, полководцами, гражданами, законодателями и другими, потрудившимися для своего отечества, — что все эти подвиги, о которых говорит нам история, возбуждают более удивления, чем подражания, что, напротив, каждый как будто избегает следовать им, так что от древней добродетели не осталось никаких следов.

Я тем более удивляюсь и скорблю, когда вижу, что в гражданских несогласиях, возникающих между гражданами, и в болезнях, постигающих людей, всегда прибегают к решениям и лекарствам, постановленным или предписанным древними. Ибо гражданские законы не что иное, как решения древних юристов, приведенные в порядок и служащие руководством для решений нашим юристам; точно так и медицина есть то, чему опыт научил древних врачей, на котором основываются суждения современных медиков. Но как только дело коснется устройства республик, сохранения государств, управления царствами, учреждения войск и ведения войны, правосудия к подданным, распространения могущества, то не оказывается ни государей, ни республик, ни полководцев, ни граждан, которые обращались бы за примерами к древним. Я убежден, что это происходит не столько от бессилия, до которого довело мир современное воспитание, не столько от зла, которое наделало многим христианским провинциям и городам честолюбивое тунеядство, сколько от недостатка истинного познания истории, что препятствует нам, читая ее, постигать истинный смысл ее и питать наш ум ее содержимым. Вот почему мы читаем исторические сочинения во множестве, находя удовольствие выслушивать повествования о различных событиях, но нимало не помышляя о том, чтобы следовать ее примерам, считая подражание им не только трудным, но и невозможным: как будто небо, солнце, стихии, люди изменили движение, порядок и силы свои и стали иными, чем были в древности. Желая исцелить людей от этого заблуждения, я счел необходимым написать по поводу всех книг Тита Ливия,

148

избегнувших разрушительного действия времени[2], все, что, сравнивая древность с современностью, я нахожу нужным для лучшего понимания их, дабы читатели моих рассуждений могли видеть, какой пользы должно искать в познании истории. Попытка эта, конечно, трудна, но я надеюсь при помощи тех, которые укрепили мою решимость взяться за это бремя, донести его до того, чтобы после меня другому оставалось мало пути до предназначенной цели.

ГЛАВА I

О возникновении большей части городов вообще и Рима в особенности

Читая, как возник город Рим, какие законодатели жили в нем и какой порядок водворили они там, мы перестаем удивляться, что в нем в течение стольких веков сохранилось столько добродетелей и что из него разлилось то необыкновенное могущество, которым пользовалась Республика. Говоря о первом возникновении Рима, заметим, что все города основаны или туземцами тех мест, где они строятся, или чужеземцами. Первое бывает, когда обитатели, рассеянные на множество мелких групп, не могут жить в безопасности, потому что каждая группа по условиям занимаемой ею местности и по малочисленности своей не способна выдержать отдельно нападение врагов; соединиться же при приближении неприятеля для общей защиты им уже некогда; притом если бы они и успели

149

соединиться, то им пришлось бы покинуть большую часть своих жилищ и предоставить их в добычу врагу; чтобы избежать этой опасности, они по собственному ли побуждению или по решению тех, кто пользуется между ними властью, решаются жить, соединившись в каком-нибудь избранном месте, где удобнее жить и которое легче защищать.

Таким образом в числе многих других возникли Афины и Венеция. Первые были основаны под властью Тезея с целью собрать рассеянных жителей страны; во второй собрались различные племена, загнанные на маленькие островки на оконечности Адриатического моря войнами, возбуждаемыми в Италии нашествием новых варваров после падения Римской империи; здесь они начали жить, постановив себе законы, которые считали наиболее удобными для сохранения своей общины, не принимая своего гражданского устройства от власти какого-нибудь государя. Им посчастливилось испытать продолжительное спокойствие благодаря местоположению, так как они были окружены со всех сторон морем, а народы, опустошавшие Италию, не имели судов и потому не могли напасть на них; таким образом, начав свое существование так скромно, они могли достичь того величия, которым пользуются теперь.

Другой случай, когда город основывается чужеземцами; это могут быть или свободные люди, или зависимые, каковы колонисты, посланные республикой или государем с целью освободить собственные земли от излишка народонаселения или же с целью заселить вновь приобретенные страны, дабы таким образом вернее и дешевле удерживать их в своей власти. Римский Народ основал множество подобных городов во всех своих владениях; иные же были основаны государями не для того, чтобы поселиться в них, а просто для своей славы, как, например, город Александрия[3] Александров [Македонским]. Основанные насилием, такие города редко делали боль-

150

шие успехи в развитии и достигали значения столиц. Подобным образом возникла Флоренция, основанная под римским владычеством (все равно, считать ли ее основанной солдатами Суллы или жителями Фьезоланских гор, которые, успокоенные продолжительным миром, водворившимся повсюду при Октавиане, решились поселиться в долине Арно); таким образом, вначале она не могла сделать никаких приобретений, кроме тех, которые получала от щедрот государей.

Когда народ или сам собою, или руководимый своим государем, будучи вынужден моровой язвой, голодом или войною покинуть свое отечество, отправляется искать себе нового местожительства и основывает город, то такой город можно считать основанным свободно. При этом переселяющийся народ может поселиться в городах, найденных в завоеванной стране, как, например, Евреи при Моисее, или основать новые города, как Троянцы при Энее. В последнем случае особенно проявляется мудрость основателя, выражающаяся в судьбе самого города, так как эта судьба становится впоследствии тем более удивительной, чем мудрее был основатель нового города. Мудрость же его обнаруживается в двух главных условиях: в выборе местоположения и в установлении законов. Люди действуют или по необходимости, или по свободному выбору, и, чем свободнее они в своих поступках, тем больше обнаруживается их достоинство. При избрании места для основания города должно рассмотреть, не предпочесть ли местность бесплодную, где люди, побуждаемые этим к промышленности, менее предавались бы праздности, теснее бы сближались между собою и по скудности своей страны имели бы меньше поводов к раздорам, как, например, мы видим в Рагузе и во многих других городах, основанных в подобных местах. Такой выбор был бы, без сомнения, умнее и полезнее, если бы люди довольствовались каждый своим и не стремились бы повелевать другими. Но люди могут обеспечить себя от себе подобных только могуществом, поэтому необходимо избегать местностей бесплодных и селиться в странах плодоносных,

151

где богатство почвы давало бы людям средства защищаться от нападений и покорять всех, кто будет противиться их величию. Что касается изнеженности от чрезвычайного изобилия страны, то дело законов обязать граждан к труду, к которому их не принуждает почва; должно подражать тем мудрецам, которые жили в странах приятных и плодородных, делающих людей тунеядцами и не способными ни к какому воинственному упражнению, но эти мужи, чтобы отклонить вредные последствия роскошной природы и избежать праздности, предписали всем, кто должен был служить воином, постоянно заниматься упражнениями; благодаря этому распоряжению воины были там лучше, чем в странах от природы суровых и бесплодных. Между прочим, так было в Египте, одной из самых роскошных стран; там влияние природы было до такой степени ослаблено законом, что в нем являлись самые замечательные люди; правда, имена их поглощены временем, но если бы подвиги их сохранились в истории, то заслужили бы больше хвалы, чем деяния Александра Великого и многих других, память о которых еще свежа. Кто захотел бы обратить внимание на Египет, на учреждение мамлюков и на устройство их войска до уничтожения их Великим Турком Сали[4], тот увидел бы, как строга была дисциплина этого войска, и на деле узнал бы, как боялись они праздности, в которую их могла ввергнуть мягкость климата, если бы их не поддерживали строгие предписания.

Итак, благоразумнее избирать плодоносные местности, потому что неудобства их могут быть предотвращены законами. Когда Александр Великий хотел для славы своей основать город, к нему пришел архитектор Динократ и показал ему, что его можно выстроить на горе Афон; он говорил, что место это само по себе очень крепкая позиция и что, кроме того, его можно окопать так, чтобы придать ему человеческую форму, что будет дело чудное и редкое и достойное его величия. Александр спросил его,

152

чем же будут существовать жители, и тот отвечал, что не подумал об этом. На это Александр засмеялся и, оставив гору в покое, основал Александрию, где жители должны были охотно селиться по тучности почвы и по удобству, доставляемому морем и Нилом. Обращаясь к основанию Рима, мы находим, что он был основан чужеземцами, если первым основателем его считать Энея; если же Ромула, то туземцами; но во всяком случае он основался свободно и независимо. Как мы увидим впоследствии, город был подчинен строгим узаконениям, предписанным Ромулом, Нумой и другими; вследствие этого ни плодородие почвы, ни удобства моря, ни частые победы, ни величие и могущество не могли в течение многих веков развратить его и поддерживали в нем проявление таких доблестей, какими не была украшена ни одна республика.

Деяния, совершенные Римом и прославленные Титом Ливием, вышли или из общественных, или из частных советов и совершались как в самом городе, так и вне его. Я начну с рассуждения о внутренних событиях, свершившихся вследствие общественной воли, останавливаясь на том, что найду достойным особенного внимания, и присовокупляя все связанные с ними обстоятельства. Этим и кончится первая книга или, вернее, первая часть моих Рассуждений.

ГЛАВА II

Какие бывают республики и какого рода была республика Римская

Я не буду говорить о городах, основанных иноземцами; я хочу рассмотреть только те, которые основались вне всякой внешней зависимости и начали тотчас же управляться сами собою, как республика или как монархия, и, смотря по этому различию, получили различные

153

учреждения и законы. Одни получили свои учреждения при самом основании или вскоре потом от одного законодателя сразу, как, например, Спартанцы от Ликурга; другие получали их при случае, в несколько приемов, смотря по требованию обстоятельств, как, например, Рим. (Можно назвать счастливою ту республику, где явится человек до того мудрый, чтобы законы, которые он ей даст, обеспечивали бы существование каждого и чтобы в них не нужно было ничего исправлять., Так, мы видим, что Спарта более восьмисот лет хранила законодательство Ликурга, не искажая его и не испытывая никаких гибельных беспорядков. Напротив, несчастлив тот город, который не найдет мудрого законодателя и будет принужден сам распорядиться своими учреждениями. Но из них всех несчастнее тот, который более всех чужд порядка; то есть тот, чьи учреждения более всех удалены от прямого пути, который мог бы привести его к совершенной и истинной цели; такому городу почти невозможно найти благоприятный случай, который помог бы ему возвратиться на истинный путь. Другие же, учреждения которых хотя несовершенны, но которые зато исходят из хорошего начала и способны совершенствоваться, могут достичь лучшего порядка при благоприятном стечении обстоятельств. Но заметим, что преобразование никогда не обходится без опасности, потому что люди никогда не соглашаются на новый закон, водворяющий в городе новый порядок, если не будут вынуждены крайней необходимостью; но такая необходимость не может возникнуть без опасности, и легко может случиться, что республика погибнет, прежде чем достигнет лучшего порядка. В этом совершенно удостоверяет нас пример Флорентийской республики, которая была преобразована во II[5] после событий в Ареццо, а в XII[6] по взятии Прато снова ниспровергнута.

154

Итак, желая рассмотреть, каковы были учреждения города Рима и какие условия привели его к совершенству, я замечу, как все, писавшие о республиках, что есть три рода правительств, а именно Монархия, Аристократия и Народное Правление; из этих трех видов правления должны какое-нибудь выбрать те, кому приходится устраивать правление в городе, давая предпочтение правлению, которое покажется для них удобнее. Иные, и притом, по мнению многих, более мудрые, думают, будто видов правления шесть, из коих три дурны во всех отношениях, а три другие сами по себе хороши, но так как их трудно поддерживать, то и они также становятся пагубны. Хороши три, уже названные нами; три других вытекают из них и дурны; и каждый из них так похож на соответствующий ему хороший, что они легко переходят один в другой: Монархия легко обращается в тиранию; Аристократия часто переходит в правление небольшого меньшинства (олигархия); Народное Правление без труда превращается в совершенную распущенность) Таким образом, законодатель, учреждающий в городе одно из этих трех правлений, водворяет его ненадолго, потому что у него нет средства предупредить переход из хорошего в дурное, так как здесь добро и зло слишком близки друг к другу.

Эти разные виды правления развились между людьми случайно, ибо в начале мира, когда жители были малочисленны, они жили рассеянно, подобно животным; впоследствии, когда поколение их размножилось, они соединились и, чтобы лучше защищаться, избрали из своей среды самого сильного и самого храброго, сделали его своим начальником и стали повиноваться ему. Отсюда возникло познание разницы между полезным и добрым, вредным и подлым, потому что в людях стало возбуждаться негодование и сострадание при виде человека, наносящего вред своему благодетелю; они стали порицать неблагодарных и уважать чувствительных к благодеянию и, видя, что им самим может быть нанесе-

155

на подобная же обида, решились во избежание такого зла установить законы, учредить наказания для их нарушителей, отсюда явилось понятие справедливости и правосудия. Вследствие этого понятия, когда приходилось избирать начальника, люди стали отдавать предпочтение уже не самому храброму, а самому мудрому и справедливому. Но так как впоследствии вожди сделались наследственными, а не избираемыми, то тотчас же начали вырождаться; покинув добродетели своих предков, они стали думать, что дело государя только затмевать прочих пышностью, сладострастием и другими подобными качествами. Таким образом, государи сделались ненавистны и потому трусливы, а от страха перешли к угнетению, и возникла тирания. Отсюда явились падение государей, замыслы и заговоры против них, устраиваемые не трусами и малодушными, а теми, которые великодушием, благородством, богатством и знатностью возвышались над прочими и не могли переносить преступного существования этих государей. Руководимая ими толпа вооружалась против государя и, убив его, подчинялась своим вождям как избавителям. Последние, ненавидя имя монарха, учреждали из себя правительство и вначале, помня пример прошлой тирании, управляли сообразно постановленным ими законам, подчиняя свои выгоды общей пользе и с равным старанием занимаясь общественными и своими частными делами. Но, наконец, правление переходило к их сыновьям, не знавшим превратностей судьбы, не испытавшим несчастий и не желавшим довольствоваться гражданским равенством; предавшись алчности, честолюбию, похищению чужих жен, они обращали аристократическое правление в Олигархию, попирая права граждан; таким образом, в скором времени их постигала участь тирана; наскучив их правлением, толпа обращалась в орудие всякого, кто предлагал ей избавить ее от этих правителей; и вскоре являлся человек, который при помощи толпы низвергал их. Но память государя и испытанных от него обид была

156

еще свежа; поэтому, разрушив владычество олигархов и не желая восстанавливать монархию, люди вводили у себя народное правление, учредив у себя такой порядок, чтобы ни аристократы, ни монарх не имели и в нем никакой власти. Так как всякий государственный порядок пользуется вначале уважением, то народное правление могло некоторое время существовать, впрочем недолго, пока не угасло основавшее его поколение; затем быстро водворялась полная распущенность, где ни частные, ни общественные люди не внушали никому никакого почтения, так что всякий жил по-своему и все наносили друг другу тысячи обид. Тогда, побуждаемые необходимостью или советом какого-нибудь умного человека, люди во избежание такого беспорядка опять обращались к монархии и от нее снова постепенно возвращались к распущенности тем же путем и по тем же причинам.

Таков круг, в котором вращались и вращаются правления всех республик, однако они редко возвращаются к тому, из чего вышли, потому что в них редко сохраняется столько жизненной силы, чтобы пройти, не погибнув, несколько раз этот круг. Обыкновенно бывает, что среди этих переворотов республика, лишенная силы и руководства, делается добычей соседнего государства, которое управляется лучше, чем она. Но, предположив, что этого не случится, она должна будет вращаться в этом круге бесконечное время.

Итак, я говорю, что (все эти виды правления представляют неудобства — первые три потому, что не могут долго существовать, а три остальные потому, что сами по себе дурны. Мудрые законодатели, зная эти недостатки, избегали следовать исключительно какому бы то ни было из этих порядков, предпочитая смешанный, который казался им прочнее и крепче, потому что, существуя вместе, Монархия, Аристократия и Демократия могли бы удобнее наблюдать друг за другом).

Из законодателей Ликург больше всего прославился подобными учреждениями; он учредил своими зако-

157

нами в Спарте порядок, в котором и Царь, и Аристократы, и Народ получили каждый свою часть, так что государство его просуществовало более восьмисот лет, к великой славе его, в полном спокойствии. Иное было с Сол оном, который постановил законы для Афин; желая водворить исключительно господство народа, он учредил такой непрочный порядок, что еще при жизни его возникла тирания Писистрата. Хотя через сорок лет наследники тирана были изгнаны и Афины возвратили себе свободу, но так как исключительно народное правление, установленное Солоном, было снова водворено, то по прошествии не более ста лет оно опять пало, несмотря на множество узаконений, придуманных для его сохранения, для обуздания высокомерия аристократов и своеволия народа — препятствий, упущенных Солоном из виду. Таким образом, сравнительно со Спартой существование Афин было самое кратковременное, потому что в них не было власти ни Государя, ни Аристократии.

Но возвратимся к Риму. Хотя Рим не имел своего Ликурга, который дал бы ему при самом основании порядок, способный надолго упрочить его свободу, но чего не сделал законодатель, то делалось само собой вследствие несогласий, происходивших в городе между Народом и Сенатом. Риму не досталось счастья иметь мудрого основателя, зато досталось другое счастье; правда, первые учреждения его были плохи, но не настолько, чтобы отклонить его от прямого пути, который мог привести его к совершенству. Ромул и все другие Цари установили много прекрасных законов, позволявших жить свободно, но так как целью их было основать не республику, а царство, то, когда город сделался свободным, в нем оказался недостаток во многих установлениях, необходимых для свободы и совершенно упущенных из виду царями. Цари лишились власти вследствие причин, о которых мы рассуждали выше; но изгнавшие их немедленно установили на место Царей двух

158

Консулов[7], так что в Риме было уничтожено только имя царей, а не самая власть их. Итак, имея Консулов и Сенат, республика представляла смесь двух из трех вышесказанных начал, а именно Монархию и Аристократию. Оставалось только дать место народному правлению: римская Знать, возгордившись по причинам, которые мы укажем ниже, возбудила против себя народное восстание и, чтобы не лишиться всего, была принуждена уступить Народу его часть. Но с другой стороны, Сенат и Консулы сохранили столько власти, что могли удерживать в республике свое положение. Таким образом возникло учреждение народных Трибунов[8]; это учреждение придало республиканскому порядку больше прочности, потому что каждое из трех начал получило свою долю в управлении. Судьба так благоприятствовала Риму, что хотя он перешел от правления Царей и Аристократии к Народному Правлению через те же ступени и по тем же причинам, какие мы указали выше, однако царская власть не была совершенно уничтожена в пользу власти Аристократов и власть Арис-

159

тократов не была вовсе отменена в пользу Народной власти. Все они остались смешанными, что придало республике совершенство. Но этого совершенства она достигла вследствие раздоров между Народом и Сенатом, как мы подробно увидим в двух следующих главах.

ГЛАВА III

Вследствие чего были учреждены в Риме народные Трибуны, способствовавшие усовершенствованию республики

Как доказывают все рассуждавшие о гражданском быте и как свидетельствуют примеры всей истории, учредителю и законодателю республики необходимо предполагать всех людей злыми и всегда склонными обнаруживать свою испорченность, как скоро к тому представится удобный случай. Если испорченность их некоторое время не обнаруживается, то это, наверное, происходит от какой-нибудь скрытой причины, которая еще не дознана опытом, но которая непременно обнаружится временем, называемым отцом всякой истины; так, в Риме по изгнании Тарквиния между Народом и Сенатом господствовало, по-видимому, величайшее согласие; Знать, казалось, совершенно покинула свою гордость, сделалась искренно народной и сносной даже для самых низших классов.

Это согласие продолжалось, пока жили Тарквинии, и причина его во все это время оставалась скрытой; дело в том, что Знать боялась Тарквиниев и опасалась, чтобы Народ вследствие дурного с ним обращения не соединился бы с ними и не вошел с ними в соглашение. Но как только Тарквинии умерли и страх Знати прошел, она начала извергать против Народа яд, который доселе скрывала, и принялась оскорблять его всевозможными средствами. Это именно показывает справедливость сказанного выше, что люди поступают хорошо только по необходи-

160

мости; но, как скоро им предоставляется выбор и как скоро они могут действовать по произволу, немедленно возникают всевозможные смуты и беспорядки. Вот почему и говорят, что голод и нужда делают людей искусными, а законы — добрыми. Где дело хорошо само по себе, без всякого закона, там закон не нужен; но как скоро нет доброго расположения, необходим закон. Поэтому, когда не «тало Тарквиниев, боязнь которых сдерживала Знать, при-щлось подумать о новом порядке, который давал бы тот Же результат, как при Тарквиниях. Таким образом, после многих смут, ропота и опасных распрей, возникших между Народом и Знатью, для безопасности Народа были учреждены Трибуны. Они получили такие права и преимущества, что могли всегда быть посредниками между Народом и Сенатом и обуздывать дерзость Аристократии.

ГЛАВА IV

Раздор между Народом и Сенатом римским послужил в пользу свободы и могущества этой республики

Я не хочу оставить без замечания смуты, происходившие в Риме от смерти Тарквиния до учреждения Трибунов. Я намерен восстать против мнения многих, утверждающих, будто Рим представлял собой государство, исполненное постоянных смут и таких беспорядков, что только благодаря счастью и военной доблести своих граждан он не был ниже всякой другой республики. Я не могу отрицать, что римское владычество водворилось благодаря счастливому стечению обстоятельств и силе оружия, но мне кажется, что хорошая армия свидетельствует о хорошем государственном порядке, а счастье всегда на той стороне, где лучшая армия. Но обратимся к другим особенностям этого города. Я нахожу, что бранить несогласия между Аристократией и Народом — значит порицать первые причины свободы Рима, это значит обращать больше внимания на ропот и крики, возбуждаемые этими смутами, чем на полезные их последствия. Рассуждающие

161

таким образом не видят, что в каждой республике всегда бывают два противоположных направления: одно — к пользе народа, другое — к выгодам высших классов, из этого разногласия вытекают все законы, издаваемые в интересе свободы, что легко можно видеть по событиям в Риме, где в течение трехсот лет, от Тарквиния до Гракхов, смуты редко доходили до изгнаний граждан, а еще реже до кровопролитий. Нельзя, следовательно, считать эти смуты вредными, а республику разделенной, если в такой долгий промежуток рознь стоила всего 8 или 10 гражданам ссылки, нескольким — казни и совсем немногим — пени. Ни в коем случае нельзя основательно назвать государство неустроенным, если мы видим в нем столько примеров добродетели, ибо добрые деяния происходят от доброго воспитания, доброе воспитание — от хороших законов, а хорошие законы — от тех самых смут, которые многие безрассудно осуждают Если хорошо вникнуть в результат этих смут, то мы увидим, что они никогда не вызывали насилий и изгнаний в ущерб общему благу, а всегда устанавливали законы и порядки для пользы общественной свободы. Быть может, кто-нибудь скажет: не странно ли, однако, не дико ли видеть, как народ всей толпой вопиет против Сената, Сенат против Народа, как толпы шумно бегают по улицам, запирают лавки, бегут из Рима — все это ужасает даже при чтении. На это я отвечу, что всякий город имеет свои обычаи, при помощи которых народ может удовлетворить своим требованиям, а тем более такой город, где народ участвует в самых важных делах: таков был город Рим, где был обычай, что народ, желая получить какой-нибудь закон, прибегал к одной из подобных крайностей или отказывался идти на войну, так что для усмирения его приходилось удовлетворить его желанию. Желания же народов свободных редко вредят свободе, потому что возбуждаются или угнетением, или подозрением, что их желают угнетать. Если бы это подозрение было ложно, против него у свободного народа всегда есть средство: для этого достаточно, чтобы вышел какой-нибудь честный человек и в речи доказал народу, что он ошибается. Правда, народы,

162

как говорит Туллий [Цицерон], невежественны, но они всегда способны признать правду и легко уступают, когда человек, достойный доверия, показывает им истину.

Итак, мы должны воздержаться от порицаний римского правления и иметь в виду, что все добро, произведенное Республикой, необходимо должно было проистекать из хороших источников. Если смуты были причиной учреждения Трибунов, они заслуживают похвалу, потому что способствовали народу добиться участия в управлении, способствовали ограждению римской свободы, как увидим в следующей главе.

ГЛАВА V

Кому надежнее поручить охранение свободы — народу или аристократии и кто имеет более поводов возбуждать смуты — те ли, кто желает приобретать, или те, кто желает сохранять

Мудрые учредители республик обращали прежде всего внимание на ограждение свободы, и, смотря по тому, насколько они достигали этого, государство дольше или меньше существовало свободным. В каждой республике есть знать и простонародье, и многие сомневались, кто из них сумеет лучше охранить свободу. В древности Лакедемоняне, а в наше время Венецианцы вручили ее Знати, но Римляне вверили ее простому Народу.

Необходимо теперь рассмотреть, которая из этих республик сделала лучший выбор в этом деле. Если вникать в причины того или другого выбора, то можно многое сказать про обе стороны; если же рассуждать о последствиях, то надо отдать предпочтение Знати, потому что в Спарте и Венеции свобода была долговечнее, чем в Риме. Однако, обращаясь к причинам, я замечу, останавливаясь сначала на Риме, что вверять охранение свободы должно тем, кто менее алчен и менее помышляет о ее

163

захвате. Без сомнения, рассматривая в этом отношении знать и простонародье, мы убеждаемся, что первые одержимы желанием господствовать, тогда как вторые хотят только не быть угнетенными; следовательно, они более любят свободную жизнь и менее знатных имеют средств на похищение свободы в свою пользу. Таким образом, поручая народу охранять свободу, можно надеяться, что он будет больше о ней заботиться и, не имея возможности сам завладеть ею, не позволит захватить ее и другим. С другой стороны, защитники спартанского и венецианского порядков говорят, что, вверяя охранение свободы знатным, мы достигаем двух хороших результатов: во-первых, удовлетворяем честолюбию тех, кто имеет в республике больше значения и кто, получив в руки орудие власти, будет иметь больше причин довольствоваться своей долей; во-вторых, отнимая власть у беспокойного народа, препятствуем ему возбуждать в республике бесконечные раздоры и смуты и доводить Знать до какого-нибудь отчаянного поступка, который непременно со временем принесет вредные последствия. Они приводят в пример тот же Рим, где народ, получив Трибунов, а с ними и власть в свои руки, не стал довольствоваться одним плебейским консулом и захотел обоих. Далее, плебеи потребовали себе Цензоров, Преторскую власть и все прочие чины республики[9]. Не довольствуясь, наконец, и этим и увлекаемый той же яростью, народ начал со временем

164

боготворить людей, от которых ожидал ниспровержения Знати; отсюда возникло могущество Мария и падение Рима. Надо сознаться, что, разбирая все эти доводы, мы остаемся в недоумении, кому лучше вверить охранение свободы, не зная, кто вреднее для республики: те ли, кто желает приобрести то, чего не имеет, или те, кто хочет удержать за собой уже приобретенные преимущества.

Исследуя все это тщательно, можно прийти к следующему заключению: дело изменяется, смотря по тому, идет ли речь о республике, желающей достичь владычества, подобно Риму, или имеющей в виду только свое собственное сохранение. В первом случае необходимо подражать во всем Риму, во втором можно следовать примеру Венеции и Спарты по причинам, о которых мы скажем в следующей главе.

Но, возвращаясь к вопросу о том, кто вреднее для республики, жаждущие ли приобретения или опасающиеся утратить приобретенное, я замечу, что, когда два плебея — Марк Менений и Марк Фульвий — были сделаны первый Диктатором[10], а второй Начальником конницы для исследования заговора, составленного в Капуе против Рима, народ дал им также власть разыскать, кто в Риме честолюбием и вообще чрезвычайными путями добивался овладеть консульством и другими почетными должностями города. Аристократия, полагая, что власть дана Диктатору против нее, распространила в Риме слух, что не она из честолюбия ищет почестей чрезвычайными путями, а Плебеи, которые, не доверяя доблести Знати и тому, что самое высокое ее происхождение обязывает их к ней, добиваются незаконными средствами почетного положения; особенно обвиняла Аристократия Диктатора. Это обвинение было так сильно, что Менений сложил с себя дикта-

165

торство, произнеся речь, полную жалоб на клеветы Аристократии, и потребовал суда Народа; дело его было исследовано, и он был оправдан; при этом много спорили о том, кто честолюбивее: желающие ли сохранять или стремящиеся к приобретению, так как и то и другое желание легко может сделаться причиной великих смут. Очевидно, однако, что они чаще возбуждаются людьми обладающими, потому что страх потери порождает в них те же страсти, которыми одержимы стремящиеся к приобретению; притом людям всегда кажется, что обладание их недостаточно обеспечено, если они не делают новых приобретений. Кроме того, надо заметить, что обладающие многим имеют больше средств и способов возбуждать раздоры. И еще заметим, что поступки и честолюбие их возбуждают в людях, не обладающих властью, желание овладеть ею, чтобы отомстить им, ограбить их или чтобы завладеть богатствами и почестями, которыми они злоупотребляют.

 

Предыдущий | Оглавление | Следующий