Предыдущий | Оглавление | Следующий

H. H. Алексеев

Алексеев Николай Николаевич (1879–1964) – философ права, один из идеологов евразийства.

Поступил на юридический факультет Московского университета, но в 1902 г. за участие в революционной деятельности был исключен из него и продолжил образование за границей, в Дрездене. После первой русской революции в связи с общей амнистией H. H. Алексеев восстанавливается в Московском университете, где ведущим правоведом в том время был П. И. Новгородцев. Алексеев называл Новгородцева своим учителем. Ему он был обязан не только профессиональными знаниями в области истории и теории права, но и формированием своего мировоззрения как ученого. В эти годы Алексеев отходит от первоначального увлечения марксизмом и обращается к трудам классиков философии права – Аристотелю, Канту, Гегелю. По окончании в 1906 г. университета Алексеев был оставлен на кафедре философии права для продолжения научно-педагогической деятельности.

В 1908 г. молодой ученый направляется для продолжения образования за рубеж и вплоть до 1910 г. стажируется в университетах

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.577

Берлина, Гейдельберга, Парижа, где знакомится с новейшими юридическими и философскими теориями. Наибольшее влияние на него оказало неокантианство Марбургской и Баденской школ. Он разделяет многие из теоретических установок неокантианства, а неокантианская методология надолго становится для него образцом научности. Позже приходит увлечение феноменологией Э. Гуссерля. Религиозно-нравственные мотивы почти не слышны в творчестве раннего Алексеева, они будут усиливаться с годами, под влиянием жизненных обстоятельств и пережитой российской трагедии. По возвращении на родину Алексеев публикует свою первую фундаментальную работу «Науки общественные и естественные в историческом взаимоотношении их методов. Очерки по истории и методологии общественных наук» (М., 1912) [1].

Эта книга имела успех и признание в научном сообществе России. С 1912 г. Алексеев – профессор права в Москве.

Годы революции и гражданской войны оказались одними из наиболее напряженных в жизни Алексеева. Он – активный автор московского журнала «Народоправство», в котором постоянно печатались Н. А. Бердяев, Б. П. Вышеславцев, Вяч. Иванов и другие видные философы и литераторы. Участвует в юридической подготовке Учредительного собрания. В гражданской войне Алексеев – на стороне Белой гвардии. После разгрома деникинской армии и кратковременного выезда в Сербию он возвращается в Крым, где состоит профессором Таврического университета в Симферополе.

В 1920 г. Алексеев эмигрирует, в первую очередь в Турцию, в Константинополь. В 1922–1931 гг. жил в Праге и Берлине, работая в Русском научном институте. В 1931–1940 гг. преподавал в Страсбурге, затем – в Белграде. Принимал участие в движении антифашистского Сопротивления. А с 1948 г. – обосновался в Швейцарии, в Женеве.

Теоретическое содержание этой работы не потеряло общенаучного интереса до наших дней. Вместе с тем она – важный этап в становлении ученого. Вскрывая механистическую сущность марксистской методологии, Алексеев окончательно порывает со своим юношеским увлечением. И здесь же он формулирует свою основную исследовательскую задачу и методологическое кредо.

Марксисты утверждали, что основоположник исторического материализма полностью преодолел механицизм общественных теорий прошлого и его учение имеет самостоятельные теоретические корни Алексеев доказывает обратное, обращаясь к истории этого вопроса. Успехи

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.578

математического и механистического естествознания в эпоху Нового времени, утверждает он, породили уверенность в превосходстве естественнонаучных методов перед познавательными приемами других областей знания. Эту точку зрения в большей или меньшей степени разделяли все крупнейшие ученые того времени. Декарт и Гоббс, Спиноза и Лейбниц. Отсюда – их стремление сблизить социальную науку с наукой естественной. Под влиянием, как говорит автор, «аналогий», заимствованных из гипотез механистического естествознания, создавались социальные теории, проникнутые идеей натурализма. Их представители считали, что все социальные явления можно истолковать, объяснить и предсказать сугубо рационально, опираясь на разум так, как это имеет место в отношении явлений механических. Но «мир не делится на разум без остатка». Реакцией на механицизм и натурализм Нового времени стал историзм Монтескье и классиков немецкой философии, прежде всего Гегеля. В качестве необходимой составляющей социальных отношений они стали рассматривать исторический процесс, который имеет собственные законы, не сводимые к законам механики.

Гегель окончательно преодолевает натурализм школ естественного права Нового времени. Математический метод, как показал он, адекватный в области механики, отнюдь не имеет универсального значения, поскольку количество само по себе – лишь один из моментов в системе логических категорий, к тому же совсем не высший. Алексеев выделяет важную для себя сторону в гегелевском подходе к анализу общественных явлений: автор «Науки логики» выступал против разложения качеств на количества – он хотел оставаться при «качественно-конкретном», за которым признавал онтологическое и теоретико-познавательное значение. Именно стремление постичь «качественно-конкретное» в обществе и праве, которое Алексеев находил также в учении Аристотеля, у средневековых схоластов и Лейбница, составит в дальнейшем его главную программную установку. Гегелевским решением этой задачи он не удовлетворен: «...Гегель облек принятое им «качественно-конкретное» в рациональные схемы диалектической логики. Таким образом, получилась удивительная картина: крайности сошлись, реакция против рационализма сама породила философскую концепцию, своим рационализмом едва ли не превосходящую старые механические аналогии» [2]. Однако «культурно-историческое бытие не есть бытие логического». И от того, что «математический монизм сменился диалектическим», социальной науке не легче.

Здесь нужно заметить, что Алексеев разделял общий в то время взгляд на гегелевскую диалектическую логику как на абстрактную логическую схему, который еще не до конца преодолен и современным гегелеведением. Духовное содержание «Науки логики» прекрасно разглядел современник Алексеева И. А Ильин в своем труде «Философия

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.579

Гегеля как учение о конкретности Бога и человека». Но для нашего автора она осталась логикой-схемой, а не логикой Логоса

Впрочем, эта неточность не имела принципиального значения для работы, предметом которой была не философия немецких классиков, а судьбы механицизма в обществознании. Учение Гегеля рассматривалось прежде всего со стороны его влияния на современников, которыми оно было воспринято совсем не глубже, чем Алексеевым. Сам Гегель сетовал на то, что не был понят учениками «Из всех учеников меня понял только Розенкранц и тот понял неправильно», – говорил великий мыслитель.

Установившееся в философии после Гегеля стремление преодолеть «логицизм» немецкого идеализма имеет результатом возрождение механистического материализма и натурализма в духе Нового времени Маркс стремится уйти от крайностей натурализма, внося в науки об обществе принцип историзма. «В постоянном возвращении новейшей мысли к натуралистическим аналогиям марксизм является крайним и последним шагом. Социальная философия Маркса глубоко проникнута историзмом: Карл Маркс – это Монтескье XIX в., у которого историческое миросозерцание определено отношением к немецкому идеализму. Но перед Марксом, как и перед его французским предшественником, встает та же неразрешенная проблема, именно вопрос о том, какие категории формируют историческое и изменчивое бытие, поднятое в противоположность механистическому миросозерцанию, на степень самостоятельного онтологического начала? В отличие от англо-французских историков, социологов и экономистов Маркс совершенно ясно понимает невозможность выразить «историческое» в понятиях механического естествознания. Однако, где же искать новых понятий? – на этот вопрос Маркс ответить не может. И вот опять историзм сочетается с гипотезой, взятой из механического естествознания, – сочетается с материализмом» [3].

Маркс поставил предел натурализму в области наук об обществе и праве, но механистическая теория общества и теория исторического материализма – это звенья одной цепи. Отталкиваясь от критики марксизма, Алексеев формулирует собственную научную задачу, которую с отрицательной стороны составляет «критика существующего социально-научного сознания, поскольку проявляется оно в фактическом составе натуралистических социальных теорий» [4], а с положительной – создание теории, которая была бы строго научна и в то же время учитывала идею «невозможности полнейшей рационализации общественных отношений– той рационализации, вера в которую, с одной стороны, воплощается в мечтах о близком земном рае, с другой – связывалась с убеждением, что общественную науку можно вылить в математически-рациональные формулы» [5].

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.580

Однако для решения задачи познания средствами рациональной науки иррациональной стихии общественной жизни Алексеев пока не находит достаточной методологической базы. В принципе, он ничего не имеет против иррационалистических, как он их называет, школ прагматизма и интуитивизма, но сближению с ними препятствует их «логический и гносеологический релятивизм», отсутствие апелляции ко всеобщим началам истины. «Чистая логика» неокантианцев, которым сочувствует Алексеев, не удовлетворяет его в сфере онтологии и метафизики. Он признает также значение этического учения немецкого идеализма, и прежде всего Канта, но склоняется к тому, что распространять его выводы на общественные явления нужно с большой долей осторожности [6].

Таким образом, разработка научной методологии и философских оснований теории права, которая отвечала бы этой руководящей идее, еще впереди. Пока что Алексеев лишь указывает на ту традицию, с которой он связывает эти перспективы. Для него это – традиция «идеи конкретного», отмеченная именами схоластов, Лейбница и Гегеля. Ее исток и основная парадигма – философско-правовое учение Аристотеля. «В связи с проблемой чистого естествознания современная философия нередко указывает на Платона; связь с культурно-историческими науками не должна ли повести к рецепции Аристотеля?», – задает Алексеев риторический вопрос [7].

Труды Алексеева имеют не только умозрительный характер – на них лежит печать времени, чувство боли за свой народ, обеспокоенность судьбами культуры. «Укрепить идею права в народе» – этому делу должна была способствовать уже первая книга цикла «Введение в изучение права». В русской революции Алексеев видел прежде всего разгул стихийного, массового анархизма, всеобщего забвения и отрицания права. «Укрепить идею права в народе, и идейно и фактически погрузившемся в анархию, может только исторический опыт. И мы вскоре увидим, как из разрушенных революцией правовых и государственных форм с стихийной силой воскреснут новые элементы порядка, неизбежно воспроизводящие основные черты всякого права» [8]. К более глубокому осмыслению опыта русской революции, ее уроков и возможностей выхода из беззакония Алексеев обратится несколько позже, присоединившись к евразийскому движению. Пока что он хочет лишь еще раз, по возможности коротко и просто, выразить идею права и обосновать его необходимость. Однако это под силу лишь философской науке о праве. Именно «вопрос о месте права в мире, о месте его в различных пластах бытия является главнейшей проблемой философии права» [9].

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.581

Основное содержание работы составляют изложение и анализ наиболее распространенных подходов к трактовке понятия права древнейших воззрений на право как на силу, правового скептицизма Штир-нера, нормативной теории Кельзена, психологической теории Петражицкого, исторической и социологической школ в праве и др. Алексеев рассматривает также идею естественного права, в то время снова привлекшую внимание русских правоведов Он соглашается с ней в том, что «в праве содержится некоторый вечный и абсолютный элемент, что, стало быть, идея права не разлагается на несвязную кучу отдельных исторических моментов» [10], однако возражение вызывает претензия теории естественного права быть одновременно наукой и об общественном идеале. В этом Алексеев расходился со своим учителем Π. И. Новгородцевым, который требовал от правовой науки выдвижения идеалов. «Стихия права, – заявляет Алексеев, – выражает только одну из сторон богатой, сложной и весьма многообразной по природе своей социальной действительности. Проблема социального идеала сводится не к тому, чтобы вылить в совершенную форму и другие, по существу своему неюридические отношения социального бытия ... иррациональную стихию общественной жизни» [11].

В «Очерках по общей теории государства» Алексеев обобщает устоявшиеся точки зрения относительно сущности государства. Большинство из них сводит определение государства к трем моментам: союз людей, власть, территория [12]. Определяя свою позицию, русский правовед писал: «Мы выдвигаем поэтому в определении государства в первую очередь момент социальный – момент «общения», «союзности», «собственности», а не момент властвования, который иные считают наиболее важным и решающим» [13]. Выделение начала «общения» в государстве в качестве его главного определения заставляет вспомнить высказанные Алексеевым симпатии к Аристотелю. Определение государства как общения заставляет Алексеева отказаться от распространенного определения государства как социальной целостности, подобной естественному организму или человеческой личности.

Распространенная ошибка в определении государства и правовых отношений проистекала, согласно Алексееву, из стремления большинства правоведов найти и фетишизировать какую-либо субстанцию, которая якобы стоит за этими отношениями или символизирует их. Являясь централизованной системой общественных отношений, властным отношением между личностями, «государство не может быть никаким самостоятельным существом, ни организмом, ни личностью, ни субстанцией, – но некоторой постоянной точкой социальных связей» [14]. Субъ-

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.582

ект права также может быть определен как некоторый абстрактный, постоянно сохраняющийся центр правоотношений, который отнюдь не всегда может быть персонифицирован, «...быть субъектом права означает не что иное, как стоять в центре известных правовых отношений, пребывать в них, охранять их, двигать, изменять, направлять, вступать в другие правоотношения и связи. Таким центром может быть не только носитель известного сознания, но и разные другие предметы – неодушевленные вещи, лица, еще не родившиеся, союзы и общества» [15].

Налицо стремление Алексеева максимально устранить из определения права и государства субстанциальные отношения, ограничившись лишь анализом феноменальной стороны дела. Этот подход нашел свое логическое завершение в попытке создания феноменологической философии права, нашедшей воплощение в «Основах философии права». Эта работа подводит итог многолетним философско-правовым изысканиям ученого. В ней он стремился выделить в среде обширного крупа политико-правовых и методологических идей собственно философское содержание, в котором надеялся найти выражение внутренней сущности права.

В феноменологической философии, искавшей с помощью особо организованных мыслительных операций – редукций – изначальные принципы сознания и ориентировавшей науку на исследование его феноменов, Алексеев видел предпосылку для решения своей главной задачи: остаться на почве строгого научного знания и в то же время избежать неправомерной рационализации объективной действительности. Впрочем, степень влияния феноменологии на Алексеева вряд ли следует преувеличивать. В максимальной степени оно чувствуется в его учении о ценностях в праве (глава IV) – тема традиционная как для феноменологии, так и для неокантианства – но в остальном Алексеев предстает как оригинальный русский мыслитель, и этим прежде всего ценен его труд.

Обобщив обширный современный материал по философии и теории права, русский правовед строит систему, основой которой делает три важнейшие темы русской философии права: субъект права, ценность в праве, идеал правоотношений. В результате детального и глубокого анализа обосновывается вывод о том, что субъект права должен иметь духовную природу, и раскрывается, в чем именно эта природа может состоять. Духовность субъекта обеспечивает духовный характер правовых установлений. Алексеев показывает глубокую взаимосвязь системы ценностей и системы права. Искаженные ценности, лежащие в основании исторически сформировавшегося права, в свою очередь, искажают нравственный лик права. И даже более того: право начинает покрывать собой те антиценности, которыми заражено человечество. Это препятствует постижению человеком своих идеалов как чего-то реального и жизненно важного и толкает его на путь утопий, погоня за которыми и несбыточная мечта об их воплощении в жизнь препятствуют трудной и внешне неброской работе совершенствования правосознания и правового общения людей.

Предыдущий | Оглавление | Следующий