Предыдущий | Оглавление | Следующий

ВВЕДЕНИЕ В УЧЕНИЕ О ПРАВЕ

ПРИЛОЖЕНИЕ К ВВЕДЕНИЮ В УЧЕНИЕ О ПРАВЕ О ДВУСМЫСЛЕННОМ ПРАВЕ (IUS AEQUIVOCUM)

ДЕЛЕНИЕ УЧЕНИЯ О ПРАВЕ

 

ВВЕДЕНИЕ В УЧЕНИЕ О ПРАВЕ

Что представляет собой учение о праве

Совокупность законов, для которых возможно внешнее законодательство, называется учением о праве (lus). Если такое законодательство действительно существует, оно есть учение о положительном праве, а о человеке, сведущем в этом учении, или правоведе (lurisconsultus),

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.175

говорят, что он знаток права (lurisperitus), когда он внешние законы знает также с их внешней стороны, т.е. с точки зрения их применения к случаям, происходящим в опыте; учение о праве может стать также юриспруденцией (lurisprudentia), однако без объединения его с юриспруденцией оно остается всего лишь правоведением (lurisscientia). Это последнее название относится к систематическому знанию учения о естественном праве (lus naturae), хотя правовед должен в этом учении давать неизменные принципы для всякого положительного законодательства.

Что такое право?

Этот вопрос может так же смутить правоведа – если только он не хочет впасть в тавтологию или вместо общего решения сослаться на то, что утверждали когда-либо законы какой-нибудь страны, – как пресловутый вопрос: «Что есть истина», обращенный к учителям логики. Что следует по праву (quid sit iuris), т.е. что говорят или говорили законы в том или ином месте в то или другое время, он еще может указать; но право (recht) ли то, чего они требуют, и каков всеобщий критерий, на основании которого можно вообще различать правое и неправое (iustum et iniustum), – это остается для него тайной, если он хоть на время не оставляет указанные эмпирические принципы и не ищет источник этих суждений в одном лишь разуме (хотя бы упомянутые законы и служили ему для этого хорошим руководством), чтобы установить основу для возможного положительного законодательства. Чисто эмпирическое учение о праве – это голова (подобно деревянной голове в басне Федра), которая может быть прекрасна, но, увы, не имеет мозга.

Понятие права, поскольку оно относится к соответствующей этому праву обязательности (т.е. его моральное понятие), во-первых, касается лишь внешних, и притом практических, отношений между лицами, поскольку их поступки как действия могут иметь (непосредственное или опосредствованное) влияние друг на друга. Во-вторых, понятие права означает не отношение произвола к желанию (следовательно, к чистой потребности) другого [лица], как это имеет место в благодетельных и жестокосердных поступках, а лишь отношение к произволу другого [лица]. В-третьих, в этом взаимном отношении произвола не принимается во внимание даже материя этого произвола, т.е. цель, которую преследует каждый в отношении желаемого объекта, например, не ставится вопрос, может ли получить и свою выгоду от товара тот, кто его покупает у меня для перепродажи, или не может; вопрос стоит лишь о форме отношения двустороннего произвола, поскольку он рассматривается исключительно как свободный, и о том, совместим ли в такой форме поступок одного из двух [лиц] со свободой другого, сообразной со всеобщим законом.

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.176

Итак, право – это совокупность условий, при которых произвол одного [лица] совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы.

Всеобщий принцип права

«Прав любой поступок, который или согласно максиме которого свобода произвола каждого совместима со свободой каждого в соответствии со всеобщим законом».

Таким образом, если мой поступок или вообще мое состояние совместимо со свободой каждого, сообразной со всеобщим законом, то тот, кто препятствует мне в этом, неправ, ибо такое препятствие (противодействие) несовместимо со свободой, сообразной со всеобщим законом.

Отсюда вытекает и следующее: нельзя требовать, чтобы этот принцип всех максим сам, в свою очередь, был моей максимой, т.е. чтобы я сделал его для себя максимой моего поступка; в самом деле каждый может быть свободен, хотя бы для меня его свобода и была совершенно безразлична, или же я в душе охотно бы ее нарушил, если только я не наношу ей ущерба своими внешними поступками. Делать правые поступки своей максимой – это требование, предъявляемое мне этикой.

Итак, всеобщий правовой закон гласит: поступай внешне так, чтобы свободное проявление твоего произвола было совместимо со свободой каждого, сообразной со всеобщим законом; этот правовой закон, хотя и налагает на меня обязательность, вовсе не ожидает и еще в меньшей мере требует, чтобы я ради одной только этой обязательности ограничил свою свободу самими указанными выше условиями; разум говорит лишь, что он в своей идее ограничен этим и может действием быть ограничен и другими [условиями]; разум выражает это как постулат, дальнейшее доказательство которого невозможно. – Если в намерение входит не обучать добродетели, а лишь показать, что право, то нельзя и не должно объяснять даже всеобщий правовой закон как мотив поступка.

Право связано с правомочием принуждать

Сопротивление, оказываемое тому, что препятствует какому-нибудь действию, благоприятствует этому действию и согласуется с ним. Все неправое препятствует свободе, сообразной со всеобщим законом, принуждение же препятствует свободе или оказывает ей сопротивление. Следовательно, когда определенное проявление свободы само оказывается препятствием к свободе, сообразной со всеобщими законами (т.е. неправым), тогда направленное против такого применения принуждение как то, что воспрепятствует препятствию для свободы, совместимо со свободой, сообразной со всеобщими законами, т.е. бывает правым; стало быть, по закону противоречия с правом также

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.177

связано правомочие применять принуждение к тому, кто наносит ущерб этому праву.

Строгое (strikte) право может быть представлено также как возможность полного взаимного принуждения, согласующегося со свободой каждого, сообразной со всеобщими законами.

Это положение означает следующее: право нельзя мыслить состоящим из двух частей, а именно из обязательности по закону и из правомочия того, кто своим произволом обязывает другого принудить его к этой обязательности; понятие права можно усмотреть не непосредственно в возможности сочетать всеобщее взаимное принуждение со свободой каждого. Как вообще право имеет своим объектом внешнюю сторону поступков, так и строго право, т.е. такое, к которому не примешивается ничего этического, не требует никаких иных определяющих оснований произвола, кроме внешних; ведь именно тогда оно чисто и не смешано ни с какими нравственными предписаниями. Строгим правом (правом в узком смысле слова) можно, следовательно, назвать лишь совершенно внешнее право. Оно основывается, правда, на осознании обязательности каждого по закону, но для того, чтобы определить в соответствии с этим произволом строгое право, чтобы быть чистым, не должно и не может ссылаться на это осознание как на мотив; поэтому оно опирается на принцип возможности внешнего принуждения, совместимого со свободой каждого, сообразной со всеобщими законами. – Итак, если говорят: кредитор имеет право требовать от должника уплаты его долга, то это не означает, что он может внушить должнику, что его собственный разум обязывает его к уплате; нет, принуждение, которое заставляет каждого делать это, вполне совместимо со свободой каждого, а следовательно, и с собственной свободой, сообразной со всеобщим внешним законом; таким образом, право и правомочие принуждать означают одно и то же.

Закон взаимного принуждения, необходимо согласующегося со свободой каждого, кто руководствуется принципом всеобщей свободы, есть как бы конструирование понятия чистого права, т.е. показ этого понятия в чистом априорном созерцании, по аналогии с возможностью свободных движений тел, подчиненных закону равенства действия и противодействия. Как в чистой математике мы не выводим свойства ее объекта непосредственно из понятия, а можем их раскрыть лишь путем конструирования понятия, так и здесь не столько понятие правда, сколько полное взаимное и равное принуждение, подведенное под всеобщие законы и согласующееся с правом, делает возможным наглядное представление искомого понятия. Но в то время как в основе этого динамического понятия в чистой математике (например, в геометрии) лежит понятие чисто формальное, разум позаботился по возможности обеспечить рассудок и априорными созерцаниями для конструирования понятия права. – Правильное (rectum) как прямое противоположно, с одной стороны, кривому, с другой – наклонному,

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.178

прямое – это такое внутреннее свойство линии, когда между двумя данными точками возможна лишь одна линия; кривое – это положение двух пересекающихся или соприкасающихся пиний, из которых также возможна лишь одна (перпендикулярная), наклоненная к одной стороне не больше, чем к другой, и одинаково делящая пространство по обе стороны; по аналогии с этим и учение о праве желает, чтобы свое (das Seine) было (с математической точностью) определенным для каждого, чего нельзя ожидать от учения о добродетели, так как оно не может не оставлять некоторое место для исключения (latitudinem). Однако, не вторгаясь в область этики, надо указать два случая, которые притязают на правовое решение, но для которых невозможно найти кого-нибудь, кто бы их разрешил, и которые принадлежат как бы к эпикуровским intermundia. Мы должны прежде всего выделить оба этих случая из собственного учения о праве, к которому мы скоро перейдем, чтобы их шаткие принципы не обрели влияния на твердые основоположения этого учения.

ПРИЛОЖЕНИЕ К ВВЕДЕНИЮ В УЧЕНИЕ О ПРАВЕ О ДВУСМЫСЛЕННОМ ПРАВЕ (IUS AEQUIVOCUM)

С любым правом в узком смысле этого слова (ius strictum) связано правомочие принуждать. Но можно мыслить себе еще и право в более широком смысле (ius latum), где правомочие принуждать не может быть определено никаким законом.–Этих истинных или мнимых прав имеется два: справедливость и право крайней необходимости; из них первая допускает право без принуждения, второе – принуждение без права, и легко заметить, что такая двусмысленность покоится, собственно говоря, на том, что бывают случаи сомнительного права, для решения которых нет никакого судьи.

Справедливость (Aequitas)

Справедливость (если рассматривать ее объективно) вовсе не основание для апелляции к этическому долгу других (к их благоволению и доброте); тот, кто требует чего-то на основании справедливости, опирается на свое право; но ему недостает необходимых для судьи условий, позволяющих этому последнему решить, насколько или каким образом можно удовлетворить его притязания. Тот, кто, участвуя на равных паях в торговой компании, сделал больше, чем другие члены компании, может по справедливости требовать от компании больше, чем равную часть. Однако по истинному (строгому) праву, поскольку – если представить себе в этом случае судью – судья не имеет точных данных (data), чтобы решить, сколько полагается этому лицу по контракту, ему бы отказали в удовлетворении его требования. Домашний слуга, которому набежавшее к концу года жалованье выплачивается в обесценившихся за это время деньгах, причем на них он не может приобрести то, что мог бы купить тогда, когда заключал контракт,

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.179

не может при одинаковой номинальной стоимости, но разной стоимости денег ссылаться на свое право; он может лишь взывать к справедливости (немому Божеству, голос которого нельзя слышать), так как в контракте на этот счет ничего не было сказано, а судья не может выносить решение при неопределенных условиях [договора].

Отсюда следует, что суд справедливости (в споре других об их правах) содержит в себе противоречие. Лишь там, где речь идет о собственных правах судьи, и лишь в том, чем он может распоряжаться в пользу собственной особы, он должен прислушиваться к голосу справедливости; например, казна берет на себя убытки, которые потерпели другие у нее на службе и которые они умоляют ее возместить им, хотя по строгому праву она могла бы отклонить такое притязание под предлогом, что расходы были ими приняты на свой собственный риск.

Правда, по сентенции (dictum) справедливости, «строжайшее право – это величайшая несправедливость» (summum ius summa iniuria); но на пути права этому злу ничем помочь нельзя, хотя оно и имеет отношение к правовому требованию, потому что справедливость относится только к суду совести (forum poli), а каждый правовой вопрос должен решаться на основании гражданского права (forum soli).

Право крайней необходимости (lus necessitate)

Этим мнимым правом считают правомочие в случае опасности потери моей собственной жизни отнять жизнь у другого, который не причинил мне никакого зла. Бросается в глаза, что здесь учение о праве противоречит самому себе; в самом деле, речь идет здесь не о человеке, несправедливо покушающемся на мою жизнь, которого я опережаю, отнимая жизнь у него (ius inculpatae tutelae), – случай, когда предложение быть воздержанным (moderamen) относится даже не к праву, а только к этике, – речь идет здесь о дозволенном насилии против того, кто не употребил никакого насилия против меня.

Ясно, что такое утверждение следует понимать не как объективное, основанное на том, 'что мог бы предписать закон, а лишь как субъективное, зависящее от того, как отнесется к вопросу суд. А именно: не может быть никакого уголовного закона, карающего смертью того, кто, подвергаясь при кораблекрушении одинаковой с другим опасности для жизни, сталкивает этого другого с доски, на которой он спасся, дабы таким образом спасти самого себя. Ведь грозящая по закону кара не могла бы быть в этом случае больше, чем кара, состоящая в потере жизни, угрожающей первому из них. Такой уголовный закон вообще не может иметь предполагаемое воздействие, ведь угроза несчастья, которая пока еще неопределена (угроза смерти по приговору суда), не может перевесить страх перед [совершенно] определенным несчастьем (а именно перед боязнью утонуть). Таким образом, насильственное действие ради самосохранения следует рассматривать не как нечто невиновное (inculpabile), а лишь как нечто ненаказуемое (impunibile),

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.180

а эта субъективная ненаказуемость по какому-то удивительному недоразумению считается учеными-правоведами объективной ненаказуемостью (законосообразностью).

Девиз права крайней необходимости гласит: «Нужда не знает закона (necessitas non habet legem)»; и тем не менее не может быть такой нужды, которая сделала бы законосообразным то, что неправо.

Мы видим, что в обоих правовых суждениях (по праву справедливости и по праву крайней необходимости) двусмысленность (aequivocatio) проистекает от смешения объективных оснований осуществления права с субъективными (перед разумом и перед судом), так как то, что мы с полным основанием считаем для себя правом, может не найти подтверждения у суда, а к тому, что мы сами в отношении себя (an sich) должны рассматривать как неправое, суд может проявить снисхождение, потому что понятие права в этих двух случаях берется не в одном и том же смысле.

ДЕЛЕНИЕ УЧЕНИЯ О ПРАВЕ

Общее деление правовых обязанностей

Это деление можно совершить по Ульпиану, если придать его формулам смысл, который он вряд ли отчетливо мог представлять себе, но который они тем не менее дают возможность из них вывести или в них вложить. Формулы эти таковы:

1. Будь человеком, действующим по праву (honeste vive). Правовая честность (honestas iuridica) состоит в следующем: надо сохранять в отношениях с другими свое достоинство как человека; этот долг выражен в положении: «Не будь лишь средством для других, будь для них также и целью». Этот долг будет в дальнейшем объяснен нами как обязанность, основанная на праве человечества в нашем собственном лице (lex justi).

2. Не поступай с кем-либо не по праву (neminem laede), даже если тебе ради этого надо будет прекратить всякую связь с остальными и избегать всякого общества (lex juridica).

3. Вступай (если ты не можешь избежать всякой связи с другими) в такое сообщество с ними, в котором каждому может быть сохранено свое (suum cuique tribue). – Последняя формула, если ее перевести как «воздай каждому свое», была бы нелепостью; ведь нельзя кому-то дать то, что у него уже есть. Так что если искать в ней смысл, то она должна звучать так: «Займи такое положение, в котором каждому может быть гарантировано свое в отношении любого другого» (lex justitiae).

Итак, три приведенные классические формулы суть также принципы деления системы правовых обязанностей на внутренние, внешние и те, с помощью которых последние выводятся из принципа первых через подведение.

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.181

Общее деление прав

1. Прав как систематических учений на естественное право, покоящееся на одних только априорных принципах, и положительное (статутарное) право, вытекающее из воли законодателя.

2. Прав как (моральной) способности обязывать других, т.е. как законного основания для них (titulum); основное деление этих прав – это деление на прирожденное и приобретенное право: первое – это такое право, которое принадлежит каждому от природы независимо от какого бы то ни было правового акта; второе – это право, для которого требуется правовой акт.

Прирожденное мое и твое может быть названо также внутренним [правом] (meum vel tuum internum), ибо внешнее [право] всегда должно быть приобретено.

Прирожденное право только одно-единственное

Свобода (независимость от принуждающего произвола другого), поскольку она совместима со свободой каждого другого, сообразной со всеобщим законом, и есть это единственное первоначальное право, присущее каждому человеку в силу его принадлежности к человеческому роду. – Прирожденное равенство, т.е. независимость, состоящая в том, что другие не могут обязать кого-либо к большему, чем то, к чему он со своей стороны может их обязать; стало быть, свойство человека быть своим собственным господином (sui iuris), равно как и свойство безупречного человека (iusti), поскольку он перед лицом любого правового акта ни с кем не поступил не по праву; наконец, также правомочие совершать по отношению к другим то, что само по себе не уменьшает принадлежащего им, в случае если только они сами не позаботятся об этом; точно так же [правомочие] делиться с другими лишь своими мыслями, рассказывать или обещать что-нибудь другим, будь то честно и искренне или нечестно и неискренне (veriloquium aut falsiloquium), потому это только от них зависит, хотят ли они этому человеку верить или нет [1], – все эти правомочия заложены уже в

История философии права. Под ред. Керимова Д. А.  – СПб., Санкт-Петербургский университет МВД России, 1998. С.182

самом принципе прирожденной свободы и (как члены деления, подчиненные более высокому понятию права) действительно не отличаются от этой свободы.

Цель, с которой подобное деление было введено в систему естественного права (поскольку это касается прирожденного права), такова: чтобы в случае, когда возникает спор по поводу приобретенного права и встает вопрос о том, кто обязан представить доказательства (onus probandi), касающиеся сомнительного поступка или, если таковой выявлен, сомнительного права, тот, кто отклоняет от себя это обязательство, мог методически и как бы на различных правовых основаниях ссылаться на свое прирожденное право свободы (которое конкретизируется в соответствии со своими различными отношениями).

А так как в отношении прирожденных, стало быть, внутренних мое и твое нет [различных] прав, а есть лишь одно право, то указанное главное деление, как состоящее из двух по своему содержанию крайне неравных членов, может быть включено в пролегомены, а деление учения о праве может иметь отношение лишь к внешнему мое и твое. (Кант И. Критика практического разума. СПб., 1995. С. 268–292.)

Предыдущий | Оглавление | Следующий