Предыдущий | Оглавление | Следующий

Глава IX. Переход России к конституционному строю. Наши новые государственные учреждения и законы о них. Русские основные государственные законы.

Около 1700 г. Петр I покончил с патриаршеством. Сначала в 1700г., после смерти патриарха Адриана, он назначил Стефана Яворского блюстителем патриаршего престола, а затем отменил совсем патриаршество, заменив его коллегиальным установлением — учрежденным в 1721 г. Св. Синодом. Самым могучим орудием для усиления царской власти были реформы Петра Великого. Они уничтожили те социальные силы, которые могли служить противовесом царской власти, и лишали всякого авторитета обычаи и традиционные установления, ограничивавшие ее. Европеизация России окупалась установлением абсолютной монархии. Со времени Петра Великого зарождается новая общественно-государственная сила. Эта новая сила — бюрократия, которая, сделавшись главной опорой неограниченной монархии, превратилась затем в одну из наиболее характерных черт нашего государственного строя. Правда, уже скоро после смерти Петра Великого у нас возникли попытки ограничить монархическую власть. Особенно близкой к осуществлению, казалось, была попытка, произведенная Верховным Тайным Советом при воцарении Анны Иоанновны в 1730 г. Но тогда ни русский народ, ни само государство не были подготовлены для другого строя, кроме абсолютной монархии. В течение XVIII столетия единственным влиятельным элементом в России были придворные круги. Главным средством, которым они располагали для устранения чрезмерного абсолютизма власти, были дворцовые революции. Путем дворцовых переворотов устранялись те императоры, которые или были неспособны осуществлять абсолютное самодержавие, или были непригодны к управлению такой обширной страной и причиняли вред государству. Последней из таких дворцовых революций было убийство императора Павла I в 1801 г.

С первых годов XIX столетия начали возникать новые планы ограничить монархическую власть в России. Сперва инициатором таких планов был сам император Александр I. Но и эти планы, исходившие от самого главы государства, не были осуществлены. Однако при Александре I возникло и первое крупное общественное движение, которое повело к первой попытке ограничить самодержавие революционным путем — к восстанию декабристов. Но несмотря на такое начало, весь XIX век был веком дальнейшего развития монархического абсолютизма в России. Тем не менее есть большая разница между неограниченными монархами России в XVIII и XIX столетиях. В то время как наиболее неограниченные монархи XVIII столетия Петр Великий и Екатерина II вели Россию к прогрессу, способствовали увеличению военного могущества России и усилению ее в международном отношении, наиболее неограниченные монархи XIX столетия Николай I и Александр III задерживали развитие России путем целого ряда искусственных реакционных мер и приводили Россию к внешним поражениям и военным разгромам. Стремление во что бы то ни стало задержать развитие России возникало вследствие все более выяснявшегося значения каких бы то ни было реформ, так как все они приводили и должны были привести к упразднению неограниченной власти монарха. Наконец, в XIX столетии окончательно определился характер русской неограниченной монархии: русское неограниченное самодержавие привело не только к формально неограниченной власти монарха, но и к неограниченной и бесконтрольной власти бюрократии. Русский император при всей формальной неограниченности его власти фактически не имел возможности не только заведовать всем государственным управлением, но даже контролировать его. Таким образом, получилось неограниченное и бесконтрольное управление всей страной бюрократией. Русская бюрократия заслоняла перед русским монархом народную Россию с ее истинными нуждами и потребностями. Сама по себе бюрократия, особенно в лице ее высших представителей, совершенно была оторвана

512

от народа тем более, что значительный контингент ее состоял из аристократического элемента инородческого происхождения: из остзейских баронов, финляндских рыцарей, татарских, армянских, грузинских и других кавказских князей. Поэтому знаменитое утверждение славянофилов, что бюрократия является средостением между царем и народом, было не только удачным образом, но и точным отражением действительности. Славянофилы вскрыли ту печальную роль, которую бюрократия сыграла в отношениях между русским царем и народом, и в этом их громадная заслуга. Русский неограниченный монарх сносился только с бюрократией и совсем не мог быть осведомлен о нуждах своего государства. Поэтому формально не будучи ничем ограничен в своей законодательной и правительственной деятельности, он фактически часто не мог придавать ей то направление, которое, может быть, хотел ей придать. Как в области управления его неограниченная власть свелась к неограниченной власти бюрократии, так и в области законодательства он не мог проявить никакой инициативы, так как располагал только тем материалом, который представлялся ему в виде всеподданнейших докладов губернаторов, министров и других высших должностных лиц. Все благие намерения русских неограниченных монархов разбивались об упорное и систематическое противодействие окружавшей его среды. Это противодействие было тем действительнее, что оно выражалось в самых раболепных формах и прикрывалось лестью неограниченной власти монарха. Теперь, например, уже хорошо известно, что император Николай I всю свою жизнь стремился улучшить в России правосудие, уничтожить взяточничество и даже освободить крестьян. Но несмотря на свое долгое 30-летнее царствование, он не мог осуществить ни одного из своих намерений. Для выполнения его монаршей воли неоднократно учреждались комиссии, но они ни к чему не приводили, так как реформы были не в интересах бюрократов, из которых состояли эти комиссии. Дальнейшие исторические исследования покажут несомненно, что императоры Александр II и Александр III фактически часто также не имели возможности проводить свою волю в законодательстве и управлении. Таким образом, формально неограниченная власть русских монархов не была неограниченной фактически, так как они не могли вполне осуществлять свою волю. Но это формальное всемогущество царской власти и фактическое бессилие ее хуже всего было тем, что оно приводило к разобщению монарха с народом. Вот почему в первом манифесте, учреждавшем у нас народное представительство, тогда еще в виде законосовещательной Государственной Думы, изданном 6 августа 1905г., особенно обращалось внимание на необходимость единения царя с народом. Этот манифест начинается следующими знаменитыми словами: «Государство Российское созидалось и крепло неразрывным единением Царя с народом и народа с Царем. Согласие и единение Царя и народа — великая нравственная сила, созидавшая Россию в течение веков, отстоявшая ее от всяких бед и напастей и является доныне залогом ее единства, независимости и целости, материального благосостояния и развития духовного в настоящем и будущем ».

Русские монархи были принуждены отказаться от неограниченного самодержавия и создать народное представительство, т.е. перейти к конституционным формам государственного устройства под влиянием внутреннего развития самого государства. Первым из русских императоров, который сознал необходимость ограничить монархическую власть, был император Александр I. Но план реформ, составленный с этой целью Сперанским, не мог быть осуществлен целиком. Только некоторые высшие государственные учреждения были вновь созданы или реорганизованы при императоре Александре I. Так, министерства, созданные еще в 1802 г., были совершенно реорганизованы в 1811 г., и это учреждение министерств

513

сохранялось в основных чертах до последних преобразований. Еще раньше был образован Государственный Совет; первое учреждение под этим именем было создано в 1801 г.; затем в 1810г. Государственный Совет был совершенно преобразован. Эти государственные преобразования не были, однако, закончены и предполагавшееся учреждение Государственной Думы с выборными от населения не осуществилось. После них государственное развитие России надолго прекратилось. Впрочем, Сперанскому Россия обязана и другим чрезвычайно важным актом, именно кодификацией законов. Она была произведена уже в царствование Николая I. Наш свод законов впервые был издан в 1832 г.

Подготовлению России к переходу к конституционному строю больше всего способствовали реформы Александра И, произведенные в 60-х гг. XIX столетия. На первом месте среди них по своему глубокому социальному и политическому значению нужно поставить уничтожение крепостного права и освобождение крестьян в 1861 г. Этой реформой был уничтожен вредный для экономического развития и позорный для человеческого достоинства институт и была создана формальная основа для гражданского равноправия всех русских граждан перед законом. Затем громадное значение имела судебная реформа, которая совершенно преобразовала наши суды. Судебными Уставами Александра И, изданными 20 ноября 1864 г., у нас был создан суд равный для всех, устный и гласный, скорый и правый, стремящийся раскрыть истину и постановить приговор на основании действующих норм права. Наряду с профессиональными судьями, назначенными из лиц, получивших юридическое образование, был создан тогда же суд присяжных, т.е. суд сограждан, судящих по велению совести. Наконец, вместо прежнего восхождения особенно спорных дел на решение Государственного Совета и на Высочайшее имя, судам вменено в обязанность доискиваться действующей нормы права. Для лучшего отыскания наиболее подходящей к спорному случаю правовой нормы была создана система апелляционных инстанций и была учреждена инстанция кассационная, в виде кассационного департамента сената. Этим путем были строго отделены функции судебные от функций административных, исполнение которых было поручено различным органам. Наконец, очень важное значение для государственного преобразования России имело введение местного самоуправления. Прежде всего оно выразилось в земском положении 1864 г., на основании которого постепенно были введены земства в 34 губерниях центральной России. Земства впервые дали возможность русским общественным силам заняться государственным строительством, поскольку оно заключается в вопросах местного самоуправления. После создания земства было реформировано также и городское положение и расширено городское самоуправление. Наряду с этими тремя главными реформами Александра II не менее значительны и некоторые другие, например, введение большей свободы печати, нового университетского устава 1863 г., введение всеобщей воинской повинности и другие.

Все эти реформы вполне подготовили Россию к тому, чтобы и ее государственный строй был преобразован на конституционных началах. Первоначально и правительство было того мнения, что эти реформы должны получить свое завершение в создании народного представительства и что они являются подготовительными мерами к окончательному преобразованию русского государства. Сам император Александр II сперва тоже предполагал перейти к конституционным формам правления; он об этом заявлял неоднократно, особенно определенно при открытии финляндского сейма. Лозунг «увенчание здания» реформ был тогда одним из самых популярных лозунгов, распространенным не только среди общества, но и среди правительства. Под этим лозунгом скрывалось требование установления конституции, как несколько лет перед реформой 1861 г. под лозунгом

514

разумного распределения экономических сил и под требованием вольнонаемного труда скрывалось требование освобождения крестьян и уничтожения крепостного права. Но этот план ввести конституционный строй и народное представительство в России не осуществился. Реакция наступила раньше, чем было создано народное представительство. К концу царствования Александр II возвратился к намерению реформировать наш государственный строй. С этой целью Лорис-Меликов в 1880 г. был наделен особыми полномочиями, и ему было поручено подготовить эту реформу. Одно время в русском обществе была популярна так называемая конституция Лорис-Меликова, и она вызывала к себе самые живые симпатии. Теперь исследования того, что подразумевалось под конституцией Лорис-Меликова, показали, что, собственно говоря, это не была конституция. Предполагалось только призвать выборных от населения для участия в совещаниях Государственного Совета, при этом права Государственного Совета, как законосовещательного учреждения, нисколько не предполагалось расширять. Таким образом, не считалось нужным создать новое учреждение — народное представительство с законодательными правами, а лишь проектировалось реформировать уже существующее законосовещательное учреждение, Государственный Совет, включив в него еще членов не по назначению, а по выборам. Наше правительство было тогда еще нерешительно и непоследовательно, несмотря на настоятельные указания на необходимость изменить наш государственный строй, ввести политические свободы и создать народное представительство. Но даже этой скромной государственной реформе не было суждено осуществиться, Александр II погиб трагической смертью в тот самый день, когда предполагалось подписать новое учреждение Государственного Совета, выработанное Лорис-Меликовым, а менее чем через два месяца, 29 апреля 1881 г., был издан Александром III знаменитый манифест, в котором Александр III заявлял о своем непреклонном намерении незыблемо охранять основы самодержавного строя в России. После этого наступила самая жестокая и ужасная реакция, которую когда бы то ни было переживала Россия. Несчастье России в том, что конституционный строй не был у нас введен в царствование Александра П. Россия была бы избавлена от многих внутренних и внешних бедствий, если бы раньше, хотя бы с большей постепенностью, у нас были созданы конституционные учреждения. Экономическое развитие России шло бы гораздо нормальнее, наше крестьянство не беднело бы так последовательно и с такой ужасающей быстротой, как это произошло в 80-х и 90-х гг.; наша промышленность развивалась бы гораздо быстрее и давала бы средства к существованию несравненно большему количеству населения, не находящему приложения для своего труда в земледелии; наше народное образование не задерживалось бы искусственно из боязни проникновения политического сознания в народные массы и развивалось бы гораздо нормальнее и успешнее; наконец, и наше международное положение было бы гораздо прочнее, могущественная и крепкая Россия внутри была бы могущественной Россией и вовне. При существовании народного представительства в России, хотя бы с самыми ограниченными компетенциями, мы не пережили бы в 80-х и 90-х гг. такой ужасной реакции. Вся эпоха Александра III была проникнута боязнью, как бы не пришлось изменить наш государственный строй. Правительство было загипнотизировано страхом перед конституцией. Из-за этого страха и портились реформы Александра II; те черты их, которые придавали нашим государственным учреждениям правовой характер, были устранены контрреформами Александра III. Свою главную цель правительство видело в борьбе с обществом, и оно всячески стесняло всякие просветительные учреждения и ограничивало доступ к образованию всех слоев народа. Еще энергичнее оно подавляло всякое проявление свободной мысли или самодеятель-

515

ности среди общества. Вообще, с государственной или политической точки зрения, эпоха Александра III была самой безумной эпохой, которую когда бы то ни было пережила Россия. Те основы правового строя, которые были созданы судебными уставами и земским положением, были уничтожены реформами Александра III. Россия была отброшена далеко назад, а вместе с тем она была лишена возможности мирного и постепенного развития от неограниченной к конституционной монархии. За реакцию царствования Александра III и первые годы царствования Николая II Россия жестоко поплатилась. Вместо того чтобы постепенно перейти к конституционному строю, что укрепило бы ее внутри и усилило во внешних отношениях, Россия должна была перенести разгром в войне с Японией и пережить тяжелый революционный кризис — тот кризис, который стоил стольких жертв и пока очень мало дал России осязательного. От этих бедствий, нанесенных ослаблением русского могущества во внешних отношениях и подавлением революции, дезорганизовавшей ее внутри, Россия еще и в данный момент не оправилась и еще долго не оправится.

Итак, переход к конституционному строю был вызван государственным развитием России. Этот переход в силу настоятельных государственных нужд должен был совершиться даже гораздо раньше, чем он произошел. Ровно 25 лет тому назад Россия созрела для введения представительных учреждений и для перехода к конституционному государственному порядку. Наряду с внутренним развитием России как государства причиной перехода России к конституционному строю было и общественное развитие. Вполне справедливо признают, что наше государственное преобразование было подготовлено умственным и политическим развитием нашего общества. Но не подлежит сомнению, что значение этого развития несколько преувеличивают. Если мы присмотримся к нему, то должны будем признать, что ему было очень мало присуще стремление преобразовать русский абсолютно-монархический строй в конституционный. Наше чисто революционное движение сперва совершенно не занималось и не интересовалось этим, так как в 60-х, а еще больше в 70-х гг. оно ставило себе гораздо более широкие задачи и отдаленные цели. Оно стремилось к преобразованию всего социального строя, к переходу от современных экономических отношений и форм производства, основанных на частной собственности, к формам социалистическим. В 70-х гг. конституция и конституционный строй отождествлялись в наших революционных кругах с строем буржуазным, и требование перехода к конституционным учреждениям признавалось равносильным стремлению насадить капитализм и водворить буржуазию. Это мировоззрение было основано на надеждах, что Россия сможет, минуя капиталистический и буржуазный период социально-экономического развития, непосредственно перейти к социалистическому строю. Совсем не интересуясь преобразованием государственного строя из абсолютно-монархического в конституционно-монархический и даже относясь к нему враждебно, представители этого движения считали, что социалистический строй, в близкое осуществление которого они верили, быстро приведет за собой полное политическое освобождение, гораздо более окончательное, чем то, которое дают конституционные учреждения. Правда, эти революционные течения силою вещей в конце семидесятых годов выступили на борьбу с правительством и должны были признать значение политических реформ. В этом заключается смысл ликвидации нашей первой крупной политической организации — «Земли и Воли» и превращения ее в Народную Волю[1]. Но борьба, которая была начата не вследствие развития идей, а под давлением внешних обстоятельств, не могла привести к победе. В конце концов все это движение было задушено не только правительственной, но и общественной реакцией восьмидесятых годов. В начале 90-х гг. у

516

нас возникло широкое теоретическое марксистское течение, которое скоро вылилось в мощное политическое социал-демократическое движение. В противоположность народничеству оно сразу выставило на своем знамени и политические реформы, так как его представители прежде всего настаивали на том, что всякая социальная революция есть вместе с тем и политическая революция. Поэтому нельзя не признать громадных заслуг этого движения перед русским народом и обществом; оно, действительно, способствовало тому, что значительные слои нашего интеллигентного и рабочего пролетариата сознали значение политических реформ. Однако оно не охватывало достаточно широких кругов русского общества и распространялось исключительно среди неимущих и живущих своим заработком элементов. В другие слои нашего общества оно мало проникало. Между тем для создания и успешного развития конституционных учреждений требуется, чтобы все общество и прежде всего также зажиточные и имущие слои его прониклись сознанием необходимости и полезности этих учреждений. Если верно утверждение, что наше общественное движение чересчур слабо способствовало переходу России от абсолютно-монархического порядка к конституционному, то особенно потому, что зажиточные и имущие слои нашего общества очень мало были заинтересованы созданием у нас конституционного строя. Правда, дворянскими обществами и особенно губернскими и земскими собраниями неоднократно подавались петиции о необходимости переустройства нашего государственного строя. Но это были спорадические, единичные явления, появлявшиеся только тогда, когда земствам казалось, что они идут отчасти навстречу правительству; только когда правительство обращалось к земствам с призывом бороться с революцией, оно отвечало правительству петициями о необходимости введения у нас конституционных учреждений. Такие петиции составляли и подавали только отдельные губернские земские собрания, как Черниговское, Полтавское, Харьковское, Тверское, Московское и некоторые другие; конституционным движением были охвачены далеко не все земства, и оно не проявлялось с той настойчивостью и тем постоянством, которыми отличались наши чисто революционные и социалистические движения. Еще менее заметно проявлялось это движение среди зажиточного и обеспеченного городского населения. Городские думы почти совсем не участвовали в подаче петиций о необходимости создания у нас представительных учреждений. Можно указать только единичные примеры, когда городские думы подавали петиции с намеками на необходимость перехода к другим государственным учреждениям. Несмотря, однако, на относительную слабость нашего общественного движения, несомненно, и оно сыграло свою роль в переходе русского государства от неограниченной монархии к конституционной. Особенно оно проявило себя в решительный момент во время русско-японской войны, когда целый ряд поражений России на суше и на море обнаружил совершенную несостоятельность господствовавшего у нас политического режима, приведшего к полной дезорганизации у нас целых областей управления и к крайней деморализации значительного контингента наших должностных лиц. В эту эпоху у нас возникли съезды земских деятелей, привлекшие к себе затем и городских деятелей, на которых с поразительным единодушием были приняты самые решительные постановления о необходимости реорганизовать весь наш государственный строй. Одновременно аналогичные резолюции принимались на частных собраниях, устраивавшихся во всех крупных городах России представителями нашего образованного общества. Правительство очень двойственно отнеслось к этому движению. С одной стороны, в манифесте от 18 февраля 1905 г. говорилось о «вождях мятежного движения», которые «дерзновенно посягают» на «утвержденные законами основные устои Государства Российского, полагая,

517

разорвав естественную связь с прошлым, разрушить существующий государственный строй и вместо оного учредить новое управление страною на началах, отечеству нашему несвойственных». С другой, — в тот же день был издан Именной Высочайший указ Правительствующему Сенату, в котором повелевалось: «Возложить на состоящий под председательством Нашим Совет Министров сверх дел, ему ныне подведомственных, рассмотрение и обсуждение поступающих на имя Наше от частных лиц и учреждений видов и предположений по вопросам, касающимся усовершенствования государственного благоустройства и улучшения народного благосостояния». Таким образом, этот указ, отмененный впоследствии одновременно с изданием первого Учреждения Государственной Думы, узаконивал раньше незаконно подававшиеся петиции и представления о необходимости реформировать наш государственный строй. Кульминационного пункта общественное движение достигло у нас в октябре 1905 г., когда к нему примкнули широкие народные массы, выразившие свое недовольство существующими порядками всеобщей забастовкой. Громадное значение этого движения должно было признать и правительство. Так, в манифесте 17 октября возвещено, что «от волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение и угроза целости единству Державы Нашей» и что «Великий обет царского служения повелевает Нам всеми силами разума и власти Нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для Государства смуты». А во всеподданнейшем докладе статс-секретаря графа Витте, получившем Высочайшее одобрение в тот же знаменательный день 17 октября 1905 г., признано, что «волнение, охватившее разнообразные слои русского общества, не может быть рассматриваемо как следствие частичных несовершенств государственного и социального устроения, или только как результат организованных действий крайних партий. Корни этого волнения, несомненно, лежат глубже. Они в нарушенном равновесии между идейными стремлениями русского мыслящего общества и внешними формами его жизни. Россия переросла формы существующего строя. Она стремится к строю правовому на основании гражданской свободы». Таким образом, эти акты несомненно свидетельствуют о том, что идейные стремления русского общества заставили правительство уступить, и под напором этих стремлений правительство решило издать манифест 17 октября и все последовавшие за ним законоположения. К анализу этих законоположений, которые составляют нашу конституцию, или нашу конституционную хартию, мы и должны перейти.

Прежде всего мы должны указать на то, что ни в одном из этих законоположений, изданных в 1905—1906 гг., не упоминалось слов: конституция, конституционная монархия, конституционный строй и т.д. Но это отсутствие слова «конституция» не имеет принципиального значения. В некоторых других конституционных государствах это слово также не употребляется. Так, во Франции после реставрации Бурбонов была издана хартия, в которой ни слова не говорилось о конституции. Итальянская конституция называется «статутом». Одна из наиболее старых европейских конституций, шведская, называется «формой правления», австрийские конституционные законы, так же как и наши, русские, называются «основными законами». Таким образом, отсутствие слова «конституция» не означает еще, что у нас нет конституции.

Первым законодательным актом, имевшим принципиальное значение для перехода России от абсолютно-монархического к конституционному строю, был манифест 17 октября 1905 г. Но до манифеста 17 октября был издан ряд законодательных актов, учреждавших у нас народное представительство. Прежде всего в рескрипте от 18 февраля 1905 г. Государь Император возвещал о своем намерении отныне «привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избран-

518

ных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждению законодательных предположений». Затем 6 августа 1905 г. был издан уже цитированный выше манифест, в котором было сказано, что настало время «призвать выборных людей от всей земли Русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов, включив для сего в состав высших государственных учреждений особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов». Одновременно с этим манифестом было издано Учреждение Государственной Думы 6 августа 1905 г. и положение о выборах от того же числа. Но, как можно заключить уже на основании вышеприведенной цитаты из манифеста, Государственная Дума учреждалась как законосовещательное собрание народных представителей. Формально-юридически ее положение ничем не отличалось от положения уже существовавшего у нас Государственного Совета, который состоял в то время из членов, назначаемых Государем Императором. Однако можно сомневаться в том, чтобы в начале XX столетия даже в политически сравнительно отсталой стране, какой является Россия, могло существовать чисто законосовещательное народное представительство. Эпоха, когда действовали законосовещательные народные представительства, это XV, XVI и XVII столетия. В то время социально-экономическое развитие, а вместе с тем и политическое сознание народных масс стояло несравненно ниже, чем теперь; притом жизнь в то время шла более медленным темпом и предъявляла меньше требований к законодательству, а большинство государственных вопросов регулировалось еще обычаем. Теперь все эти условия совершенно изменились, по общему правилу народные представительства везде обладают законодательными правами, а законосовещательных народных представительств больше не существует, если не считать подобных учреждений в некоторых колониях. Поэтому и наша законосовещательная Государственная Дума, если бы законоположение 6 августа 1905 г. получило практическое применение, или была бы фактически законодательным учреждением, а законосовещательным только по форме, пока она не получила бы и формально законодательных прав, или же в случае настояний правительства на строго законосовещательном характере Государственной Думы это привело бы, несомненно, к целому ряду конфликтов. Но этому эксперименту с законосовещательной Государственной Думой не суждено было быть произведенным. Первая законосовещательная Государственная Дума должна была быть созвана на основании манифеста 6 августа 1905 г. не позднее половины января 1906 г., а уже 17 октября 1905 г. был издан манифест, которым устанавливался законодательный характер новоучрежденной Государственной Думы.

Выше уже отмечено, что только с манифеста 17 октября можно говорить о переходе России от абсолютно-монархического к конституционному строю. Но что из себя представляет манифест 17 октября с формально-юридической стороны? Манифесты по действующему праву были у нас всегда торжественной формой объявления воли монарха народу. Путем манифестов Государи императоры сообщали непосредственно народу о важных событиях в своем семействе, например, о смерти царствующего императора и о вступлении на престол нового императора, о важных решениях, касающихся внешнего положения России, объявления войны и заключения мира, или о важных мерах внутреннего порядка, о законодательных или административных реформах. Так, издание законоположения 1861 г. об освобождении крестьян сопровождалось манифестом. Так же точно сопровождался манифестом и закон о всеобщей воинской повинности. В последние 25 лет перед 1905 г. был издан целый ряд манифестов, извещавших

519

население о решении монархов сохранять незыблемым, неизменным и неприкосновенным наш государственный строй. Таков был манифест императора Александра III от 29 апреля 1881 г. и манифесты императора Николая II от 23 февраля 1903г. и 18 февраля 1905г., сюда же можно отнести отчасти и манифест 6 августа 1905 г. Так как манифест издается от имени Государя и за его подписью, то, по действовавшему у нас раньше праву, он являлся законом по форме, но в большинстве случаев он не был законом по содержанию. Большинство манифестов не заключало в себе никаких юридических норм. Кроме того, будучи непосредственным выражением воли монарха, обращенной к народу, манифесты исходили прямо от него и не проходили тех стадий, которые были установлены для законов, издававшихся в обычном порядке. Но, несомненно, некоторые манифесты имели важное законодательное значение и создавали коренные изменения в нашем законодательстве. Относительно манифеста 17 октября 1905 г. не может быть сомнения, что он является законодательным актом, и притом таким, который изменил весь наш государственный строй. Вопрос возникает только относительно того, устанавливает ли манифест 17 октября непосредственно новые правовые нормы и, в частности, нормы конституционного права или только намечает общие принципы для будущих законодательных актов. Для ответа на этот вопрос вспомним прежде всего основное содержание этого манифеста. Оно заключается в словах: «На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли: 1) Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний, союзов. 2) Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе в мере возможности соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку. 3) Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей». Спрашивается, являются ли эти пункты статьями закона, т.е. правовыми нормами, которые непосредственно должны быть применяемы, или это только указание для дальнейшей законодательной деятельности. К мнению, что манифест сам по себе есть закон, по-видимому, склоняется В. М. Гессен[2]. Он утверждает, что «манифест 17 октября вводит конституционное начало в новое государственное право России; это начало формулировано в 3 пункте манифеста. И если бы все содержание манифеста исчерпывалось только этим пунктом — и тогда мы должны были бы признать, что в России есть конституция, следовательно, нет самодержавия и не может его быть». Еще определеннее в этом смысле высказывается проф. Юрьевского университета Шалланд, так как он противопоставляет первым двум пунктам третий, подчеркивая его значение как юридической нормы. Он говорит: «Первый пункт манифеста, устанавливающий необходимость дарования "населению незыблемых основ гражданской свободы", не является юридической нормой, полагающей основание субъективным публичным правам; он содержит только политические принципы, общие директивы будущих норм. Второй пункт манифеста носит программный характер. Он имеет в виду расширение избирательного права. Третий — центральный пункт — уже без сомнения есть настоящая юридическая норма».С этими мнениями, высказанными Гессеном и Шалландом, нельзя согласиться. Еще до издания Учреждения Государственной Думы 20 февраля 1906 г. мне пришлось высказаться относительно значения манифеста 17 октября

520

в том же журнале «Полярная Звезда», где появилась статья Гессена, и я указывал на то, что по точному смыслу манифеста он не является конституцией и вообще не есть закон, а только обещание издать закон[3]. К этому мнению присоединяется и Лазаревский, который высказывает аналогичный взгляд в своем курсе «Лекции по русскому государственному праву». Что манифест 17 октября не состоит из законодательных норм, это видно из слов самого текста манифеста: «На обязанность правительства возлагаем Мы выполнение непреклонной Нашей воли» и затем перечисление того, что должно быть выполнено. Все эти выражения показывают, что еще должны быть изданы законы, путем которых осуществлялись бы указанные в манифесте принципы.

Предыдущий | Оглавление | Следующий