Предыдущий | Оглавление | Следующий

I. ФЕДЕРАЛИЗМ

Мы рады заявить, что Женевский конгресс единодуш­но приветствовал этот принцип. Сама Швейцария, кото­рая, к слову сказать, так успешно применяет его теперь на практике, присоединилась к нему без всякого ограниче­ния и приняла его со всеми вытекающими последстви-

18         М. А. Бакунин

ями. К сожалению, в резолюциях конгресса этот принцип был очень плохо сформулирован и упомянут лишь кос­венным образом, во-первых, по поводу Лиги, которую мы должны основать, и ниже по поводу журнала, который мы должны издавать под заглавием: «Соединенные Шта­ты Европы». Между тем, по нашему мнению, он должен был бы занять первое место в нашей декларации прин­ципов.

Это весьма обидный пропуск, который мы должны поспешить заполнить. Согласно с единодушным мнением Женевского конгресса мы должны провозгласить:

1) Что для того, чтобы свобода, справедливость и мир восторжествовали в международных отношениях Евро­пы, для того, чтобы сделать невозможною гражданскую войну между различными народами, составляющими ев­ропейскую семью, есть только одно средство: образование Соединенных Штатов Европы.

2) Что Штаты Европы не могут быть образованы из государств в том виде, в каком они сложились сейчас, по причине чудовищного неравенства их сил.

3) Что пример скончавшейся Германской конфедера­ции доказал неоспоримым образом, что конфедерация монархий — это насмешка, что она бессильна гарантиро­вать населению как мир, так и свободу.

4) Что ни одно централизованное, бюрократическое и тем самым военное государство, называйся оно даже республикой, не сможет серьезным и искренним образом войти в интернациональную конфедерацию. По своей конституции, которая всегда будет открытым или зама­скированным отрицанием свободы внутри, оно неизбеж­но будет постоянным призывом к войне, угрозой суще­ствованию соседних стран. Основанное существенным об­разом на последующем акте насилия, на завоевании или на том, что в частной жизни называется кражей со взло­мом, —  акте, благословленном церковью любой религии, освященном временем и превратившемся, таким образом, в историческое право, —  и опираясь на это божеское освя­щение торжествующего насилия как на исключительное и высшее право, всякое централистское государство счита­ет для себя возможным абсолютное отрицание прав всех других государств, признавая их в заключенных с ними договорах только в политических интересах или по не­мощности.

Федерализм, социализм и антитеологизм           19

5) Что все приверженцы Лиги должны будут, следо­вательно, направлять все свои усилия к переустройству своих отечеств, дабы заменить старую организацию, осно­ванную сверху донизу на насилии и авторитарном прин­ципе, новой организацией, не имеющей иного основания, кроме интересов, потребностей и естественных влечений населения, ни иного принципа, помимо свободной феде­рации индивидов в коммуны, коммун в провинции[1], про­винций в нации, наконец, этих последних в Соединенные Штаты сперва Европы, а затем всего мира.

6) Следовательно, полный отход от всего, что называ­ется историческим правом государств; все вопросы о естественных, политических, стратегических и торго­вых границах должны отныне считаться принадлежащи­ми к древней истории и решительно отвергаться всеми приверженцами Лиги.

7) Признание абсолютного права каждой нации, боль­шой или малой, каждого народа, слабого или сильного, каждой провинции, каждой коммуны на полную автоно­мию при одном лишь условии, чтобы их внутреннее

20         М. А. Бакунин

устройство не являлось угрозой и не представляло опас­ности для автономии и свободы соседних земель.

8) Если страна вошла в состав какого-либо государст­ва, даже если она присоединилась добровольно, отсюда никак не следует, что она обязана оставаться в его составе всегда. Никакое вечное обязательство не может быть до­пущено человеческой справедливостью, единственной, с которой мы считаемся, и мы никогда не признаем иных прав или иных обязанностей, кроме тех, которые основа­ны на свободе. Право свободного присоединения, и равно свободного отделения, есть первое и самое важное из всех политических прав, без которого конфедерация все­гда будет лишь замаскированной централизацией.

9) Из всего вышеизложенного следует, что Лига дол­жна открыто осудить всякий союз той или иной нацио­нальной фракции европейской демократии с монархиче­скими государствами, даже если бы этот союз имел целью вернуть независимость или свободу угнетенной стране: такой союз, могущий привести лишь к разочарова­ниям, был бы в то же время изменой делу революции.

10) В противоположность этому Лига, именно пото­му, что она Лига мира, и именно потому, что она убежде­на, что мир не может быть завоеван и основан иначе, как на самой тесной и полной солидарности народов на нача­лах справедливости и свободы, должна громко выразить свое сочувствие всякому народному бунту против любого угнетения, внешнего или внутреннего, лишь бы это был бунт во имя наших принципов и в политических и эконо­мических интересах народных масс, а не амбициозное на­мерение основать могущественное Государство.

11) Лига будет вести беспощадную войну со всем, что называется славой, величием и могуществом государств. Всем этим ложным и вредоносным идолам, которым бы­ли принесены в жертву миллионы людей, мы противопо­ставим славу человеческого разума, проявляющегося в на­уке, и всеобщего процветания, основанного на труде, справедливости и свободе.

12) Лига признает национальность как естественный факт, имеющий бесспорное право на свободное существо­вание и свободное развитие, но не как принцип, ибо вся­кий принцип должен обладать всеобщностью, а нацио­нальность —  это лишь отдельный, исключительный факт. Так называемый принцип национальности, каким он пред­ставляется в наши дни правительствами Франции, России

Федерализм, социализм и антитеологизм           21

и Пруссии и далее многими немецкими, польскими, ита­льянскими и венгерскими патриотами, является лишь от­влекающим средством, которое реакция противополагает духу революции: принцип в высшей степени аристократи­ческий по своей сущности, вплоть до презрения к диалек­там народов, не имеющих своей письменности, молчали­во отрицающий свободу провинций и реальную автоно­мию коммун и поддерживаемый во всех странах не народными массами, чьими реальными интересами он си­стематически жертвует ради так называемого общего бла­га, которое всегда является лишь благом привилегирован­ных классов, — этот принцип не выражает ничего другого, кроме пресловутых исторических прав и амбиций госу­дарств. Итак, право национальности всегда будет рассма­триваться Лигой лишь как естественное следствие высше­го принципа свободы, и оно перестанет быть правом как только окажется или против свободы, или даже просто вне свободы.

13) Единство есть цель, к которой непреоборимо стремится человечество. Но единство становится фаталь­ным, разрушает просвещение, достоинство и процветание индивидуумов и народов всякий раз, как оно образуется вне свободы, или путем насилия, или под воздействием какой-либо теологической, метафизической, политиче­ской или даже экономической идеи. Патриотизм, стремя­щийся к единству помимо свободы, —  это плохой патрио­тизм. Он всегда причиняет вред интересам народа и под­линным интересам страны, которую он якобы хочет возвысить и которой хочет служить, будучи, зачастую по­мимо воли, другом реакции и врагом революции, т.е. освобождения народов и людей. Лига может признать лишь одно единство: то, которое свободно образуется че­рез федерацию автономных частей в одно целое, с тем чтобы это последнее, не будучи больше отрицанием част­ных прав и интересов, кладбищем, где насильственно хо­ронят всякое местное процветание, стало, напротив, под­тверждением и источником всякой автономии и процве­тания. Итак, Лига будет всеми силами бороться против всякой религиозной, политической, экономической и об­щественной организации, которая не будет всецело про­никнута этим великим принципом свободы: без него нет ни просвещения, ни справедливости, ни процветания, ни человечности.

22         М. А. Бакунин

Таковы, господа, по нашему и, без сомнения, также по вашему мнению, необходимое содержание и необходи­мые следствия великого принципа Федерализма, открыто провозглашенного Женевским конгрессом. Таковы не­преложные условия мира и свободы.

Непреложные — да, но единственные ли? — Не ду­маем.

Штаты Юга в великой республиканской конфедера­ции Северной Америки были с момента провозглашения независимости республиканских Штатов преимуществен­но демократичными[2] и федералистскими, вплоть до же­лания отделиться. И все же они в последнее время вызва­ли осуждение защитников свободы и человечности во всем мире и своей несправедливой и святотатственной войной против республиканских Штатов Севера чуть бы­ло не разрушили и не уничтожили самую прекрасную по­литическую организацию из всех, когда-либо существо­вавших в истории. В чем причина такого странного фак­та? Была ли эта причина политической? Нет, она всецело социальная. Внутреннее политическое устройство Южных Штатов было даже во многих отношениях более совер­шенным, являло собой большую свободу, чем устройство Северных Штатов. Только в этом устройстве было одно черное пятно, как и в республиках древнего мира: свобо­да граждан была основана на насильственном труде рабов. Этого черного пятна было достаточно, чтобы прекратить всякое политическое существование этих Штатов.

Граждане и рабы — таков был антагонизм древнего мира, как и рабовладельческих государств нового мира. Граждане и рабы, т.е. принужденные работники, рабы если не по праву, то на деле, —  вот антагонизм современ­ного мира. Подобно тому как древние государства поги­бли от рабства, так и современные государства погибнут от пролетариата.

Напрасны старания утешиться мыслью, что это антаго­низм скорее фиктивный, чем действительный, или что невозможно провести линию раздела между имущими и неимущими классами, так как эти классы переходят один в другой посредством множества промежуточных и неуловимых оттенков. В естественном мире также не

Федерализм, социализм и антитеологизм           23

существует линии раздела; так, например, в восходящем ряду существ невозможно указать точку, где кончается растительное и начинается животное царство, где конча­ется животное царство и начинается человечество. Тем не менее, существует вполне реальное различие между рас­тением и животным, между животным и человеком. Так же точно в человеческом обществе, несмотря на проме­жуточные звенья, делающие незаметными переход от одного политического и социального положения к друго­му, различие между классами вполне определенно, и вся­кий сумеет различить дворянскую аристократию от фи­нансовой аристократии, крупную буржуазию от мелкой буржуазии, а эту последнюю от фабричных и городских пролетариев; так же точно, как крупного землевладельца, рантье, крестьянина-собственника, собственноручно обра­батывающего землю, фермера от простого деревенского пролетария.

Все эти различные политические и социальные ре­алии — сводятся в настоящее время к двум диаметрально противоположным основным категориям, естественным врагам друг для друга: политические¹ классы, состоящие, из лиц, имеющих привилегии в отношении как земли, так и капитала, или даже только буржуазного образования[3], и рабочие классы, обделенные как капиталом, так и землей, и лишенные всякого образования и воспитания.

Надо быть софистом или слепым, чтобы отрицать про­пасть, разделяющую эти два класса. Подобно древнему миру, наша современная цивилизация с сравнительно не­большим числом привилегированных граждан основана на принудительном труде (к которому понуждает голод) громадного большинства населения, обреченного на неве­жество и грубость.

Напрасны также старания уверить себя, что эту про­пасть можно уничтожить простым распространением просвещения в народных массах. Прекрасное дело осно­вывать народные школы, но надо спросить себя, может ли человек из народа, перебивающийся изо дня в день и кормящий свою семью работой своих рук, лишенный

24         Ж. Л. Бакунин

сам образования и досуга и вынужденный убивать и оту­плять себя работой, чтобы обеспечить свою семью хлебом на завтрашний день, — надо спросить себя, может ли та­кой человек хотя бы помышлять, желать, не говоря уж о том, чтобы иметь возможность, отправить своих детей в школу и содержать их во время обучения. Не будет ли он нуждаться в помощи их слабых рук, их детского труда, чтобы обеспечить все потребности семьи? Достаточно много будет и того, что он пойдет на жертву и отдаст де­тей в школу на год или на два, с трудом выкраивая им время, чтобы они могли научиться читать, писать, считать, с тем, чтобы их ум и сердце были отравлены христиан­ским катехизисом, который умело и щедро преподносит­ся в официальных народных школах всех стран. Сможет ли когда-нибудь это жалкое образование поднять рабочие массы до уровня буржуазного образования? Будет ли ко­гда-нибудь заполнена пропасть?

Очевидно, что этот столь важный вопрос народного образования и воспитания зависит от решения другого, гораздо более трудного вопроса о коренном изменении нынешних экономических условий рабочих классов. —  Возвысьте условия труда, отдайте труду все, что по спра­ведливости ему принадлежит, и тем самым предоставьте народу спокойную уверенность, достаток, досуг, и тогда, поверьте, он займется своим образованием и создаст ци­вилизацию более широкую, здоровую, более возвышен­ную, чем ваша.

Напрасны и старания убедить себя вслед за экономи­стами, что улучшение экономического положения рабочих классов зависит от общего прогресса промышленности и торговли в каждой стране и от их полного освобожде­ния от опеки и покровительства государств. Свобода про­мышленности и торговли — это, конечно, великая вещь, одна из главных основ международного союза всех наро­дов мира. Сторонники свободы, всякой свободы, мы должены быть сторонниками и этой. Но, с другой стороны, мы должны признать, что покуда будут существовать сов­ременные государства, покуда труд будет рабом собствен­ности и капитала, эта свобода, обогащая ничтожную горстку буржуа в ущерб огромному большинству населе­ния, приведет лишь к одному: еще больше расслабит и развратит малое число привилегированных, увеличит нищету, недовольство и справедливое возмущение рабо-

Федерализм, социализм и антитеологизм           25

чих масс и тем самым приблизит час разрушения госу­дарств.

Англия, Бельгия, Франция и Германия являются, не­сомненно, теми европейскими странами, где торговля и промышленность пользуются сравнительно большей свободой и которые достигли самой высокой степени раз­вития. И это именно те самые страны, где пауперизм чувствуется наиболее жестоким образом, где пропасть между собственниками и капиталистами, с одной сторо­ны, и рабочими классами — с другой, увеличилась как ни в одной другой стране. В России, в скандинавских стра­нах, в Италии, в Испании, где торговля и промышлен­ность мало развиты, люди редко умирают от голода, разве только по случаю какого-либо необычайного бедствия. В Англии смерть от голода обычное явление. От голода умирают не единицы, а тысячи, десятки, сотни тысяч лю­дей. Не очевидно ли, что при том экономическом поло­жении, которое царит в настоящее время во всем цивили­зованном мире, —  свобода и развитие торговли и промыш­ленности, удивительные приложения науки к производст­ву и даже сами машины, имеющие целью освободить работника, облегчая труд человека, — что все эти изобре­тения, весь этот прогресс, которым справедливо гордится цивилизованный человек, нисколько не улучшают поло­жение рабочих классов, а наоборот, ухудшают его и дела­ют еще более невыносимым.

Только Северная Америка является в значительной степени исключением из этого правила. Но это исключе­ние не опровергает правило, а подтверждает его. Если ра­бочие там лучше оплачиваются, чем в Европе, если никто там не умирает от голода, если в то же время классовый антагонизм там еще почти не существует, если все трудя­щиеся — граждане и если вся масса граждан составляет именно единое целое, наконец, если хорошее начальное и даже среднее образование широко распространено там в массах, то все это следует в значительной мере припи­сать, конечно, тому традиционному духу свободы, кото­рый первые колонисты принесли из Англии: рожденно­му, испытанному, окрепшему в великой религиозной борьбе, этому принципу индивидуальной независимости и самоуправления коммун и провинций — selfgovernment способствовало еще то редкое обстоятельство, что, пере­несенный на неосвоенные земли, он был свободен от ду­ховного гнета прошлого и мог, таким образом, создать но-

26         M. A. Бакунин

вый мир, мир свободы. А свобода — это великая волшеб­ница, она наделена такой удивительной творческой си­лой, что, вдохновляемая ею одной, Северная Америка ме­нее чем в столетие смогла достичь, а ныне и превзойти цивилизацию Европы. Но не надо обманываться: этот удивительный прогресс и столь завидное благополучие обязаны своим существованием в огромной мере важно­му преимуществу, которое имеет Америка, равно как и Россия: мы хотим сказать о громадных просторах пло­дородной земли, которая остается необработанной за не­достатком рабочих рук. По крайней мере до сих пор это великое пространственное богатство было почти беспо­лезно для России, ибо мы никогда не обладали свободой. Иначе обстояло дело в Северной Америке, которая благо­даря свободе, подобной которой не существует больше нигде, привлекает каждый год сотни тысяч энергичных, трудолюбивых и умных колонистов и благодаря этому богатству может их принять в свое лоно. Тем самым одновременно отодвигается проблема пауперизма и мо­мент постановки социального вопроса: рабочий, не нахо­дящий работы или недовольный заработком, который ему предоставляет капитал, всегда может, в крайности, эмигрировать на far west*, чтобы возделать там какую-ни­будь дикую незанятую землю.

Эта возможность, всегда, за неимением лучшего, от­крытая для всех американских рабочих, естественно под­держивает там заработную плату на достаточной высоте и предоставляет каждому независимость, какой не знает Европа. Таково преимущество, но вот и недостаток: деше­визна промышленных продуктов зависит главным обра­зом от дешевизны труда, и поэтому американские фабри­канты в большинстве случаев не в состоянии конкуриро­вать с европейскими фабрикантами; отсюда вытекает необходимость протекционистского тарифа для промыш­ленности Северных Штатов. Но это привело в первую очередь к созданию массы искусственных производств и в особенности к притеснению и разорению непромыш­ленных Южных Штатов, что заставило их стремиться к отделению; к скоплению, наконец, в таких городах, как Нью-Йорк, Филадельфия, Бостон и многих других, массы , рабочих пролетариев, которые постепенно начинают по­падать в положение, аналогичное положению рабочих в крупных промышленных государствах Европы. —  И мы действительно видим, что социальный вопрос выдвигает-

Федерализм, социализм и антитеологизм           27

ся в Штатах Севера, подобно тому как он встал много раньше у нас.

Итак, мы вынуждены признать как общее правило, что в нашем современном мире, если и не так всецело, как в древнем мире, цивилизация малого числа основана на принудительном труде и относительном варварстве громадного большинства. Было бы несправедливо сказать, что этот привилегированный класс чужд труда; напротив, в наши дни его члены много работают, число совершенно бездеятельных заметно уменьшается, труд начинают ува­жать в этой среде; ибо наиболее благополучные понима­ют сегодня, что для того, чтобы быть на уровне современ­ной цивилизации, для того хотя бы, чтобы быть в состо­янии пользоваться своими привилегиями и сохранить их, надо много трудиться. Но между трудом зажиточных и рабочих классов та разница, что труд первых оплачива­ется в значительно большей пропорции, чем труд вторых, и потому оставляет привилегированным досуг, это наивыс­шее условие развития человека, как интеллектуального, так и нравственного, условие, никогда не существовавшее для рабочих классов. Кроме того, труд, которым занима­ются в мире привилегированных, почти исключительно умственный, то есть работа воображения, памяти и мысли; между тем как труд миллионов пролетариев — это труд физический и зачастую, как, например, на всех фабриках, это труд, включающий в работу не всю мускульную систе­му человека, а развивающий лишь какую-нибудь часть ее в ущерб всем остальным, труд, совершаемый обычно в условиях, вредных для здоровья тела и препятствующих его гармоничному развитию. В этом отношении земледе­лец гораздо более благополучен: его натура, не испорчен­ная душной и зачастую отравленной атмосферой заводов и фабрик, не изуродованная анормальным развитием одной какой-нибудь способности во вред другим, остается более сильной, более цельной, но зато его ум — почти всегда более отсталым, неповоротливым и гораздо менее развитым, чем ум фабричных и городских рабочих.

Итак, ремесленники, заводские рабочие и земледель­цы образуют вместе одну и ту же категорию, категорию физического труда, противополагаемую привилегированным представителям умственного труда. Каковы следствия это­го не фиктивного, а вполне реального разделения, соста­вляющего самую основу современного как политическо­го, так и социального положения?

28         M. A. Бакунин

Для привилегированных представителей умственного труда, которые, скажем мимоходом, при нынешней орга­низации общества призваны быть его представителями, не потому, что они самые умные, но единственно потому, что родились в привилегированном классе, —  для них все блага., но также и все гибельные соблазны современной цивилизации: богатство, роскошь, комфорт, благососто­яние, семейные радости, исключительная политическая свобода вместе с возможностью эксплуатировать труд миллионов рабочих и управлять ими по своей воле и в своих интересах, все изобретения, все изощрения во­ображения и мысли... и, вместе с возможностью стать цельными людьми, все язвы человечества, испорченного привилегиями.

Что остается представителям физического труда, этим бесчисленным миллионам пролетариев или даже мелким земельным собственникам? Безысходная нужда, отсутст­вие даже семейных радостей, ибо семья для бедного вско­ре становится обузой, невежество, дикость и, мы бы ска­зали, вынужденное почти животное состояние, с тем уте­шением, что они служат пьедесталом для цивилизации, свободы и разложения немногих. Но зато они сохранили свежесть ума и сердца. Воспитанные трудом, хотя бы и принудительным, они сохранили чувство справедливо­сти, много более правильной, чем справедливость юрис­консультов и кодексов; сами несчастные, они сочувствуют всякому несчастью, они сохранили здравый смысл, не ис­порченный софизмами доктринерской науки и обманами политики, и, так как они еще не злоупотребили и даже не воспользовались жизнью, они имеют веру в жизнь.

Но, скажут нам, этот контраст, эта пропасть между малым числом привилегированных и огромным количе­ством обездоленных всегда существовала и теперь сущест­вует: так что же изменилось? Изменилось то, что прежде эта пропасть была заполнена религиозным туманом, так что народные массы ее не видели, а теперь, после того как Великая Революция* начала рассеивать этот туман, они тоже начинают видеть пропасть и спрашивать о ее причине. Значение этого безмерно.

С тех пор как Революция ниспослала в массы свое Евангелие, не мистическое, а рациональное, не небесное, а земное, не божественное, а человеческое, —  свое Еванге­лие прав человека**; с тех пор как она провозгласила, что все люди равны, что все одинаково призваны к свободе и

Федерализм, социализм и антитеологизм           29

человечности, народные массы всей Европы, всего мира начинают мало-помалу пробуждаться ото сна, который их сковывал с тех пор, как христианство усыпило их своими маковыми цветами, и начинают спрашивать себя, не име­ют ли они тоже права на равенство, свободу и человеч­ность.

Как только этот вопрос был поставлен, народ, как в силу своего удивительного здравого смысла, так и ин­стинкта, понял, что первым условием его действительно­го освобождения, или, если вы мне позволите это слово, его очеловечения, является коренная реформа экономиче­ских условий. Вопрос о хлебе правомерно является для него первым вопросом, ибо еще Аристотель заметил: че­ловек, чтобы мыслить, чтобы чувствовать свободно, чтобы сделаться человеком, должен быть свободен от забот ма­териальной жизни. Впрочем, буржуа, громко выступа­ющие против материализма народа и призывающие его к идеалистическому воздержанию, знают это очень хоро­шо, ибо они проповедуют на словах, а не на примере. Второй вопрос для народа — это досуг после работы, усло­вие sine qua поп человечности; но хлеб и досуг не могут быть им получены иначе как путем радикального пре­образования современного устройства общества, и это объясняет, почему Революция как логическое следствие своего собственного принципа породила социализм.

Предыдущий | Оглавление | Следующий