Предыдущий | Оглавление
| Следующий
Греки, подобно пеласгам и другим соплеменным
народам, уже в доисторическое время были организованы сообразно тому же
органическому ряду, что и американцы: род, фратрия, племя, союз племен. Фратрии
могло не быть, как у дорийцев, союз племен мог образоваться не везде, но во
всех случаях основной ячейкой был род. К моменту своего появления на
исторической арене греки стояли на пороге цивилизации; между ними и
американскими племенами, о которых была речь выше, лежат почти целых два
больших периода развития, на которые греки героической эпохи опередили
ирокезов. Род греков поэтому уже отнюдь не архаический род ирокезов, печать
группового брака {*62} начинает заметно стираться. Материнское право уступило место
отцовскому; возникающее частное богатство пробило этим свою первую брешь в
родовом строе. Вторая брешь была естественным следствием первой: так как после
введения отцовского права имущество богатой наследницы должно было бы при ее
замужестве переходить к ее мужу, следовательно, в другой род, то была подорвана
основа всего родового права и не только стали допускать, но и сделали для
такого случая обязательным, чтобы девушка вы ходила замуж внутри своего рода в
интересах сохранения за последним этого имущества.
Согласно греческой истории
Грота, афинский род, в частности, покоился на следующих основаниях:
1. Общие религиозные
празднества и исключительное право жречества совершать священные обряды в честь
определенного бога, предполагаемого родоначальника рода и обозначаемого в качестве
такового особым прозвищем.
2. Общее место погребения
(ср. "Эвбулид" Демосфена).
3. Право взаимного
наследования.
4. Взаимная обязанность
оказывать друг другу в случае насилия помощь, защиту и поддержку.
5. Взаимное право и
обязанность в известных случаях вступать в брак внутри рода, особенно когда
дело касалось девушек-сирот или наследниц.
6. Владение, по крайней
мере в некоторых случаях, общим имуществом, наличие собственного архонта
(старейшины) и казначея.
Далее, несколько родов
было объединено во фратрию, но менее тесными узами; однако и здесь мы видим
подобного же рода взаимные права и обязанности, в особенности совместное
отправление определенных религиозных церемоний и право преследования в случае
убийства члена фратрии. Все фратрии одного племени имели, в свою очередь,
общие, регулярно повторявшиеся священные празднества, которые возглавлялись
избранным из среды благородных (эвпатридов) филобасилеем (старейшиной племени)
Так говорит Грот. Маркс же
добавляет к этому: "Однако и сквозь греческий род явственно проглядывает
дикарь (например, ирокез)".{*63} Он будет заметен еще явственнее, если мы
продолжим исследование несколько дальше.
В самом деле, греческому
роду свойственны еще следующие черты:
7. Счет происхождения в
соответствии с отцовским правом.
8. Запрещение браков
внутри рода, за исключением браков с наследницами. Это исключение и его
оформление как закона подтверждают, что старое правило было еще в силе. Это
вытекает также из общеобязательного правила, что женщина, выходя замуж, тем
самым отказывалась от участия в религиозных обрядах своего рода и переходила к
обрядам мужа, во фратрию которого она и зачислялась. Согласно этому, а также
известному месту у Дикеарха, брак вне своего рода был правилом, а Беккер в
"Харикле" прямо считает, что никто не мог вступать в брак внутри
своего рода.
9. Право усыновления
родом, оно осуществлялось посредством усыновления одной из семей, но с
соблюдением публичных формальностей, и только в виде исключения.
10. Право избирать и
смещать старейшин. Мы знаем, что каждый род имел своего архонта; о том, что эта
должность переходила по наследству в определенных семьях, не говорится нигде.
До конца эпохи варварства всегда следует предполагать отсутствие строгого {*64}
наследования должностей, совершенно несовместимого с порядком, при котором
богатые и бедные внутри рода пользовались полным равноправием.
Не только Грот, но и
Нибур, Моммзен и все другие историки классической древности до сих пор не
справились с вопросом о роде. Как ни верно обрисовали они многие его признаки,
они всегда видели в нем группу семей и в силу этого не могли понять природу и
происхождение рода. При родовом строе семья никогда не была и не могла быть
ячейкой общественной системы, потому что муж и жена неизбежно принадлежали к
двум различным родам. Род целиком входил во фратрию, фратрия - в племя, семья
входила наполовину в род мужа и наполовину в род жены. Государство в своем публичном
праве также не признает семьи, и она до сих пор существует только как объект
частного права. Между тем вся наша историческая наука исходит до сих пор из
нелепого предположения, ставшего, особенно в XVIII веке, незыблемым, что
моногамная отдельная семья, которая едва ли древнее эпохи цивилизации, была тем
ядром, вокруг которого постепенно кристаллизовалось общество и государство.
"Г-ну Гроту следует
далее указать, - прибавляет Маркс, - что хотя греки и выводили свои роды из
мифологии, эти роды древнее, чем созданная ими самими мифология с ее богами и
полубогами".{*65}
Морган предпочитает
ссылаться на Грота, так как он все же признанный и вполне заслуживающий доверия
свидетель Грот рассказывает далее, что каждый афинский род носил имя,
перешедшее к нему от его предполагаемого родоначальника, что до Солона во всех
случаях, а после Солона при отсутствии завещания члены рода (gennetes) умершего
наследовали его имущество и что в случае убийства преследование преступника
перед судом было правом и обязанностью в первую очередь родственников, затем
членов рода и, наконец, членов фратрии убитого
"Все, что известно
нам о древнейших афинских законах основано на родовых и фратриальных делениях"
Происхождение родов от
общих предков доставило "ученым филистерам" (Маркс) {*66} головоломную
работу. Так как они, разумеется, изображают этих предков чисто мифологическими
существами, у них не остается никакой возможности объяснить себе возникновение
рода из живущих рядом друг с другом отдельных, первоначально даже не
родственных между собой, семей, и все-таки они должны это делать для того,
чтобы хоть как-нибудь объяснить существование рода. Так они оказываются в
заколдованном кругу из бессодержательных фраз, не идя дальше утверждения"
родословная, конечно, - миф, но род существует в действительности, и в конце
концов у Грота мы находим следующее (слова в скобках принадлежат Марксу):
"Об этой родословной
мы слышим лишь изредка, потому что о ней публично упоминают только в известных,
особо торжественных случаях. Но и менее значительные роды имели свои общие религиозные
обряды" (как это странно, м-р Грот), "а также и общего родоначальника
- сверхчеловека и общую родословную совершенно так же, как и более знаменитые
роды" (как это странно, г-н Грот, для менее значительных родов)
"схема и идеальная основа" (милостивый государь, не ideal a carnal,
или на нашем языке - плотская!) "были одинаковы у всех родов".{*67}
Ответ Моргана на этот
вопрос Маркс резюмирует в следующих словах. "Система кровного родства,
соответствующая роду в его первоначальной форме, - а у греков, как и у других
смертных, была когда то такая форма, - обеспечивала знание родственных
отношений всех членов родов друг к другу Они с детских лет на практике
усваивали эти чрезвычайно важные для них сведения. С возникновением моногамной
семьи это забылось. Родовое имя создавало родословную, рядом с которой родословная
отдельной семьи представлялась лишенной значения. Это родовое имя должно было
теперь свидетельствовать о факте общего происхождения его носителей, но
родословная рода уходила так далеко в глубь времен, что его члены не могли уже
доказать действительно существовавшего между ними родства, кроме
немногочисленных случаев, когда имелись более поздние общие предки. Самое имя
было доказательством общего происхождения и доказательством бесспорным, не
считая случаев усыновления. Напротив, фактическое отрицание всякого родства
между членами рода, как это делают Грот {*68} и Нибур, превращающие род в
продукт чистого вымысла и поэтического творчества, достойно только
"идеальных", то есть чисто кабинетных книжных ученых. Так как связь
поколений, особенно с возникновением моногамии, отодвигается в глубь времен и
минувшая действительность предстает в отражении фантастических образов
мифологии, то благонамеренные филистеры приходили и продолжают приходить к
выводу, что фантастическая родословная создала реальные роды".{*69}
Фратрия, как и у
американцев, была расчленившимся на несколько дочерних родов и объединяющим их
первоначальным родом, часто указывавшим еще на происхождение их всех от общего
родоначальника. Так, по Гроту,
"все сверстники члены
фратрии Гекатея, признавали одного и того же бога своим родоначальником в
шестнадцатом колене"
Все роды этой фратрии были
поэтому в буквальном смысле братскими родами Фратрия встречается еще у Гомера в
качестве военной единицы в известном месте, где Нестор советует Агамемнону
построй людей по племенам и фратриям так, чтобы фратрия помогала фратрии, племя
- племени {*70} - Фратрия, кроме того, имела право и была обязана преследовать
за убийство члена фратрии, следовательно, в более раннюю эпоху на ней лежала
также обязанность кровной мести. У нее, далее, были общие святыни и
празднества, да и саморазвитие всей греческой мифологии из традиционного
древнеарийского культа природы по существу обусловлено было родами и фратриями
и происходило внутри них. Далее, фратрия имела старейшину (phratriarchos) и,
согласно де Куланжу, созывала общие собрания, принимала обязательные решения,
обладала судебной и административной властью. Даже позднейшее государство,
игнорировавшее род, оставило за фратрией некоторые общественные функции
административного характера.
Несколько родственных
фратрий составляют племя. В Аттике было четыре племени, в каждом из них - по
три фратрии и в каждой фратрии - по тридцати родов. Такое точное определение
состава групп предполагает сознательное и планомерное вмешательство в стихийно
сложившийся порядок вещей. Как, когда и почему это произошло, - об этом
умалчивает греческая история, воспоминания о которой у самих греков сохранились
лишь начиная с героической эпохи.
Образование различных
диалектов у греков, скученных на сравнительно небольшой территории, получило
меньшее развитие, чем в обширных американских лесах, однако и здесь мы видим,
что лишь племена с одинаковым основным наречием объединяются в более крупное
целое, и даже в маленькой Аттике мы встречаем особый диалект, который
впоследствии стал господствующим в качестве общего языка для всей греческой
прозы.
В поэмах Гомера мы находим
греческие племена в большинстве случаев уже объединенными в небольшие
народности, внутри которых роды, фратрии и племена все же еще вполне сохраняли
свою самостоятельность. Они жили уже в городах, укрепленных стенами,
численность населения увеличивалась вместе с ростом стад, распространением
земледелия и зачатков ремесла, вместе с тем росли имущественные различия, а с
ними и аристократический элемент внутри древней, первобытной демократии.
Отдельные мелкие народности вели непрерывные войны за обладание лучшими
землями, а также, разумеется, и ради военной добычи, рабство военнопленных было
уже признанным институтом.
Организация управления у
этих племен и мелких народностей была следующей:
1. Постоянным органом
власти был совет, bule,
первоначально, по-видимому, состоявший из старейшин родов, позднее же, когда число
последних слишком возросло, - из избранной части этих старейшин, что давало
возможность для развития и усиления аристократического элемента, так именно и
изображает нам Дионисий совет героической эпохи, состоящим из знатных (kratistoi). В важных вопросах совет принимал
окончательные решения; так, например, у Эсхила совет города Фивы принимает
решающее при создавшемся положении по становление устроить Этеоклу почетные
похороны, а труп Полиника выбросить на съедение собакам.{*71} Впоследствии,
когда было создано государство, этот совет превратился в сенат.
2. Народное собрание (agora). У ирокезов мы видели, что народ
- мужчины и женщины - окружает собрание совета и, в установленном порядке
участвуя в обсуждении, влияет, таким образом, на его решения. У гомеровских
греков это "окружение",{*72} употребляя старонемецкое судебное выражение,
развилось уже в настоящее народное собрание, как это имело место также у
древних германцев. Оно созывалось советом для решения важных вопросов; каждый
мужчина мог брать слово. Решение принималось поднятием рук (у Эсхила в
"Просительницах") или восклицаниями. Собранию принадлежала верховная
власть в последней инстанции, ибо, как говорит Шеман ("Греческие древности"),
"когда идет речь о
деле для выполнения которого требуется содействие народа Гомер не указывает нам
никакого способа которым можно было бы принудить к этому народ против его
воли"
Ведь в то время, когда
каждый взрослый мужчина в племени был воином, не существовало еще отделенной от
народа публичной власти, которая могла бы быть ему противопоставлена. Первобытная
демократия находилась еще в полном расцвете, и из этого мы должны исходить при
суждении о власти и положении как совета, так и басилея.
3. Военачальник
(basileus). Маркс замечает по этому поводу "Европейские ученые, в большинстве
своем прирожденные придворные лакеи, превращают басилея в монарха в современном
смысле слова. Против этого протестует республиканец-янки Морган. Он говорит
весьма иронически, но вполне справедливо о елейном Гладстоне и его книге
"Юность мира"
"Г-н Гладстон
представляет нам греческих вождей героической эпохи в виде царей и князей, изображая
их вдобавок джентльменами, но он сам должен признать что в общем обычай или
закон первородства мы находим у них, по видимому, достаточно, но не слишком
реэко выраженным".{*73}
Надо полагать, что право
первородства с такими оговорками и самому г-ну Гладстону представится
достаточно, пусть это даже и не слишком резко выражено, лишенным всякого
значения.
Мы видели уже, как
обстояло дело с наследованием должностей старейшин у ирокезов и других
индейцев. Все должности были выборными в большинстве случаев внутри рода и
постольку были наследственными в пределах последнего. При замещении
освобождавшихся должностей постепенно стали отдавать предпочтение ближайшему
сородичу - брату или сыну сестры, если не было причин обойти его. Поэтому, если
у греков при господстве отцовского права должность басилея обычно переходила к
сыну или к одному из сыновей, то это лишь доказывает, что сыновья здесь могли
рассчитывать на наследование в силу народного избрания, но отнюдь не говорит о
признании законным наследования помимо такого избрания. В данном случае мы
находим у ирокезов и греков лишь первый зародыш особых знатных семей внутри
рода, а у греков к тому же еще и первый зародыш будущего наследственного
предводительства, или монархии. Поэтому следует предположить, что у греков басилей
должен был либо избираться народом, либо же утверждаться его признанными
органами - советом или агорой, как это практиковалось по отношению к римскому
"царю" (rех).
В "Илиаде"
"владыка мужей" Агамемнон выступает не как верховный царь греков, а
как верховный командующий союзным войском перед осажденным городом. И на это
его положение указывает в известном месте Одиссей, когда среди греков возникли
раздоры: нехорошо многоначалие, один должен быть командующим и т.д. (дальше
идет популярный стих с упоминанием о скипетре, но он был добавлен
позднее).{*74} "Одиссей не читает здесь лекции о форме правления, а
требует повиновения главнокомандующему на войне. Для греков, которые под Троей
представляли собой только войско, агора ведется достаточно демократично:
Ахиллес, говоря о подарках, то есть о дележе добычи, всегда называет это делом
не Агамемнона или какого-нибудь другого басилея, но "сынов ахеян", то
есть народа. Эпитеты. "Зевсом рожденный", "Зевсом
вскормленный" ничего не доказывают, так как каждый род ведет свое
происхождение от одного из богов, а род главы племени уже от "более
знатного" бога, в данном случае - от Зевса. Даже лично несвободные, как,
например, свинопас Эвмей и другие, являются "божественными" (dioi и theioi), и это в "Одиссее",
следовательно, значительно позднее времени, описываемого в "Илиаде";
в той же "Одиссее" название "герой" дается еще герольду
Мулию, так же как и слепому певцу Демодоку.{*75} Короче, слово baseleia, которое греческие писатели
употребляют для обозначения гомеровской так называемой царской власти (потому
что главный отличительный признак ее - военное предводительство), при наличии
наряду с ней совета вождей и народного собрания означает только военную
демократию" (Маркс).{*76}
У басилея, помимо военных,
были еще жреческие и судейские полномочия; последние не были точно определены,
первыми он обладал как верховный представитель племени или союза племен. О
гражданских, административных полномочиях никогда нет и речи, но, по-видимому,
басилей по должности состоял членом совета. Таким образом, этимологически
совершенно правильно переводить слово "басилей" немецким словом
"Konig", так как слово "Konig" (Kuning) происходит от Kuni,
Kunne и означает "старейшина рода". Но современному значению слова
"Konig" (король) древнегреческое "басилей" со вершенно не
соответствует. Древнюю basileia Фукидид определенно называет patrike, то есть
происходящей от родов, и говорит, что она обладала точно установленными, следовательно,
ограниченными полномочиями. Аристотель также указывает, что basileia
героической эпохи была предводительством над свободными, а басилей был
военачальником, судьей и верховным жрецом; правительственной властью в
позднейшем смысле он, следовательно, не обладал.{*77}
Мы видим, таким образом, в
греческом строе героической эпохи древнюю родовую организацию еще в полной
силе, но, вместе с тем, уже и начало разрушения ее: отцовское право с наследованием
имущества детьми, что благоприятствовало накоплению богатств в семье и делало
семью силой, противостоящей роду; обратное влияние имущественных различий на
организацию управления посредством образования первых зародышей наследственной
знати и царской власти; рабство сначала одних только военнопленных, но уже
открывающее перспективу порабощения собственных соплеменников и даже членов
своего рода; начавшееся уже вырождение древней войны племени против племени в
систематический разбой на суше и на море в целях захвата скота, рабов и
сокровищ, превращение этой войны в регулярный промысел, одним словом,
восхваление и почитание богатства как высшего блага и злоупотребление древними
родовыми порядками с целью оправдания насильственного грабежа богатств.
Недоставало еще только одного: учреждения, которое не только ограждало бы вновь
приобретенные богатства отдельных лиц от коммунистических традиций родового
строя, которое не только сделало бы прежде столь мало ценившуюся частную
собственность священной и это освящение объявило бы высшей целью всякого
человеческого общества, но и приложило бы печать всеобщего общественного
признания к развивающимся одна за другой новым формам приобретения
собственности, а значит и к непрерывно ускоряющемуся накоплению богатств;
недоставало учреждения, которое увековечило бы не только начинающееся
разделение общества на классы, но и право имущего класса на эксплуатацию
неимущего и господство первого над последним.
И такое учреждение
появилось. Было изобретено государство.
[an error occurred while processing this directive]