Предыдущий | Оглавление | Следующий

Экспертиза и участие специалиста

 

Наиболее важным с процессуальной точки зрения является вопрос о разграничении и регламентации таких форм применения специальных знаний, как экспертиза и участие специалиста. Дан­ная проблема имеет давние корни; к ней не раз обращалось внима­ние и современных ученых (правда, ранее традиционно – в сфере уго­ловного процесса).

Проблема отличия судебной экспертизы от участия специалис­та обсуждалась, по большей части, в уголовно-процессуальной доктрине, что естественно, учитывая особенности законодательно­го регулирования: нормы УПК РФ предоставляют весьма ши­рокие возможности для участия специалиста в осмотре, освиде­тельствовании, следственном эксперименте, при получении образ­цов для сравнительного исследования, в допросе несовершеннолетнего свидетеля и в других процессуальных действиях[1].

Различение указанных форм использования специальных зна­ний представляется весьма актуальным как для практических це­лей, так и для дальнейшего совершенствования законодательного регулирования. Это тем более важно, что сущность и цели участия специалиста – в сопоставлении с экспертизой – в разное время и в различных странах понимались (и понимаются) неоднозначно; нередко противоречиво.

Так, И. Л. Петрухин, полагая неправильным отождествление деятельности специалиста с экспертизой, в то же время утвержда­ет, что функции специалиста и эксперта отчасти совпадают[2]. В современной процессуальной доктрине Франции консультации специалиста принято обозначать термином «мини-экспертиза», тогда как сам законодатель использует понятие «простая консуль­тация» (к которой суд может прибегнуть в случаях, когда ответ на чисто технические вопросы не требует проведения исследования – art. 256 du NCPC[3]).

Для гражданско-процессуальной доктрины России характерно более четкое различение функций эксперта и специалиста в основ­ном по характеру применения специальных знаний (опосредован­ному или непосредственному), соответственно, главным отличи­тельным от экспертизы признаком участия специалиста считают отсутствие специального исследования и оказание специалистом технической помощи суду (при проведении последним различных процессуальных действий)[4].

Однако этот общий тезис не решает многих назревших вопро­сов, связанных с участием специалиста; главными из них остают­ся: определение юридической значимости деятельности специалис­та, его процессуального статуса.

Обозначим наиболее распространенные подходы, сложившиеся в процессуальной доктрине, которые, на наш взгляд, могут быть актуальны и для гражданского процесса[5].

Концепция специалиста-консультанта: специалист – не экс­перт, но вправе давать заключения как консультант суда. Их зна­чение двояко: а) решение конкретных вопросов для установления определенных обстоятельств (без проведения исследования); б) сообщение научных положений, опытных, справочных данных из теории и практики применения специальных знаний. Специалис­ты-консультанты могут давать оценку научной обоснованности проведенных экспертиз, указывать на недостатки в их проведении, сообщать о неиспользованных возможностях[6]. Однако вопрос о доказательственной значимости такой деятельности специалиста не решался.

Специалист – самостоятельный субъект процесса (данный те­зис доказан И. Л. Петрухиным[7]), его необходимым признаком яв­ляется участие в процессуальном дейст­вии. Это положение вытекает из закона: «Следователь вправе привлечь к участию в следственном действии (курсив мой. – А. Р.) специалиста в соответствии с требованиями части пятой ст.164 настоящего Кодекса» (ч. 1 ст. 168 УПК РФ); «Вызванный в суд специалист участву­ет в судебном разбирательстве (курсив мой. – А.Р.) в порядке, установленном ст. 58, 168 и 270 настоящего Кодекса» (ст. 251 УПК РФ).

Главное отличие эксперта от специалиста видят в различных функциях. В современной уголовно-процессуальной доктрине общепризнанны следующие положения: специалист привлекается к участию в следственных действиях для содействия следователю своими специальными знаниями и навыками в обнаружении, закреплении и изъятии доказательств; он также обращает внимание следователя на обстоятельства, связанные с обнаружением, закреплением и изъятием доказательств[8].

На наш взгляд, самостоятельный статус специалиста в гражданском процессе (с учетом новых положений ГПК РФ) не вызывает сомнения. В первую очередь он обусловлен общими требованиями процессуальной формы, в силу которых каждый субъект участвует в процессе для выполнения собственных, очер­ченных законом задач, а смешение функций различных субъектов по общему правилу недопустимо.

Признание специалиста субъектом процесса предполагает регламентацию его статуса в ГПК РФ, определение объема его процессуальных прав и обязанностей. Самостоятельность процессуального статуса специалиста вовсе не означает невозможности – в необходимых случаях и по решению суда – поручить производст­во экспертизы лицу, ранее участвовавшему в осуществлении процессуального действия в качестве специалиста. Например, при рассмотрении дела о признании гражданина недееспособным пси­хиатр может участвовать на стадии подготовки в качестве специа­листа (по ст. 283 ГПК РФ), что не мешает суду (по его усмотрению) назначить производство экспертизы этому же лицу. Однако процессуальные функции и в данном случае у специалиста и эксперта остаются, безусловно, различными.

Мнение, высказываемое в уголовно-процессуальной литерату­ре, о том, что специалист, в отличие эксперта, не обладает процес­суальной самостоятельностью, обосновывают тем, что вся деятель­ность специалиста протекает под контролем следователя в уголов­ном процессе, суда – в гражданском, что специалист лишь помощ­ник следователя (или суда), и что «он заменяет следователя в силу не процессуальной, а научно-технической некомпетентности последнего»[9]. Вряд ли можно признать такие доводы убедительны­ми, в особенности применительно к гражданскому процессу. Про­цессуальная деятельность всех субъектов протекает под контролем суда – это неотъемлемая черта гражданско-процессуальной фор­мы, от чего субъекты процесса вовсе не теряют своей самостоя­тельности. Признавать или не признавать того или иного субъекта самостоятельным участником процесса зависит лишь от того, предусматривает ли процессуальный закон его участие в процессе, регламентируются ли его процессуальные права и обязанности. Строго говоря, в процессе не может быть несамостоятельных участников, т. е. таких, процессуальный статус которых законом не определен. Иное противоречит принципам построения гражданско­го процесса. Правда, как уже отмечалось, в действующем законодательстве «несамостоятельных» участников обнаружить можно, что является законодательным упущением (психиатр – по ст. 283 ГПК РФ, педагог – по ст. 179 ГПК РФ). Тем более нельзя согласиться с утверждением, что специалист заменяет сле­дователя (или судью). Специалист может оказать важную помощь и следователю, и судье, но собой их не заменяет. И следователь и судья имеют определенную законом компетенцию и ответственность, которые не могут быть переложены ни на кого иного в процессе. Ни о какой замене речи быть не может.

Положение о том, что специалист прежде всего помощник суда при осуществлении процессуального действия, не означает отрица­ния самостоятельности процессуального статуса специалиста. Дру­гое дело, что судьи могут и не прибегать к помощи специалиста, если сами в достаточной степени обладают специальными знания­ми (чтобы квалифицированно произвести осмотр доказательств или изъять образцы для сравнительного исследования и пр.)[10]. В этом проявляется одно из отличий участия специалиста и участия эксперта в процессе: как известно, действующее законодательство России не допускает смешения функций суда и эксперта[11]. Для сравнения заметим, что в некоторых странах и по сей день закон разрешает суду совмещать свою деятельность с функциями экспер­та. Так, § 364 ZPO (ГПК) Австрии предусматривает, что суд вправе обойтись без проведения экспертизы, если судьи сами обладают специальными знаниями, что делает экспертизу излишней, и сто­роны согласны с этим.

Различаются также способы применения специальных знаний экспертом и специалистом. Так, эксперт проводит специальное исследование, содержание которого находится вне рамок процессу­альной регламентации (закон не регулирует процесс получения научного знания), а специалист, как правило, участвует в осуще­ствлении судом процессуального действия. Экспертного исследова­ния он не проводит. Это, однако, не означает, что специалист вообще не должен применять никаких специальных методов в своей деятельности. При необходимости он вправе и должен к ним прибегнуть, но такие исследовательские действия (наблюдение, измерение и пр.) направлены не на получение новых фактических данных, а на объяснение имеющихся в распоряжении суда и до­ступных его восприятию. В литературе признается, что специалист применяет специальные знания для выявления фактических дан­ных, которые могут быть восприняты непосредственно[12].

Так, многие факты, существующие на момент рассмотрения дела (так называемые факты-состояния), суд может непосредст­венно воспринять путем осмотра доказательств. Техническую по­мощь в этом суду способен оказать именно специалист; его функ­ция – содействие в правильном осуществлении процессуального действия. Участие специалиста в некоторых случаях необходимо суду для определения потребности в экспертизе. Так, при осмотре судом письменного доказательства специалист с помощью специ­ального прибора может выявить исправления (подчистки, дописки) в тексте договора, что дает суду основание назначить криминали­стическую экспертизу документа. Никакого заключения специа­лист при этом не дает.

Иногда подчеркивается, что экспертное исследование проводится для выявления фактов-доказательств, существовавших в прошлом, тогда как специалист использует свои знания, чтобы помочь суду непосредственно воспринять факты-доказательства, имеющие место здесь и сейчас[13]. Принять данное положение в полной мере нельзя. При проведении некоторых экспертиз также устанавливаются факты, существующие на момент рассмотрения дела в суде (например, определение группы крови, «генетическая дактилоскопия» по делам об отцовстве, психического состояния по делам о признании гражданина недееспособным). Различие заклю­чается в том, что устанавливаемые экспертизой факты и професси­ональная оценка экспертом информации о них недоступны непос­редственному сенсорному восприятию (через органы чувств); их выявление требует применения специальных методик, проведения исследования.

Полагаем также, что в гражданском процессе общую функцию содействия правосудию специалист может осуществлять в двух формах: путем содействия суду при осуществлении им процессу­ального действия и путем оказания консультационно-справочной помощи по специальным вопросам, не требующим проведения исс­ледования[14].

При этом участие специалиста с целью содействовать суду в правильном осуществлении процессуального действия самостоя­тельного доказательственного значения не имеет; специалист выступает как помощник суда. Результат его деятельности не обособ­ляется (процессуальное действие суда отражается в протоколе, где указывается на участие специалиста). В тех случаях, когда специ­алист привлекается для предоставления информации справочного или оценочного характера, не требующей проведения исследова­ния, результат его деятельности может иметь самостоятельное доказательственное значение и требует обособления в особом акте – пояснении специалиста. В литературе высказывались также пред­ложения распространить на специалиста действие статей, регла­ментирующих статус эксперта (ст. 18, 79–80, 82–87 ГПК РФ)[15], а ч. 1 ст. 55 ГПК РФ уже дополнена указанием на новый вид средст­ва доказывания (разъяснение специалиста)[16].

Высказанные положения требуют более подробного рассмотре­ния.

С одной стороны, ГПК РФ определенно указывает на одну фор­му участия специалиста – для получения консультаций, поясне­ний и сказания непосредственной технической помощи. Из п. 1 ст.188 следует, что специа­лист привлекается в процесс для содействия суду в осуществлении им процессуального действия (осмотре письменных или вещест­венных доказательств, при выяснении содержащихся в аудио- или видеозаписях определенных сведений – ч. 3 ст.185 ГПК РФ, допросе сви­детелей, принятии мер по обеспечению доказательств). Соответст­венно, можно сделать вывод, что никакого самостоятельного дока­зательственного значения консультациям и пояснениям специали­ста не придается (они не введены в круг средств доказывания).

С другой стороны, анализ положений п. 2 ст. 58 («Осмотр и исследование доказательств по месту их нахождения»), п. 3 ст. 185 («Воспроизведение аудио- или видеозаписи и ее исследование»), частично п. 1 ст. 188 («Консультация специалиста») ГПК РФ позволяет утверждать, что пояснения специалиста могут играть самостоятельную доказательственную роль, поскольку способны содержать информацию об обстоятельствах, имеющих значение для правильного рассмотрения дела. В этой связи непонятна позиция законодателя, не предоставившего возможность участия специалисту при осмотре и исследовании вещественных доказательств, подвергающихся быстрой порче (ст. 75 ГПК РФ).

Пояснения и консультации специалиста могут быть сделаны в письменном и устном виде; письменные оглашаются и приоб­щаются к делу, устные заносятся в протокол судебного заседа­ния (ч. 2, 3 ст. 188 ГПК РФ). Возникает вопрос: в каком качестве выступают письменные пояснения, приобщенные к де­лу? Проект ГПК РФ ответа не содержал, нет его и в ГПК РФ 2002 г. Вместе с тем, если консультация дана в устной форме, она заносится в протокол, который сам при определенных обстоятельствах может играть роль доказательства.

В уголовно-процессуальной доктрине отстаивается мнение, что результаты деятельности специалиста ни в каком случае не имеют самостоятельного доказательственного значения и высту­пают как составная часть протокола соответствующего следст­венного действия. В то же время констатируется, что результаты использования технических средств при фиксации процессуаль­ного действия, безусловно, имеют доказательственное значение, причем нередко весьма существенное[17]. С первой частью выска­занного суждения можно согласиться, если речь идет об изготов­лении приложений к протоколу процессуального действия (схем, чертежей, планов). Однако применительно к даче пись­менных консультаций такое положение выглядит натяжкой. Другое дело, что процессуального статуса таким консультациям не придается. В то же время мы не видим оснований, чтобы в принципе не признавать за ними значения доказательства (что требует законодательного опосредования).

Регламентируя осмотр письменных и вещественных доказа­тельств на месте, ч. 3 ст. 184 ГПК РФ устанавливает, что к протоколу осмотра «прилагаются составленные или проверенные при осмотре планы, схемы, чертежи, расчеты, копии документов, сделанные во время осмотра видеозаписи, фотоснимки письменных и вещественных доказательств, а также письменное заключение эксперта и пояснения специалиста». Здесь пояснения специалиста выступают как однопорядковое с заключением эксперта явление (различие можно усмотреть только по специальному признаку: потребности в исследовании для выявления свойств осматриваемых объектов). По существу эксперт и специалист в указанных ситуациях выполняют одинаковые процессуальные функции; различие заключается только в специаль­ных (не процессуальных!) способах добывания информации об ин­тересующих суд обстоятельствах. И в том и в другом случаях заключение эксперта и пояснения специалиста выступают спосо­бом проверки достоверности источника формирования доказа­тельств (письменных, вещественных, видеозаписей или звукозапи­сей). Заключение эксперта, как и пояснение специалиста (в случа­ях, когда не требуется проведения исследования), выступают сред­ством доказывания доказательственного факта (достоверности).

Соответственно, нет причин не признавать письменные пояс­нения специалиста доказательством. На наш взгляд, они могли быть отнесены к самостоятельному виду доказательств, поскольку исходят от самостоятельного субъекта процесса, имеющего свои функции и наделенного определенным процессуальным статусом. Безусловно, данный аспект требует нормативной проработки.

Специалист в гражданском процессе объективно способен выполнять различные функции либо содействовать суду при осуществлении им познавательной процессуальной деятельности (никакого самостоятельного доказательственного значения здесь консультация специалиста не имеет), либо давать пояснения справочного характера, которые не требуют проведения специального ис­следования.

На наш взгляд, заключение эксперта и пояснение специалиста различаются не только специальной природой, но и – в связи с этим – процессуальным значением. Заключение эксперта чаще всего выступает доказательством юридических фактов (хотя, как было доказано, оно может играть роль доказательства при доказы­вании доказательственного факта). Пояснение же специалиста, сделанное в письменной форме, чаще играет роль доказательства доказательственного факта.

Исследования, предпринятые в области уголовного процесса, могут быть весьма полезны и для определения статуса специалиста в гражданском процессе, что объясняется некоторыми общими закономерностями процессуального познания. Но при этом следует учитывать специфику структуры и содержания гражданского про­цесса. Положения уголовно-процессуальной доктрины, равно как нормативные правила, не могут быть механически перенесены на «почву» гражданского процесса. Поэтому и предложения о субси­диарном применении судом норм УПК РФ, регулирующих участие специалиста, при рассмотрении гражданских дел вряд ли приемлемы[18].

Различение двух функций специалиста в процессе – вспомогательной и доказательственной – весьма важно как для дальней­шего совершенствования законодательства, так и для практики.

Специально хотелось бы обратить внимание на следующий ас­пект. Как было показано ранее, правовые знания не могут быть включены в процессуальную категорию «специальные знания», ибо презюмируется, что судьи знают пра­во. В этой связи возникает другая, весьма важная проблема, акту­альная для уточнения сферы применения специальных знаний – форма участия специалиста или проведения экспертизы.

Допустимо ли привлечение специалиста для квалификации соблюдения специальных норм, правил, инструкций, регулирующих специальную (профессиональную) деятельность или же это следу­ет считать вторжением в правоприменительную деятельность суда и потому неприемлемо? Например, при рассмотрении дела о воз­мещении вреда суду необходимо уточнить, были ли ответчиком соблюдены требования инструкции по эксплуатации технологической установки; или в деле о загрязнении окружающей среды тре­буется выяснить, выполняло ли предприятие специальные предпи­сания о предельно допустимой концентрации вредных выбросов в атмосферу. Мнения здесь разделились. Некоторые ученые (напри­мер, И. Ф. Крылов) полагали, что поскольку речь идет о норматив­ных положениях, а правовые вопросы составляют исключительную компетенцию суда, то и квалифицировать нарушение специальных правил должен суд. Однако большинство склоняется к мнению, что специальные, научно-технические правила хотя и имеют норма­тивную оболочку и правовое значение, но природа их от этого не меняется, они не превращаются в норму права, которая регулиру­ет общественные отношения (А. С. Пиголкин, Г. Шейнин, Т. А. Лилуашвили)[19].

Заметим, что в процессуальной доктрине России данный воп­рос обсуждается, как правило, при определении компетенции экс­пертизы и эксперта. Полагается, что эксперт вполне компетентен решать вопросы о соблюдении технических и иных специальных правил, но не вправе оценивать волевой момент, связанный с оценкой поведения субъекта, нарушившего такие правила[20].

Изложенное позволяет сделать определенные выводы о сход­ных и отличительных чертах экспертизы и участия специалиста.

Сходные черты объясняются родовыми признаками, обуслов­ленными, с одной стороны, использованием специальных знаний, с другой – общими требованиями гражданско-процессуальной фор­мы. Итак:

1) и эксперт и специалист оперируют специальными знания­ми; их участие в процессе вызвано необходимостью привле­чения таких знаний для решения определенных вопросов;

2) процессуальным основанием привлечения в процесс экспер­та и специалиста является определение суда (судьи);

3) эксперт и специалист обладают определенным (не одинако­вым) процессуальным статусом, являются самостоятельны­ми субъектами процесса, содействующими осуществлению правосудия, а их деятельность в процессе подчинена прави­лам ГПК РФ (АПК РФ, УПК РФ).

Отличительные черты участия специалиста обусловлены спе­цификой форм использования специальных знаний, его процессу­альными функциями, которые предопределяют особенности про­цессуального статуса специалиста и значение результатов исполь­зования специальных знаний специалистом.

К отличительным чертам участия специалиста можно отнести, на наш взгляд, следующие:

1) специалист – самостоятельный субъект процесса; его функ­ции отличаются от функций эксперта (главное для экспер­та – добыть новую информацию (доказательство) в ходе исследования; главное для специалиста – помочь суду в осуществлении конкретного процессуального действия, предоставить информацию справочного или опытного ха­рактера, не требующую проведения исследования);

2) специалист не проводит специального исследования, направ­ленного на установление новых фактов, до того не извест­ных суду;

3) результаты деятельности специалиста могут быть различны:

а) при содействии суду в осуществлении процессуального действия они доказательственного значения не имеют и не опосредуются в отдельном акте – документе специалиста;

б) пояснения специалиста справочного, опытного характера, даваемые в письменной форме, имеют доказательствен­ное значение и могут использоваться судом как доказатель­ства.

Последнее положение сформулировано de lege ferenda. Его ре­ализация предполагает самостоятельную процессуальную регла­ментацию (пояснение – или разъяснение – должно представлять­ся в письменной форме, с соблюдением определенных процессуальных гарантий, оно не может подменять собой заключение экс­перта)[21].

Представляется возможным выделить следующие процессуаль­ные действия, в которых допустимо участие специалиста:

осмотр и исследование доказательств по месту их нахождения (ст. 58 ГПК РФ);

воспроизведение в суде доказательственной информации при помощи современных технических и технологических средств (ст. 185 ГПК РФ при прослушивании аудио- или видеозаписи и ее исследовании);

получение образцов почерка для сравнительного исследования документа и подписи на документе (ст. 81 ГПК РФ);

производство судебного эксперимента (пока это процессуальное действие в ГПК РФ отсутствует);

назначение судом экспертизы (ст. 79, ч. 1 ст. 188 ГПК РФ);

допрос свидетелей в суде, в том числе несовершеннолетних (ст. 179 ГПК РФ);

принятие мер по обеспечению доказательств (в ст. 64, 65 ГПК РФ не предусмотрено, по непонятной причине, а упоминание об этом содержится лишь в ч. 1 ст. 188 ГПК РФ).

Действующий ГПК РФ не предус­матривает возможности осуществления такого процессуального дей­ствия, как судебный эксперимент (в отличие от УПК РФ), хотя практика испытывает в этом потребность. Судебный эксперимент – процессуальное действие, осуществляемое на стадии судебного разбирательства, которое состоит в воспроизведении обстановки и иных обстоятельств определенного события и совершении необходимых опытных действий в целях проверки и уточнения данных, имеющих значение для дела, получение новых доказательств[22].

Применительно к гражданскому процессу лишь ГПК Беларуси указывает на возможность судебного эксперимента как самостоятельного процессуального действия. Настоятельно необхо­дима регламентация участия специалиста во всех перечисленных случаях с тем, чтобы обеспечить гарантии как для правосудия, так и для участвующих в процессе лиц.

В литературе можно встретить утверждения, что процессуаль­ные функции специалиста выполняют также переводчики[23]. На наш взгляд, переводчик занимает самостоятельное положение сре­ди лиц, содействующих осуществлению правосудия. Если главная функция специалиста – помочь суду в совершении процессуаль­ного действия и / или предоставить ему информацию справочного характера, то основная задача переводчика – гарантировать участникам процесса, не владеющим языком судопроизводства, над­лежащее осуществление своих процессуальных прав и обязанно­стей. Это вытекает из ст. 9 ГПК РФ.

Перспективным представляется участие специалиста при восп­роизведении в суде информации, полученной при помощи совре­менных средств ее преобразования; последнее нуждается в само­стоятельной нормативной проработке как один из способов получе­ния судебного доказательства.

Еще один аспект, связанный с применением специальных зна­ний, который, думается, может быть актуальным для гражданского процесса России. Это компьютерное моделирование ситуаций при рассмотрении определенных категорий гражданских дел (напри­мер, о возмещении вреда, причиненного дорожно-транспортным происшествием). Здесь существуют две основные проблемы, требу­ющие определенности. Во-первых, следует учитывать нравствен­ный аспект, конституционные гарантии прав личности – не вся­кую имевшую место в прошлом ситуацию, ставшую ввиду спорности предметом судебного разбирательства, допустимо воспроизводить посредством современных технологий. Например, вряд ли можно признать правомерным моделирование семейного конфликта. Во-вторых, следует определиться с процессуальным значением такого моделирования. С одной стороны, его можно рассматривать как разновидность судебного эксперимента, предназначенного для про­верки других доказательств[24]. С другой – компьютерное модели­рование имеет свои особенности, которые позволяют его выделить в отдельный вид применения специальных знаний. При этом сле­дует иметь в виду, что никогда модель полностью не соответствует реальной ситуации, ибо строится на данных, полученных при по­мощи других доказательств (в том числе показаний свидетелей, объяснений сторон), которые в силу своей психологической приро­ды не могут быть адекватны и объективны[25]. Поэтому доказатель­ственное значение моделирования ограничено, но оно способно помочь в воссоздании целостной картины происшедшего, прове­рить оптимальность избранного стороной (причинителем вреда) поведения в аварийной (иной нестандартной) ситуации с учетом различных параметров, заложенных в программе, которые могут видоизменяться.

На наш взгляд, такое использование специальных знаний может претендовать de lege ferenda на самостоятельное регулирование в рамках регламентации преобразующих технологий.

В современной судебной практике Верховным Судом России признается обязательность проведения экспертизы не только в случаях, фактически прямо предусмотренных процессуальным за­коном (ст. 283, 286 ГПК РФ – при рассмотрении дел о при­знании гражданина недееспособным или о восстановлении дееспо­собности), но и вытекающих из специфики подлежащих установ­лению юридических фактов (ст. 177 ГК РФ – по делам о призна­нии сделки недействительной ввиду того, что на момент ее заклю­чения дееспособный гражданин не мог осознавать значение своих действий или руководить ими)[26].

Признавая правильность постановки вопроса о необходимости законодательного урегулирования обязательного производства экспертизы, полагаем, что в процессуальном законе проблема должна решаться не на процедурном уровне – применительно к отдель­ным категориям дел, а путем выделения критериев обязательного назначения судебной экспертизы. Законодательная опосредованность таких критериев видится в установлении оснований обязательного назначения экспертизы.

Обоснование данного тезиса предполагает анализ опыта процессуального регулирования, имеющегося в уголовном процессе.

Для гражданского процесса актуально изучение положений п. 3 и п. 4 ст. 196 УПК РФ. Остановимся на этом подробнее.

Проведение экспертизы по уголовным делам обязательно, если необходимо установить психическое или физическое состояние подозревае­мого, обвиняемого, когда возникает сомнение в его вменяемости или способности самостоятельно защищать свои права и законные интересы в уголовном судопроизводстве (п. 3 ст. 196 УПК РФ); психическое или физическое состоя­ние потерпевшего, когда возникает со­мнение в его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела, и давать показания (п. 4 ст. 196 УПК РФ).

Обратим внимание, что основание для производства экспертизы, названное в п. 3 после разделительного союза «или», и основание п. 4 по содержанию совпадают со специальным основанием назначения психологической экспертизы, ее частным предметом[27]. Анализ ст. 196 УПК РФ позволяет сделать вывод, что законо­датель различает: а) определение психического состояния для ре­шения вопроса о невменяемости и б) определение психического состояния при сомнении в способности отдавать отчет в своих действиях или руководить ими, а также в) определение психиче­ского состояния при сомнении в способности лица правильно восп­ринимать обстоятельства, имеющие значение для дела и давать о них правильные показания. Для установления невменяемости не­обходимо проведение судебно-психиатрической экспертизы, ибо согласно закону (ст. 21 УК РФ) феномен невменяемости предпола­гает наличие медицинского (психиатрического) критерия (хрони­ческого психического расстройства, временного психического рас­стройства, слабоумия или иного болезненного состояния психики), выявление которого составляет компетенцию эксперта-психиатра. Для определения психического состояния обвиняемого или подо­зреваемого при сомнении в способности отдавать отчет в своих действиях или руководить ими (п. 2 ст. 196 УПК РФ) более точным, на наш взгляд, будет производство комплексной психоло­го-психиатрической экспертизы, хотя в современной юридической и психиатрической литературе эти ситуации чаще не разграничи­ваются и в обеих предполагается компетентным эксперт-психи­атр[28]. В своем утверждении мы исходим из сравнения компетен­ции психологической, психолого-психиатрической и психиатри­ческой экспертиз – с учетом целей, для которых определяется психическое состояние. Как известно, новый УК РФ, по существу, реализовал идею ограниченной вменяемости, придав в ст.22 само­стоятельное значение психологическому критерию («вменяемое лицо, которое во время совершения преступления в силу психичес­кого расстройства не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими...»). Таким образом, при производстве экс­пертного исследования необходимо выявить не только психическое расстройство, но и степень его влияния на психологические меха­низмы формирования поведения как психологического феномена. Причем собственно доказательственное значение будет иметь именно психологический вывод о способности в полной (или не­полной) мере к осознанию своих действий и волевому руководству ими. Выявление же психологических особенностей поведения при наличии психического расстройства, не подпадающего под меди­цинский критерий ст. 21 УК РФ, – сфера совместной компетен­ции психиатра и психолога[29].

Предыдущий | Оглавление | Следующий