Сегодня

Добавить в избранное

УНИВЕРСАЛЬНЫЙ УЧЕБНИК
 
Главная| Контакты | Заказать | Рефераты

Предыдущий | Оглавление | Следующий

ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ ДОГОВОРЕ, ИЛИ ПРИНЦИПЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРАВА*

Foederis aequas Dicamus leges Virg.[ilius]. Aeneid, XI*.

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Этот небольшой трактат извлечен мною из более обширного труда[1], который я некогда предпринял, не рассчитав своих сил, и давно уже оставил. Из различных отрывков, которые можно было извлечь из того, что было написано, предлагаемый ниже – наиболее значителен, и, как показалось мне, наименее недостоин внимания публики. Остальное уже более не существует.

КНИГА 1

Я хочу исследовать, возможен ли в гражданском состоянии какой-либо принцип управления, основанного на законах и надежного, если принимать людей такими, каковы они, а законы – такими, какими они могут быть[2]. В этом исследовании я все время буду стараться сочетать то, что разрешает право, с тем, что предписывает выгода, так, чтобы не оказалось никакого расхождения между справедливостью и пользою[3].

Я приступаю к делу, не доказывая важности моей темы. Меня могут спросить: разве я государь или законодатель, что пишу о политике. Будь я государь или законодатель, я не стал бы терять время на разговоры о том, что нужно делать, – я либо делал бы это, либо молчал.

Поскольку я рожден гражданином свободного Государства и членом суверена[4], то, как бы мало ни значил мой голос в общественных делах, права подавать его при обсуж-

Руссо Жан-Жак. Об общественном договоре. Трактаты – М.: КАНОН-Пресс, 1998. С. 198

дении этих дел достаточно, чтобы обязать меня уяснить себе их сущность, и я счастлив, что всякий раз, рассуждая о формах Правления, нахожу в моих розысканиях все новые причины любить образ Правления моей страны.

 

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Глава I. ПРЕДМЕТ ЭТОЙ ПЕРВОЙ КНИГИ

Глава II. О ПЕРВЫХ ОБЩЕСТВАХ

Глава III. О ПРАВЕ СИЛЬНОГО

Глава IV О РАБСТВЕ

 

Глава I. ПРЕДМЕТ ЭТОЙ ПЕРВОЙ КНИГИ

Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах[5]. Иной мнит себя повелителем других, что не мешает ему быть рабом в большей еще мере, чем они[6]. Как совершилась эта перемена? Не знаю. Что может придать ей законность? Полагаю, что этот вопрос я смогу разрешить.

Если бы я рассматривал лишь вопрос о силе и результатах ее действия, я бы сказал: пока народ принужден повиноваться и повинуется, он поступает хорошо; но если народ, как только получает возможность сбросить с себя ярмо, сбрасывает его, – он поступает еще лучше; ибо, возвращая себе свободу по тому же праву, по какому ее у него похитили, он либо имеет все основания вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать. Но общественное состояние – это священное право, которое служит основанием для всех остальных прав. Это право, однако, не является естественным; следовательно, оно основывается на соглашениях. Надо выяснить, каковы эти соглашения. Прежде чем приступить к этому, я должен обосновать те положения, которые я только что выдвинул.

Глава II. О ПЕРВЫХ ОБЩЕСТВАХ

Самое древнее из всех обществ и единственное естественное – это семья[7]. Но ведь и в семье дети связаны с отцом лишь до тех пор, пока нуждаются в нем. Как только нужда эта пропадает, естественная связь рвется. Дети, избавленные от необходимости повиноваться отцу, и отец, свободный от обязанности заботиться о детях, вновь становятся равно независимыми. Если они и остаются вместе, то уже не в силу естественной необходимости, а добровольно; сама же семья держится лишь на соглашении.

Об Общественном договоре               199

Эта общая свобода есть следствие природы человека. Первый ее закон – самоохранение, ее первые заботы – те, которыми человек обязан самому себе, и как только он вступает в пору зрелости, он уже только сам должен судить о том, какие средства пригодны для его самосохранения, и так он становится сам себе хозяином.

Таким образом, семья – это, если угодно, прообраз политических обществ, правитель – это подобие отца, народ – детей, и все, рожденные равными и свободными, если отчуждают свою свободу, то лишь для своей же пользы. Вся разница в том, что в семье любовь отца к детям вознаграждает его за те заботы, которыми он их окружает, – в Государстве же наслаждение властью заменяет любовь, которой нет у правителя к своим подданным.

Гроций отрицает, что у людей всякая власть устанавливается для пользы управляемых[8]: в качестве примера он приводит рабство*. Чаще всего в своих рассуждениях он видит основание права в существовании соответствующего факта. Можно было бы применить методу более последовательную, но никак не более благоприятную для тиранов.

По мнению Гроция, стало быть, неясно, принадлежит ли человеческий род какой-нибудь сотне людей или, наоборот, эта сотня людей принадлежит человеческому роду и на протяжении всей своей книги он, как будто, склоняется к первому мнению. Так же полагает и Гоббс[9]. Таким образом человеческий род оказывается разделенным на стада скота, каждое из которых имеет своего вожака берегущего оное с тем, чтобы его пожирать.

Подобно тому, как пастух – существо высшей природы по сравнению с его стадом, так и пастыри людские, кои суть вожаки людей, – существа природы высшей по отношению к их народам. Так рассуждал, по сообщению Филона[10], император Калигула, делая из такой аналогии тот довольно естественный вывод, что короли – это боги, или что подданные – это скот.

Рассуждение такого Калигулы возвращает нас к рассуждениям Гоббса и Гроция. Аристотель прежде, чем все они[11],

Руссо Жан-Жак. Об общественном договоре. Трактаты – М.: КАНОН-Пресс, 1998. С. 200

говорил также, что люди вовсе не равны от природы, но что одни рождаются, чтобы быть рабами, а другие – господами.

Аристотель был прав; но он принимал следствие за причину. Всякий человек, рожденный в рабстве, рождается для рабства; ничто не может быть вернее этого. В оковах рабы теряют все, вплоть до желания от них освободиться[12], они начинают любить рабство, подобно тому, как спутники Улисса[13] полюбили свое скотское состояние*.

Итак, если существуют рабы по природе, так только потому, что существовали рабы вопреки природе. Сила создала первых рабов, их трусость сделала их навсегда рабами.

Я ничего не сказал ни о короле Адаме, ни об императоре Ное[14], отце трех великих монархов, разделивших между собою весь мир, как это сделали дети Сатурна[15], в которых иногда видели этих же монархов. Я надеюсь, что мне будут благодарны за такую мою скромность; ибо, поскольку я происхожу непосредственно от одного из этих государей и, быть может, даже от старшей ветви, то, как знать, не оказался бы я после проверки грамот вовсе даже законным королем человеческого рода? Как бы там ни было, никто не станет отрицать, что Адам был властелином мира, подобно тому, как Робинзон[16] – властелином своего острова, пока он оставался единственным его обитателем, и было в этом безраздельном обладании то удобство, что монарху, прочно сидевшему на своем троне, не доводилось страшиться ни мятежей, ни войн, ни заговорщиков.

Глава III. О ПРАВЕ СИЛЬНОГО

Самый сильный никогда не бывает настолько силен, чтобы оставаться постоянно повелителем, если он не превращает своей силы в право, а повиновения ему – в обязанность. Отсюда – право сильнейшего; оно называется правом как будто в ироническом смысле, а в действительности его возводят в принцип. Но разве нам никогда не объяснят смысл этих слов? Сила – это физическая мощь, и я никак не вижу, какая мораль может быть результатом ее действия.

Об Общественном договоре               201

Уступать силе – это акт необходимости, а не воли; в крайнем случае, это – акт благоразумия. В каком смысле может это быть обязанностью?

Предположим на минуту, что так называемое право сильнейшего существует. Я утверждаю, что в результате подобного предположения получится только необъяснимая галиматья; ибо, если это сила создает право, то результат меняется с причиной, то есть всякая сила, превосходящая первую, приобретает и права первой. Если только возможно не повиноваться безнаказанно, значит возможно это делать на законном основании, а так как всегда прав самый сильный, то и нужно лишь действовать таким образом, чтобы стать сильнейшим. Но что же это за право, которое исчезает, как только прекращается действие силы? Если нужно повиноваться, подчиняясь силе, то нет необходимости повиноваться, следуя долгу; и если человек больше не принуждается к повиновению, то он уже и не обязан это делать. Отсюда видно, что слово право ничего не прибавляет к силе. Оно здесь просто ничего не значит.

Подчиняйтесь властям. Если это означает – уступайте силе, то заповедь хороша, но излишняя; я ручаюсь, что она никогда не будет нарушена. Всякая власть – от Бога[17], я это признаю; но и всякая болезнь от Него же: значит ли это, что запрещено звать врача? Если на меня в лесу нападает разбойник, значит, мало того, что я должен, подчиняясь силе, отдать ему свой кошелек; но, даже будь я в состоянии его спрятать, то разве я не обязан по совести отдать ему этот кошелек? Ибо, в конце концов, пистолет, который он держит в руке, – это тоже власть.

Согласимся же, что сила не творит право и что люди обязаны повиноваться только властям законным. Так перед нами снова возникает вопрос, поставленный мною в самом начале.

Предыдущий | Оглавление | Следующий



* То центральное место, которое занимает этот трактат в творчестве Руссо, как социального и политического мыслителя, делает излишним его характеристику в данной справке. Историю публикации трактата освещает переписка Руссо с его постоянным издателем М. Реем в Амстердаме (см. «Lettres inedites de J.-J. Ruos-seau a Marc-Michel Rey», publ. par. J. Bosscha. AmsterdamParis, 1858, а также переписка Руссо с другими лицами (С. G., t. VII). Библиографию изданий содержит книга Сенелье (J. Senelier. Bibliographic generate des oeuvres de J.-J. Rousseau. Paris, 1950). На русский язык «Общественный договор» переводился в конце XVIII в., однако этот перевод не был опубликован; затем «Общественный договор» переводился В. Ютаковым в 1903 г., С. Нестеровой (1906), Френкелем (1906) и Л. Немаковым (1907).

Основными критическими изданиями являются издания Ч. Вогана (J.-J. Rousseu. Political writings, v. II, p. 1–134) и отдельное издание 1918 г.; наиболее подробный комментарий: J. Beaulavon (1918), М. Halbwachs (1943) и Р. Дератэ в Собр. соч. Руссо в библиотеке «Плеяда», т. III, Париж, 1964.

* Мы расскажем о справедливых законах, основанных на договоре. Верг. [илиq]. Эпеида, XI, [321] (лат.).]

[1] Этот небольшой трактат извлечен мною из более обширного труда... – Речь идет о «Политических установлениях»., о которых Руссо в письме к Мульту от 18 января 1762 г. сообщал, что предпринял эту работу десять лет тому назад, т. е. примернов 1752 г. (С. G., t. VII, р. 63–64). До нас дошел только первый набросок «Общественного договора», попытки же рассматривать отдельные наброски и отрывки как части первоначального сочинения оказались несостоятельными (см. J.-J. Rousseau. Contrat social, ed. E. Dreyfus-Brissas. Paris, 1903).

[2] Я хочу исследовать, ...если принимать людей такими, каковы они, а законы – такими, какими они могут быть. – Это определение отчетливо указывает на отличие целей Руссо от задач Монтескье, который в своем «Духе законов», как отмечено в «Эмиле» (кн. V, п. 377), довольствовался изучением права так называемого позитивного, т. е. известного из практики и существующих в разных государствах видов правлений, в то время как Руссо делает предметом своего исследования само политическое право, в его теоретическом виде, и законы – в их идеальном, т. е. нормативном виде. При этом он намерен опираться на нравственность и логику, а не на историю и юриспруденцию. «Я ищу права и основания (droit et raison) и не оспариваю фактов», – говорит он в первом наброске «Общественного договора» (см. стр. 318 в изд. 1969 г.).

[3] ...чтобы не оказалось никакого расхождения между справедливостью и пользою. – В этой формулировке проявляется представление Руссо об изначальном характере справедливости. Но зародыш ее, присущий человеку, может развиться только в общественном, гражданском состоянии. Именно сочетание справедливости и пользы должно позволить Общественному организму (Corps social) укрепить свою внутреннюю связь и прочность.

[4] Поскольку я рожден гражданином свободного Государства и членом суверена... – Речь идет о Женевской Республике, сыном гражданина которой родился Руссо. Говоря о том, что он является членом суверена, Руссо мог иметь в виду и народ Женевы в целом и ее Генеральный Совет, куда входили только две полноправных категории жителей.

[5] Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах. – Противопоставление это в сущности метафизично, ибо в дообщественном состоянии человек не был свободен уже из-за крайнего подчинения своего силам природы. В «Эмиле» (кн. II, п. 35) Руссо разъясняет, что существует два вида зависимости человека: зависимость от вещей (лежащая в самой их природе), и зависимость от других людей (создаваемая обществом). Первая, не заключая в себе никаких элементов нравственных, якобы не вредит свободе и не порождает в человеке никаких пороков; вторая же, не будучи упорядоченою (а это нельзя сделать в общественном состоянии по отношению к какой-либо частной воле), порождает все пороки. Положение о том, что человек рождается свободным, противостоит тезису идеологов «старого порядка», например Боссюэ, о том, что «все люди рождаются подданными».

[6] Иной мнит себя повелителем других, что не мешает ему быть рабом в большей еще мере, чем они. – Понятие о рабской зависимости фигурирует здесь в переносном смысле, что видно опять-таки из более распространенного изложения этой мысли в «Эмиле» (кн. II, п. 27). Руссо утверждает, что свобода и власть человека простираются лишь до тех пор, куда простираются его природные силы; остальное – это рабство, иллюзии, тщеславие. Самое господство бывает рабским, когда оно основано на человеческих предрассудках (именно таково в данном случае значение понятия opinion), ибо в этом случае человек зависит от предрассудков тех, которыми управляет с помощью предрассудков. «Чтобы руководить ими как тебе угодно, ты должен вести себя – как им угодно». Так, правитель оказывается подданным своих министров, те – своих секретарей, хозяева – своих слуг. Поэтому важнейшее благо не власть, а свобода. См. также «Письма с Горы», письмо VIII.

[7] Самое древнее из всех обществ и единственное естественное – это семья. – В этом определении Руссо явно отступил от позиций, которые он занимал в статье «О политической экономии» и в первом наброске «Общественного договора» (см. стр. 319 в изд. 1969 г.), где он выступает в качестве решительного противника патримониальной теории, видевшей происхождение общества в семье и выводившей власть монарха из власти отцовской. Это изменение взглядов Руссо может объясняться тем, что в трактовке семьи в окончательном тексте «Общественного договора» он делает упор на роль соглашения в ее сохранении и упрочении и в этом смысле видит в ней древнейшую модель общества. Ранее же отношение Руссо к договорной теории происхождения общества было гораздо более сдержанным. В своей новой аргументации Руссо опирается на Бодана, утверждавшего, что руководство делами семьи представляет «подлинную модель управления Государством» («Шесть книг о Государстве», кн. I, гл. II), и на Локка («Опыт о гражданском управлении», гл. V, §§ 4, 14, 23).

[8] Граций отрицает, что у людей всякая власть устанавливается для пользы управляемых... – См. Гуго Г р о ц и и. О праве войны и мира. Книга первая, гл. III, VIII, 1–16. Этот философ утверждал, что положение о решающей роли интересов подданных при установлении власти не является всеобщей истиной, поскольку некоторые правительства сами по себе существуют ради правителя, как, например, правление хозяина, при котором польза раба – чужда и случайна для хозяйства (Г. Гроций, указ, соч., стр. 132).

* «Ученые розыскания о публичном праве часто представляют собою лишь историю давних злоупотреблений, и люди совершенно напрасно давали себе труд слишком подробно их изучать». – (Трактат [...Трактат... – В первом издании после этого слова стояло «рукописный» и в связи с этим отсутствовало указание на место издания. Оно было осуществлено в 1765 г. в Амстердаме под названием: «Соображения о древнем и нынешнем Правлении Франции».] о выгодах Фр[анции] в сношениях с ее соседями г-на маркиза д'А[ржансона], напечатанный у Рея в Амстердаме). Именно это и сделал Гроций.

Маркиз Р. Л. д'Аржансон (1694–1757) занимал в 1744–1747 годах пост министра иностранных дел, но был удален вследствие происков фаворитки, маркизы Помпадур.

[9] Так же полагает и Гоббс. – Имеется в виду в особенности его книга «Левиафан» (ч. II, гл. XVTII), в которой этот философ исходит из того, что члены общества, обязавшись по общественному договору повиноваться монарху, не могут без его разрешения ни изменять форму правления, ни осуждать действия этого монарха, ни наказывать его, равно как и посягать на его право судить их, объявлять войну и заключать мир, назначать министров и т. д. (см. Т. Гоббс. Избр. произв. в двух томах, т. 2, стр. 197–209).

[10] Филон Александрийский, или Филон-иудей (ок. 20 г. до н. Э.-54 г. в. э.) – видный представитель еврейского эллинизма. Участвовал в посольстве, направленном еврейской общиной Александрии к римскому императору Гаю Цезарю Калигуле (37-41 гг. н. э.) в поисках защиты от преследований за отказ воздвигнуть его статуи в синагогах. Посольство это было отвергнуто императором, и Филон написал тогда посвященное этой коллизии защитительное сочинение, прочитанное в римском сенате после смерти Калигулы.

[11] Аристотель прежде, чем все они... – См. его «Политику», кн. I, гл. V, где утверждается: «Природа, в видах сохранения, создала определенные существа, чтобы повелевать, и другие, чтобы повиноваться». В противоположность Руссо Г. Гроций полностью солидаризировался с этой концепцией; больше того, он фактически шел еще дальше, добавляя к этому положению Аристотеля, что «так точно и некоторые народы по свойственному им образу мыслей предпочитают лучше подчиняться, нежели господствовать», и приводит ряд примеров, трактуемых им в этом духе (Г. Гроций. О праве войны и мира, кн. 1, гл. Ш, стр. 129). Отрывок из книги Аристотеля, резюмированный Руссо, цитируется Пуфендорфом («О праве естественном и праве международном», кн. III, гл. II, п. 8).

[12] ...вплоть до желания от них освободиться... – В этом утверждении проявляется свойственная Руссо недооценка силы и упорства сопротивления рабов, обусловленная, возможно, недостаточно изученностью в XVIII в. истории классовой борьбы эпохи античности.

[13] ...спутники Улисса... – Улисс – латинское имя Одиссея. Имеются в виду его спутники, о которых в кн. X поэмы Гомера «Одиссея» повествуется, что на острове Эя волшебница Цирцея превратила часть их в свиней. Однако здесь ничего не говорится о том, что они полюбили свое скотское состояние.

* См. Небольшой трактат Плутарха, озаглавленный: О разуме бессловесных.

[14] ...ни о короле Адаме, ни об императоре Ное... – Иронически титулуя королем первого человека, согласно библейской традиции вылепленного богом из глины, Руссо, возможно, намекает на книгу Р. Филмера «Патриарх». Французский переводчик книги Пуфендорфа – Барбейрак в одном из своих примечаний пишет, что Филмер выводит неограниченную власть современных монархов из верховной власти Адама.

Ной – библейский патриарх, спасшийся со своей семьей во время всемирного потопа и давший затем основание новому роду. Развивая свой намек, Руссо именует Ноя императором, а под тремя великими монархами, возможно, подразумевает его сыновей – Хама, Сима и Иафета.

[15] ...дети Сатурна... – Сатурн – римское имя греческого бога Кроноса, младшего из Титанов, отца Зевса.

[16] ...Робинзон... – Имеется в виду герой романа «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо из Йорка» (1719) английского писателя Даниэля Дефо (1660–1731).

[17] Всякая власть – от Бога... – Воспроизведение текста из Евангелия: «Ибо нет власти не от Бога» («Послание к римлянам апостола Павла», 13). Утверждая, что повиноваться следует только властям законным, и определяя закон как выражение общей воли членов данного общества, Руссо тем самым фактически отрицает традиционную богословскую аргументацию божественного происхождения, а следовательно, незыблемого характера прерогатив всякого монарха.

[an error occurred while processing this directive]